В конце июля их часть попала в окружение. Вместе с тремя красноармейцами Юрий попытался пробраться к своим. Шли по степи, прячась в густой ржи. Палило солнце. Хотелось пить, но воды не было. К населенным пунктам приближаться боялись. Шли на восток, но линия фронта удалялась от них. Все глуше звучали взрывы, а потом наступила тишина. Давящая, мертвая тишина. Словно тяжелый груз она свалилась им на плечи...
   - Все! - сказал молоденький первогодок Рязанов.- Дальше идти незачем. Они на машинах едут, а мы за ними пешком топаем. Все равно не догоним.
   - Что же ты предлагаешь? - спросил второй красноармеец, пожилой сержант.
   - Думаю, надо достать гражданскую одежду и разойтись. Лесов здесь нет, прятаться негде, сцапают нас.
   - А дальше что?
   - Будем пробиваться в одиночку, так оно спод- ручнее.
   Савченко не вмешивался в разговор. Он был политруком, на его петлицах темнели кубики, он не спорол их, как некоторые, попав в окружение, и поэтому чувствовал себя вправе приказывать этим людям, младшим по званию. Но он ничего не приказал, он сам не знал, что делать...
   Впереди на холме виднелось несколько домов. Заходящее солнце зажгло в окнах искорки.
   Решили дождаться темноты и войти в село, разведать обстановку, а пока зарылись в скирду сена.
   Было душно, соломинки кололи вспотевшее тело. Болели ноги, стертые от долгой ходьбы. Незаметно Юрий задремал... Пробуждение было страшным... Вокруг скирды бесновались овчарки. Прямо перед Юрием, направив на него автомат, стоял немец в сдвинутой набекрень пилотке.
   - Русс, сдавайся!
   Юрий рванул кобуру, но немец ударил его прикладом по голове, он потерял сознание.
   Их привели в лагерь военнопленных, находившийся за селом, в узкой и сырой балке. Эсэсовец в черном мундире, ткнув пальцем в петлички Савченко, спросил:
   - Ты есть комиссар?
   - Нет, он просто лейтенант, наш командир взвода,- поспешно ответил молоденький красноармеец- первогодок.
   - Еврей? Юде? - снова спросил эсэсовец. Савченко покачал головой.
   Им дали похлебать какой-то бурды, пахнувшей крапивой, велели лечь на землю лицом вниз и до рассвета не поднимать головы. Кто встанет - будет расстрелян.
   Лагерь был только что создан и еще не оборудован. В балку согнали много пленных, поставили столбы с колючей проволокой и палатки для конвойных солдат. Пленные лежали на земле, прижавшись друг к другу и дрожа от холода. Перед рассветом полил дождь и вымочил всех до нитки.
   Юрий спал урывками, но и теперь не смог уснуть. Он лежал вниз лицом, в грязи, чувствуя, как за шиворот льются холодные потоки дождя, и думал о том, что ждет его впереди.
   В первую минуту его охватило отчаяние. Он презирал себя за то, что немцы взяли живым в плен его, политрука Красной Армии. Он должен был застрелиться, и то, что его взяли сонным, не служило оправданием, ведь он знал, что это может произойти каждую минуту, и обязан был держаться настороже...
   Юрий решил вести себя так, чтобы конвойные сами убили его. Конечно, было бы еще лучше прихватить с собой на тот свет одного или двух фашистов, но это уж как придется...
   Дождь все лил, темнота сгущалась... Постепенно мысли Савченко приняли иное направление. "Что ж,- подумал он,- ведь в конце концов погибнуть я всегда успею. Это дело не хитрое. Сколько людей сейчас попало в окружение, в плен, если все они будут рассуждать так же, как я, кто станет драться с врагом?.. Нет, надо выжить, я солдат!" И тут ему и пришла в голову мысль о побеге.
   Приподнявшись, он зорко огляделся. Сквозь шум дождя слышались тяжелое дыхание спящих и стоны раненых. Метрах в шести-семи от Юрия была ограда: колючая проволока, туго натянутая на колья. За проволокой шлепали по грязи часовые в надвинутых на лоб касках. Они проходили парами через каждые десять-пятнадцать минут.
   "Сейчас или никогда!"-подумал Юрий и пополз к ограде. Он полз по-пластунски, передвигая вперед согнутую руку, а затем подтягивая тело. Он был уже близко от колючей проволоки, как вдруг кто-то притронулся к его ноге. Юрий обернулся. Во мраке белело знакомое лицо. Это был молоденький красноармеец Рязанов.
   - Товарищ политрук,- услышал Юрий взволнованный шепот.- Можно я с вами? Возьмите меня...
   Савченко кивнул и снова осторожно двинулся вперед.
   Вот и ограда. Колючая проволока была натянута низко. Несколько минут Юрий лежал неподвижно, размышляя. Он не знал, какая опасность таится в этой проволоке. Ему приходилось слышать, что немцы в концентрационных лагерях пропускают сквозь проволоку ток. Но тут вряд ли они сделали это. Электрической энергии у них не было...
   Юрий подождал, пока пройдут часовые и осторожно приподнял проволоку... Рязанов пролез вслед за ним.
   В следующее мгновение оба были на свободе!
   Юрий вскочил и побежал в темноту. Он перепрыгивал через ямы, проваливался в лужи и боялся, что через минуту загремят выстрелы и начнется погоня. Но все было тихо.
   Теперь они бежали рядом по скошенному полю, под ногами шуршала стерня... Ливень усилился.
   Через час они уже не бежали, а шли, еле волоча ноги. Глаза немного привыкли к темноте, и Юрий постепенно начал различать поле, холмы и мокрые скирды сена... Показалась черная полоса леса. Юрий и Рязанов свернули туда.
   Лесок был реденький, но хорошо, что наткнулись хоть на такой. Присели на землю, тяжело дыша.
   Отдохнув, снова пошли вперед. Пересекли поляну, заросшую густой травой, и увидели в серых лучах рассвета шершавые стволы сосен.
   - Смотрите,- шепнул вдруг Рязанов.- Вроде бы светлячки...
   Юрий шагнул вперед. Между стволами как будто мелькнула красная искра, похожая на огонек папиросы... Этот огонек тут же исчез. Долго стоял неподвижно Юрий, но больше ничего не увидел. Он решил, что ему показалось. И вошел в лес. Сосны вплотную прижались друг к другу, прямые и стройные.
   Сзади вдруг раздался стон. Рязанов лежал на земле, неловко подвернув ногу и испуганно глядя на Савченко.
   - Что с тобой?
   - Споткнулся...
   Он попытался встать, но снова застонал. Юрий поддержал его под руку:
   - Видать, сухожилие растянул... Обними меня за шею... Вот так...
   Протащились метров двести. Рязанов тяжело дышал, его лоб покрылся каплями пота.
   - Не могу! - наконец выдохнул он и рухнул на траву.- Оставьте меня...
   - Вставай, вставай!-строго сказал Савченко.- Вместе от немцев ушли, вместе и дальше пойдем. Возьми себя в руки, потерпи.
   Паренек сделал попытку выпрямиться и громко охнул. Внезапно рядом раздался испуганный голос:
   - Хальт!
   Юрий подхватил Рязанова и бросился в кусты. Но лес уже ожил. Послышался топот, раздались выстрелы. Юрий выскочил на полянку и остановился. На поляне стояли танки, замаскированные сверху ветками. На броне чернели кресты. Из люка вылез танкист в шлеме, уселся, свесив ноги, и с любопытством уставился на Юрия. Савченко осторожно усадил Рязанова на землю и опустил голову...
   Их окружили немцы. Они спрашивали что-то, смеялись... Юрий молчал.
   Так окончился побег.
   ...Прошло несколько дней. Савченко и Рязанов шагали в середине колонны военнопленных по пыльной дороге. Нога у Рязанова еще побаливала, ему трудно было идти, и он отставал. Вскоре очутились в хвосте колонны.
   Немецкие солдаты в расстегнутых мундирах держали на поводках собак. Немцам было жарко, они раздраженно покрикивали на пленных.
   В начале пути начальник конвоя предупредил, что в отставших солдаты будут стрелять... Рядом с Рязановым и Савченко раненые красноармейцы из последних сил передвигали ноги. Они шатались, но все же каким-то чудом не падали. Они с ужасом оглядывались на немцев и шли, шли, стиснув зубы... Но вот не выдержал первый - пожилой, с перевязанной головой. Взмахнув руками, как подкошенный, рухнул на дорогу. Конвоир закричал:
   - Встать!
   Опустил дуло автомата. Прогремела очередь. Пуля словно задела каждого. Ниже опустились головы, сжались кулаки. Потемнели лица.
   - Не оглядываться!
   В задних рядах заторопились, пытаясь пробраться в середину колонны.
   Вскоре еще один пленный упал, и опять раздалась короткая очередь из автомата...
   - Кажется, и я... сейчас... и меня...- простонал Рязанов.- Прощайте, товарищ политрук... Не дойти мне...
   Он закрыл глаза и опустился в пыль. Савченко схватил его за руку, заставил встать, протащил еще несколько шагов, но Рязанов вновь сел на дорогу и поднял к небу свинцово-бледное лицо, словно прощаясь с облаками и солнцем...
   - Встань! - с отчаянием сказал Савченко.- Встань, я прошу тебя, слышишь?
   - Встать!-заорал подскочивший немец и сорвал с шеи автомат.
   - Стреляй! - сказал ему Юрий.- Стреляй и в меня тоже! Я все равно его не брошу. Это мой брат.
   - Брат? - переспросил конвоир, к счастью немного понимавший по-русски.- Вы имеете одну фамилию?
   - Человек верно говорит! - закричали пленные. Вдвоем они с братом!
   По неизвестной причине немец вдруг смилостивился. Он разрешил Юрию взять Рязанова на руки и отнести его в телегу, куда были сложены вещи немцев. Савченко уложил Рязанова и пошел рядом с телегой, держась за борт.
   - Ну вот,- тихо сказал он Рязанову.- Теперь будешь жить... Теперь ты сто лет жить обязан, по- нял?
   Рязанов не ответил. Он лежал, закрыв глаза. Губы его вздрагивали, а из-под ресниц скатилась слеза.
   К вечеру добрались до железнодорожной станции. На путях стоял длинный состав товарных вагонов, оборудованных для перевозки пленных. Окна были затянуты колючей проволокой, на тормозных площадках и на крышах торчали пулеметы.
   В вагон набили больше шестидесяти человек. Задвинули двери.
   Невозможно было пошевелиться. Люди теряли сознание от духоты, от потери крови, но не падали: упасть было некуда.
   За двое суток умерло восемь человек. Но вот стук колес оборвался, с грохотом отъехала дверь.
   - Выходи!
   На разъезде, посреди поля, Юрий Савченко расстался со своим спутником. Конвойные приказали отойти в сторону командирам и комиссарам.
   - Прощай, брат! - сказал Юрий.- Они ведь знают, что я кубики носил... Будешь жив, приезжай после войны в Днепропетровск...
   Он поцеловал Рязанова и присоединился к группе командиров. Их тотчас же окружили автоматчики с собаками.
   Остальных пленных построили и повели куда-то... Поднялась пыль, Савченко потерял Рязанова из виду... Командиров усадили в крытый грузовик. Юрий чувствовал по толчкам, что их везут по проселочной дороге, затем по булыжнику... Снаружи доносился характерный гул города...
   Через час грузовик остановился. Они были в тесном тюремном дворике. Их стиснули высокие кирпичные стены... Угрюмо чернели окна с решетками.
   - Бобруйская крепость,- прошептал сосед Савченко, широкоплечий мужчина со следами оспы на лице.- Был я тут, сбежал, да видно не судьба... Здесь у них распределительный пункт для нашего брата.
   Командиров пересчитали и отвели в маленькую, сырую, полутемную камеру. Окошко снаружи было загорожено деревянным щитом, заключенные не видели даже неба. Тут им впервые дали пищу - по куску хлеба и по тарелке жидкого картофельного супа. Поев, Юрий лег на цементный пол и впервые за эти дни забылся в тяжелом сне.
   На другой день начали знакомиться. Юрий раз- говорился с рябым мужчиной, капитаном-артиллеристом Василием Артюховым.
   - Теперь нам одна дорога - в Германию,- сказал Артюхов.- Я уж знаю...
   Прошла неделя. Пленным раз в сутки выдавали дурно пахнущую бурду, не выводили на прогулку. Артюхов постучал в дверь, попросил надзирателя вызвать врача, но тот молча отошел от "волчка".
   - Неужели мы все стерпим? - крикнул Савченко.- Ведь есть же, в конце концов, международные соглашения о военнопленных. Мы - командиры Красной Армии!
   - Ты что, вчера родился? - спросил кто-то.- Плевали они на соглашения.
   - Лейтенант прав,- сказал Артюхов.- Они могут плевать, но мы обязаны показать, что с нами нельзя обращаться как со скотом. Лично я не намерен сносить унижения.
   - Напишем заявление начальнику тюрьмы, потребуем врача, а если наше требование не удовлетворят, объявим голодовку,- предложил Савченко.
   - Что объявлять, и так голодаем!- раздался голос.
   Но большинство командиров поддержало Юрия. Принялись колотить в дверь. Появился юркий, вертлявый ефрейтор в начищенных сапогах.
   - Мы заявляем решительный протест,- сказал Юрий.- Требуем врача, требуем, чтобы нас выводили на прогулку. Передайте это вашему начальнику.
   Ефрейтор захлопнул дверь. Больше никто не приходил, наступила ночь, затем рассвело, и тогда капитан Артюхов сказал:
   - Все ясно. Что ж, ребята, придется поголодать. Принесли котел с варевом, мокрый хлеб. Савченко и Артюхов вытолкнули надзирателя с котлом в ко- ридор...
   Голодовка длилась четыре дня. И без того ослабевшие, люди окончательно лишились сил. Крепче других оказались Савченко и Артюхов. Они ободряли товарищей, ухаживали за ранеными.
   На исходе четвертых суток в камеру вошел офицер. Несколько минут он разглядывал заключенных, затем ткнул пальцем в грудь Савченко и сказал:
   - Пойдем!
   Вслед за Юрием вызвали на допрос Артюхова.
   Впрочем, никакого допроса не устраивали. Нельзя же было назвать допросом то, что их швырнули на пол и принялись избивать ногами и прикладами. Кровоточащие раны посыпали солью... Потом заперли в темном карцере. Здесь они пробыли сутки, затем в карцер вошли солдаты и снова принялись их избивать. Утром Савченко и Артюхова отволокли обратно в камеру.
   Товарищи дали им напиться, уложили поудобнее, подстелив шинели.
   - Голодаете? - тихо спросил Савченко.
   - С сегодняшнего дня принимаем пищу,- был ответ.- Приходил врач, дал лекарства, обещали вывести на прогулку.
   - Значит, не зря,- прошептал Юрий...
   В конце августа им приказали:
   - Собирайтесь!
   - Ну все,- сказал Артюхов,- в Германию от- правляют.
   Снова, как полмесяца назад, их усадили в грузовик, у заднего борта поместились два конвоира. Савченко наклонился к Артюхову:
   - Из Германии не вернемся... Терять нам нечего... Охраняют только двое. Может, попытаем сча- стья?
   - Я согласен. Но как?
   - Раскачаем машину.
   Посоветовались с товарищами. Народ подобрался отчаянный - у каждого на счету по два-три побега. После голодовки к Юрию стали прислушиваться, даром что он был самый молодой...
   Решили попытаться. Артюхов следил за дорогой. Шоссе прижималось к глубокому оврагу. По сигналу капитана заключенные начали потихоньку раскачивать машину. Сидели прямо, не глядя друг на друга, уперевшись ногами в пол. Рраз-два, рраз-два... и вот крутой поворот...
   - Давай, ребята! - шепнул .Юрий.
   Дружно налегли на борт, грузовик накренился, секунду несся вперед на двух колесах - и перевернулся. Поднялась туча пыли. Машина застряла в глубоком кювете, на краю обрыва. Послышались стоны. Первым пришел в себя Юрий. Он ползком выбрался из-под машины и кинулся вниз, под откос.
   Он перевернулся через голову, ударился о камень, врезался в колючий кустарник. Снова потерял сознание, очнулся на дне оврага, вскочил и, прихрамывая, побежал вдоль ручья...
   Так никогда и не узнал Савченко, что стало с капитаном Артюховым. Договорились друг друга не ждать.
   Три недели пробирался Юрий в Днепропетровск. Днем отсиживался в лесах, в болотах, в глубоких оврагах, а ночью шел, изредка пробираясь к населенным пунктам и выпрашивая у крестьянок хлеб. Одежда оборвалась, теперь невозможно было узнать, что это военный человек. Юрий оброс бородой, грязью и был похож на нищего...
   Рано утром он подполз к Днепру и упал на прибрежный песок. Ему не верилось, что путь окончен. Последние три ночи он почти не спал, думая о судьбе, о родителях, о маленькой Галочке. О том, что его ждет впереди... Нет, он не собирался прятаться от немцев и спасать свою жизнь. Ненависть к врагам кипела у него в груди. Он еще не знал, будет ли перебираться за линию фронта или попытается разыскать партизан, твердо знал лишь одно: пока фашисты бесчинствуют на советской земле, не будет ему ни сна, ни покоя. Всю свою кровь до капли отдаст он не задумываясь для святого дела защиты Родины...
   Напившись, Юрий отполз от берега. Он не хотел показываться в городе днем, да еще в таком виде. Выбрав укромный уголок, снял гимнастерку, умылся, выстирал белье. Потом забрался в кусты, хотел задремать, как вдруг услышал рядом слабый стон...
   Юрий раздвинул кусты. На земле, закинув голову, лежал молодой парень... Его ввалившиеся щеки так же, как у Юрия, обросли щетиной, желтоватый лоб блестел от пота. Парень бредил, с его губ срывались невнятные слова... Юрий спустился к Днепру, намочил рубашку, вытер ему лицо...
   Парень открыл глаза. Взгляд его стал осмысленным, он рванулся, но Юрий ласково сказал:
   - Не бойся, дружок, я свой...
   - Пи-ить,- прошептал юноша. Савченко снова сходил к реке, набрал в пилотку воды.
   Напившись, парень сел. Глаза его закрывались.
   - Ты бы уходил, добрый человек,- произнес он с трудом.- Тиф у меня... Заразишься.
   - Нельзя тебе тут оставаться,- ответил Юрий.- Как стемнеет, пойдешь со мной. Не опасайся. Я ведь из плена бежал... Можешь мне верить...
   -- Я тоже... бежал,- пробормотал парень.- Был в лагере... Заболел... В больницу отправили... А там врач-женщина... молодая... Убежать мне помогла. Домой идти я побоялся... Я здешний, днепропетровский... А ты?
   - И я тоже...
   - Как звать-то тебя?
   - Юрий Савченко. А тебя?
   - Борис Сондак...
   ...Юрий умолк. Ксения Алексеевна обняла его и заплакала.