Склад артиллерийских снарядов гитлеровцы устроили в узком тупичке, упиравшемся в обрывистый берег Днепра. Боеприпасы хранились в деревянных бараках, в которых до войны жили рабочие-сезонники, расчищавшие русло реки. Теперь бараки были огорожены забором, оплетенным колючей проволокой. У ворот днем и ночью расхаживали часовые. С наступлением темноты на высоких столбах вспыхивали прожекторы, освещавшие территорию склада. Во время налетов советской авиации свет выключался.
   Район, примыкавший к складу, был объявлен режимным. Местным жителям выдали специальные пропуска. Хождение по улицам с шести часов вечера запрещалось. В тупичок, который вел к складу, советских людей вообще не пускали. Жителей отсюда выселили, дома были заколочены.
   И этот склад, к которому, казалось, даже птица не могла подлететь незамеченной, предложил взорвать Демьяненко.
   - Нереально,- сказал Игорь Дементьев.
   - Как ты собираешься за это приняться? - спросил Савченко.
   - Нужно сперва изучить обстановку возле склада.
   - Поручим разведку Борису Сондаку,- сказал Юрий,- он парень дерзкий и с фантазией...
   В новогодний вечер 31 декабря 1941 года Борис Сондак отправился к складу. Он нарочно выбрал этот вечер, потому что немцы праздновали рождество, и он надеялся на их беспечность. По проспекту Карла Маркса слонялись подвыпившие офицеры, окна публичного дома на Харьковской улице дребезжали от истошного воя саксофонов и воплей пьяных "гостей".
   В управе был устроен "торжественный прием". Там собрались верные слуги "нового порядка" - чиновники управы, полиции и комитета "общественных работ".
   Борис заглянул в окно. Посреди зала стояла елка, на ветках горели тоненькие восковые свечи. Елка напомнила Борису, как он встречал Новый год с Лелей перед войной... Как раз в этот день они решили пожениться... Елка была устроена в институте, и студенты весь вечер подшучивали над ними...
   Вздохнув, Сондак отошел от окна. Он продолжал думать о Леле. Леля ждала ребенка...
   У Бориса болело сердце за нее. Ведь она по-прежнему не спала по ночам, волновалась, мало ела... Образ жизни, который она вела, был вреден и для нее и для будущего ребенка.
   Борис не мог создать для жены другие, более подходящие условия и решил, что ей нужно на время покинуть город.
   - Хочешь, я отведу тебя в деревню? - предложил он ей несколько дней назад.
   - Нет,- ответила Леля.- Я хочу быть с тобой.
   - Но пойми, ты не одна теперь, ты должна думать не только о себе...
   - Неужели ты думаешь, что вдали от тебя я буду спокойна?
   ...Но он не отказался от намерения уговорить ее уехать...
   ...В полночь Борис достиг улицы, которая была границей запретного района. Идти дальше было опасно. Специального пропуска у него не было, а без пропуска его задержали бы через сто метров.
   Борис вспомнил, что бараки, в которых находился склад, примыкают к обрывистому берегу Днепра, и решил добраться до цели с тыла. Спустился на берег и долго шагал по рыхлому снегу. Оступался в воду, карабкался по кручам и, успев основательно промокнуть, увидел над собой высокий забор, освещенный изнутри светом прожекторов.
   Он взобрался на откос и пополз вдоль забора, пока не очутился неподалеку от ворот. Здесь спрятался за сугробом, съежился и стал ждать. Хотел установить, когда сменяется караул.
   Ждать пришлось долго. Борис закоченел. Не чувствовал ни рук, ни ног и боялся, что не сможет потом встать, но выхода не было... Приходилось терпеть.
   В три часа ночи показались четверо солдат. Двое заменили часовых у ворот, двое прошли на территорию склада. Ефрейтор увел сменившихся.
   Борис продолжал сидеть за сугробом. Необходимо было установить час следующей смены.
   В шесть часов утра в переулке снова появились солдаты... Дождавшись их ухода, Борис пополз к берегу. Он передвигался с трудом, засыпая на ходу.
   ...Увидев его, Савченко испугался:
   - Что с тобой, ты весь белый?..
   Сондак не мог пошевелить губами. Он ввалился в комнату и сел на пол. Возле него захлопотала Ксения Алексеевна.
   - Разве так можно,- чуть не плача, сказала она,- человек ноги отморозил!
   У Сондака закрывались глаза. Пришлось похлопать его по щекам, чтобы не уснул. Три часа Игорь Клюев и Юрий оттирали товарищу ноги снегом, поили горячим чаем. Наконец пальцы начали отходить. Борис стиснул зубы и застонал. Он едва сдерживался, чтобы не закричать.
   Пришел Захар Ефимович Демьяненко и, взглянув на Бориса, деловито спросил:
   - Ну, как дела?
   - Подождите, не видите, человеку худо,- укоризненно сказал Клюев. Но Демьяненко продолжал как ни в чем не бывало:
   - Ну-ка, расскажи, что ты там видел? А мы послушаем. Да перестань стонать. Разве ты барышня? Как тебе не стыдно!
   Как ни странно, этот выговор произвел на Сонлака большее впечатление, чем сочувственные возгласы Савченко и Клюева. Он приподнялся на локте и ответил:
   - Трудно, ребята, взорвать склад. Но возможно...
   - Я же говорил,- обрадовался Захар Ефимович.
   - Незаметно туда подойти нельзя. Через забор полезешь, часовые пристрелят, и подкоп за ночь не сделать.
   - Что же ты предлагаешь?
   - В три часа ночи меняется караул. Нужно перехватить смену, солдат уничтожить, а самим пойти вместо них.
   - Не годится,- покачал головой Демьяненко.- Солдаты завяжут с нами перестрелку, и весь план рухнет. Но в твоих словах все-таки есть рациональное зерно...
   Он задумался.
   - Что, если просто переодеться в немецкую форму и подойти к складу сразу после смены, скажем в половине четвертого? - предложил Савченко.
   План диверсии обсуждался еще несколько дней. Решили остановиться на варианте Савченко. Руководство операцией поручили Захару Ефимовичу. Он взял с собой Николая Токмакова, Махмета Калинкина, Василия Тарана и Николая Говоруна, свободно говорившего по-немецки. Достать немецкую форму было не так уж трудно. Немцы в Озерках торговали всем, чем угодно, в том числе и краденым обмундированием.
   Дуся Кулакова и Вера Хитько отправились на базар и вернулись с пятью комплектами солдатского обмундирования.
   Когда ребята переоделись, Дуся и Вера принялись хохотать:
   - Ой, не могу, на кого вы похожи!
   Высокому Николаю Говоруну рукава мундира едва доставали до локтей, а пилотку он не смог натянуть даже на затылок. Низкорослый Демьяненко, наоборот, утонул в просторной шинели, полы которой волочились по полу.
   - Делать нечего,- вздохнула Дуся,- придется вооружаться ножницами и иголками. Ну-ка, Вера, за работу!
   Диверсия была назначена на первую субботу января 1942 года.
   Ночь, как на зло, выдалась светлая. Освещенные колеблющимся, таинственным светом луны, здания были словно не настоящими, нарисованными. Черные густые тени перечеркнули мостовую.
   Демьяненко, Таран, Калинкин и Токмаков маршировали по улицам и переулкам. Николай Говорун, одетый в форму ефрейтора, шагал сбоку.
   Демьяненко взглянул на часы: без четверти четыре.
   - Действуем, как договорились,-шепнул он.
   Захар Демьяненко и Николай Говорун вышли из-за угла и направились к часовым.
   - Стой! Кто идет? - тревожно окликнули их немцы.
   - Партизаны! - смеясь, громко ответил Говорун и пошатнулся, притворяясь пьяным. Демьяненко поддерживал его за локоть.
   - Иди отсюда! - огрызнулся часовой. Воспользовавшись тем, что внимание немцев отвлечено, Токмаков и Калинкин незаметно перебежали улицу. Захар Ефимович обронил в снег сига- рету. Это было сигналом. Говорун, Токмаков и Калинкин бросились на часовых. Те были так ошеломлены, что почти не сопротивлялись...
   - Тол, живо! - вполголоса командовал Демьяненко.
   ...Жители Днепропетровска в эту ночь проснулись от оглушительного грохота. Выглядывая из окон, они видели красное зарево, разлившееся по небу... К вечеру в каждом доме знали о том, что партизаны взорвали склад со снарядами. Так была проведена первая серьезная боевая операция.