Замер в сумерках заснеженный лес. Набежал ветерок, поворошил верхушки сосен. Но не до шалостей соснам. Как часовые, стоят они и прислушиваются, что на земле делается. Будто знамена в трауре, склонили свои тяжелые ветви ели, в землю глядя, а под ними следы на снегу от крови красные. И ветер, увидя печаль ихнюю, пробежал по этим следам смертельно раненного. И нашел он среди ельника молодого партизана Кузьму. Лежит Кузьма, обняв руками родную землю, своею кровью политую, прижался к ней щекой и слушает. Слушает, как под февральским снегом жизнь могучая пробуждается. Слушает, как травинки, на зиму уснувшие, корешками в землю вцепившиеся, к весне готовятся, стучатся в землю, в рост идти собираются. Слушает, как букашка сонная, зевнув сладко, на бок перевернулась, вот-вот проснется, чтобы на свет белый выползти. Слушает, слушает, слушает Кузьма звуки земли, а сам никогда уже не проснется.
   Навеки уснул.
   Провел холодной ладонью ветер по его густым волосам, приласкал и полетел дальше, за веточки цепляясь. А те, переняв его тоску, тоже качаются. Улетел ветер в поле горюшко свое развеять. Прилетел - и замер.
   Поле то саваном смерти покрыто все. Завернуло снежной простыней мертвые тела. И воронье с глухим карканьем облепило все полюшко, кружит над ним, поживу почуяв. А на сжатом поле где рука торчит, скрючившись, а где штык, небо пронзив. Перемешался белый снег с кровью алою, с сажей черною. Много ворогов полегло в мундирах зеленых и мундирах черных. Уже вороны пир устроили.
   Вот война что наделала.