Поскольку воспоминания американского мемуариста не подтверждены документами или свидетельствами других участников подполья, судить об их достоверности или недостоверности можно только по глубине описанных событий, оценке фактов, степени точности воспроизведения ситуаций того времени. При таком рассмотрении выяснится личность Стахива как летописца и его заинтересованность или незаинтересованность в утверждении правды.

Поэтому не будем касаться неизвестной нам «неравной борьбы... в самой Германии», а перенесемся в Донбасс, в оуновское подполье и изучим его истоки, деятель­ность и нанесенный фашистам ущерб.

Е.Стахив: Я всегда стремился быть в авангарде, поэтому, когда Гитлер оккупировал Украину, я выбрал место для создания подполья ОУН, к которой принадлежал. Пробрался в Донбасс, в Горловку, где не знал никого, ни одного знакомого человека. И полтора года, с февраля 1942 до лета 1943, находился у незнакомых людей. Они меня прятали, хотя знали, что если гестапо найдет это укрытие, их повесят вместе со мной.

<...> Я организовал подполье в Константиновке, Мариуполе, Сталино (Донецке), Луганске, Горловке... Конечно, и в меньших городах мы имели свою подпольную сеть [15].

М.Федоренко: Как Вы попали на Донбасс?

Е.Стахив: После Киева был еще Кременчуг. От него у меня остались тяжелые впечатления. Там гестапо жестоко расправилось с нашим подпольем. Его возглавлял редактор местной газеты Михаил Щепанский. Вместе с ним погибли его жена и двое детей. Расстреляно было также многих галичан, посланных туда ОУН. С фальшивыми документами, в товарном вагоне я добрался до Днепропетровска, где также узнал о разгроме нашего подполья немцами (здесь также была группа ОУН) ...Тогда же, в феврале сорок второго, я не смог найти в Днепропетровске наших подпольщиков, вынужден был рассчитывать только на себя. С большими трудностями пробрался в Горловку, устроился на шахту. Сгруппировал вокруг себя людей, ездил по окрестным селам, часто наведывался в Краматорск и Мариуполь.

 ...Сюда пробирались из других мест те, кто или был на грани провала, или смог убежать уже после провала. Из Кривого Рога пришел к нам Кривошапко (имя выпало из памяти)... Из Днепропетровска появился Теодор Личман и Васько Петренко, были и другие [8].

Ю.Семиволос: Военное время — оккупанты, патрули, проверки...

Е.Стахив: Да. Однако мы имели в то время хорошо организованную технику изготовления фальшивых документов, бумаг, которыми пользовались, чтобы ехать поездами, однако не теплыми вагонами, а товарными или на ступеньках. Так и добрался до Киева, где был провод «Центральна Україна», который возглавлял Дмитрий Мирон <...> Предатель выдал его гестапо, которое убило Мирона выстрелом в затылок в июле 42-го года.

<...> Добрался в Кременчуг, где мы имели ячейку. Там я организовал подполье Михаила Щепанского, редактора газеты «Дніпрова хвиля». И жену, и детей, и его, Щепанского, немцы расстреляли.

А еще в немецкой армии в Кременчуге была группа переводчиков, всех их расстреляли... Гестапо их продал секретарь редакции, который назывался Днепров или как-то так — он донес на ячейку националистического подполья. Тогда же я встретился с мужчиной из Горловки, который приехал в Кременчуг за табаком. Он обещал, что, как доберусь в Горловку, то поможет мне, и это была единственная возможность зацепиться в Донбассе.

Добрался в Днепропетровск. Подполье — разбитое, осталось только два-три наших человека. Из них — Тарас Онишкевич (он потом погиб как сотенный УПА). В Горловке нашел того, знакомого из Кременчуга — звался Чумак. Он мог продать меня. Но я не ошибся. Мужчина пустил к себе, имея знакомых на шахте, запихнул туда и меня.

Ю.Семиволос: Подполье готовилось? Заранее создавалась база, сеть?

Е.Стахив: Мы были первыми. Никого до нас не было. Я ходил пешком в Константиновку, Краматорск, где достал велосипед. Впоследствии купили второй для коллеги, Ивана Клима. Поехали в Мариуполь через Волноваху. В Мариуполе организовали подполье, там оно было сильное и наилучшее [18].

В.М.: Как говорится, из одного места да разные вести. Поэтому много вопросов.

Как удавалось ездить на ступеньках вагонов, если в инструкции германских властей говорилось: «По лицам, едущим на тормозных площадках, огонь открывать без предупреждения...»?

Зачем при наличии ячейки пришлось создавать еще и подполье Щепанского? Организовал или «узнал о его разгроме»? Почему после провала в глубоком тылу оуновцы «пробирались» ближе к фронту, где подпольничать во сто крат опаснее?

А как удалось пробраться в Горловку, фактически в прифронтовую зону? Как удавалось прятаться от гестапо и одновременно работать на шахте, часто наведываться в Краматорск за 70 и в Мариуполь за 160 километров? Тем более, что тогда Донбасс был забит гитлеровскими войсками. Нет ответов? Тогда давайте уточним, кем и когда организовано подполье в Луганске.

П.Шевченко: Вот главные выводы, к которым пришел луганский ученый: оуновское подполье реально существовало в Донбассе, и, действительно, к его созданию причастен некий «Евген» (он же, вероятнее всего, Е.Стахив) [19].

B.M.: Ученый обязан знать элементарную формулу: или да, или нет. Но если уж «вероятнее всего» выдается за веский аргумент, то связь Стахива с «Евгеном» надо бы пояснить.

В.Семистяга: Возглавлял Луганский городской и об­ластной провод ОУН(б) в 1942-1943 гг. заведующий кафедрой Украинского языка местного пединститута Максим Иванович Бернацкий. В начале августа 42-го именно с ним установил связь эмиссар ОУН(б) «Евген», прибывший из Западной Украины для формирования оуновского подполья в Донбассе.

Прибыл легально, в качестве представителя «Пресс-бюро», находящегося в Ровно. В городской управе заведующий отделом культуры и просвещения В.М.Ковалев представил ему М.И.Бернацкого как украинского патриота...

<...> «Евген» сообщил, что стоит на позициях С.Бан-деры и будет руководить подпольем из Мариуполя [19].

В.М.: Из трудов В.Семистяги можно добавить, что созданием оуновского подполья в юго-восточной Украине занимался краевой провод ОУН(б), расположенный в Днепропетровске, что по его решению в Ворошиловград в сентябре 1942 года прибыли эмиссары Ф.Личман и М.Иванов, потом «в помощь подпольщикам прибыла одна из ее руководителей Екатерина Мешко-Худенко, она же «Оксана». Возникает вопрос: Теодор Личман пробрался в Горловку после разгрома подполья в Днепропетровске, или Ф.Личман прибыл в Луганск по решению Днепропетровского краевого провода ОУН(б)? Что скажет на это сам Стахив?

Е.Стахив: Я припоминаю, что когда вернулся из Луганска в Днепропетровск, Лемиш послал в Луганск руководить подпольем новых людей. Осенью 1942 туда были посланы Екатерина Мешко и студент Теодор Личман. А кроме того, я послал туда Володьку Козельского [16].

В.М.: А когда сам пробрался в Луганск?

Е.Стахив: Летом 1942 года, в июле, я перебрался в Луганск, и в этом снова помог Мариуполь: редактор газеты Николай Стасюк сделал фальшивую справку, что я являюсь корреспондентом той газеты. Я мог действовать полулегально и быстро. Организовал подполье. Как вдруг передают, что комендант сердится: кто это делает все; а ему докладывают, это приехал такой-то из Мариуполя... Я знал, что все пропало, нужно бежать. На мое место прислали другого человека [18].

В.М.: Снова неясность: «Евген» — Е.Стахив прибыл в Луганск легально как представитель Ровенского «Пресс-бюро» или полулегально как корреспондент мариупольской газеты? Если в Луганск Стахив прибыл в июле, значит, вместе с передовыми частями оккупантов. А когда бежал от «рассерженного коменданта»?

Е.Стахив: ...Перед самым взятием Ворошиловграда Красной Армией наша подпольная разведка уведомила меня, что Шаповал (был у нас такой) — большевистский агент, что он донес гестапо на тех членов подполья, которых знал, указал несколько наших явочных квартир. Я немедленно послал связника-курьера в Ворошиловград, чтобы спасти членов подполья от ареста. Кое-кому, как, например Теодору Личману, посчастливилось его избежать. Потом гестапо схватило Личмана в Мариуполе, и он погиб сорок четвертого года в концлагере Бухенвальд. Других арестовали в Ворошиловграде, с ними и «молодогвардейцев» во главе с Олегом Кошевым. Вполне понятно, почему большевики помогли немцам уничтожить подпольщиков. Эти юноши и девушки исповедовали лозунги, которые сегодня называют национал-коммунистические. Они не хотели обнародовать такой, например, факт, что Олег Кошевой, бывший комсомолец, организатор подполья, вошел в союз с уже действующим украинским самостийницким подпольем [8].

В.М.: Позвольте! Это же сапоги всмятку! Общеизвестно: молодогвардейцы были краснодонские и их в Ворошиловграде не арестовывали. Почему же руководитель организации, в которой якобы были и молодогвардейцы, не знает этого?

П.Шевченко: Как полагает историк (В.Семистяга), возможно, Стахив, действительно, несколько преувеличивает собственную роль в организации и создании оуновского подполья [19].

В.М.: Мягко сказано. Закрадывается подозрение: не умышленно ли все перепутано, перемешаны временные отрезки, а места событий не определены временем их свершения? Может быть, так и нужно для «остросюжетного» романа. Но даже художественная правда, как известно, полноценна лишь при наличии основных признаков места и времени. А запутанное изложение Стахива и подавно далеко от научного, и не может быть вставкой в отечественную историю.

По выражению В.Сильченко, подпольщик Е.Стахив играл в «кошки-мышки» с гестапо в Донбассе и по всей Украине. Другой его собеседник, М.Федоренко, назвав пять имен самостийников, погибших в застенках гестапо Кривого Рога и Джанкоя, сказал: «Около двух десятков человек потеряла на Донетчине группа Евгения Стахива». Но как самому Стахиву удавалось выходить сухим из воды?

Е.Стахив: Мой коллега Билык, который был переводчиком в сталинском (донецком) гестапо, сказал мне, что между документами увидел донос на меня из Горловки и что меня ищут. Конечно, постоянно пребывая во вражеском окружении, имеешь усталые нервы,— и я страшно боялся, что до меня, наконец, доберутся. Но Билык успокаивал: «Донос есть донос, тебя никто не поймает, аж пока кто-то на тебя не покажет пальцем. Но если кто-то покажет пальцем, то есть донос или нет, уже не играет никакой роли — пропал и так».

<...> С Билыком мы встречались тайно, потому что ему было крайне небезопасно встречаться с лидером подполья, которого к тому же искали немцы. Но он был отважный, геройский парень и, как очень дисциплинированный член ОУН, также поддерживал со мной контакт. И однажды сообщил: есть новый донос — из Луганска, от коменданта полиции Шаповала. В нем говорилось о том, что в городе есть подполье и руководит им дочь Бернацкого [16].

В.М.: Наивно полагать, что донос, мол,— ерунда; лишь бы не указали пальцем. Может, так и было для оуновцев?

А Шаповал — это тот комендант полиции, который рассердился за организацию подполья в Ворошиловграде, и потому Стахиву пришлось бежать?

Значит, он служил немцам, был оуновцем и одновременно — «большевистским агентом». Вспомните, он даже помог оккупантам расправиться в Ворошиловграде с молодогвардейцами. Дескать, чтобы не обнародовать союз О.Кошевого с оуновским подпольем. Действительно «приключенческий роман», ошеломляющий сенсационной примитивностью.

А разве не странны переброски кадров? «Луганск оставили и Екатерина Мешко, и Теодор Личман, и Бернацкий»,— рассказывает Стахив в своих мемуарах. Екатерину Мешко, дескать, Лемиш назначил в Крым, Личмана — к нему, Стахиву, и он послал его в Мариуполь, Володька Козельский перешел работать в Знаменку — между Павлоградом и Новомосковском. «С Днепродзержинска убежали Степан Держко и Нюра (ее называли Цыганкой), потому что их там искало гестапо. Степан перешел в Мариуполь, а Нюра стала работать с Вячеславом в Горловке и Краматорске».

Какая бурная деятельность! Но почему так легко избегают арестов те, кто «был на грани провала», и те, кого «искало гестапо»? Может и обстановка во вражеском окружении была не такой уж опасной, как рассказывает история?

Е.Стахив: Ситуация была грозная. Она отражалась на населении. Скажем, немецкая политика в отношении коммунистов сначала была такая: на оккупированных территориях коммунисты должны были зарегистрироваться. Многие действительно зарегистрировались и сидели себе тихо в немецком тылу. Но когда дошло до Сталинграда, где-то с конца января — начала февраля, немцы стали арестовывать коммунистов [16].

В.М.: То есть, не было бы поражения немцев под Сталинградом, они бы не арестовывали коммунистов? Это умышленный обман. Даже у нас, в Краснодоне, где немцы рассчитывали на активную поддержку белоказаков, в первый месяц оккупации по доносам были арестованы десятки советских граждан.

Э.Ренатус, бывший начальник жандармерии Краснодонского округа: В середине сентября мою работу в Краснодоне проверял подполковник Хандцог. Через несколько дней такую же проверку произвел генерал полиции бригаденфюрер СС Деринг. Согласно указаниям моих начальников я сообщил Соликовскому (начальнику полиции Краснодона), что всех арестованных, которые окажутся евреями и коммунистами, необходимо расстрелять [20].

В.М.: По этому указанию после долгих издевательств несгибаемых советских патриотов, в том числе 10 коммунистов, со связанными проволокой руками загнали по аппарели в глубокий ров — укрытие для автомобиля — и живых засыпали землей.

Это зверство совершено тогда, когда гитлеровцы, штурмуя Сталинград, приближались к его центральной части.

Как же можно в противовес народной исторической памяти выдвигать уродливую мыслишку о лояльности фашистов к советским людям, тем более к коммунистам?

Нелишне напомнить и приказ начальника штаба вооруженных сил Германии фельдмаршала Кейтеля от 16 сентября 1941 года о «Коммунистическом повстанческом движении на оккупированных территориях», в котором черным по белому было написано:

«Чтобы в корне задушить и пресечь недовольство, необходимо по первому же поводу, незамедлительно принимать самые жестокие меры, чтобы утвердить авторитет оккупационных властей...

Действенным средством запугивания может быть только смертная казнь».

Каждая буква этого приказа касалась советских патриотов. История сохранила сотни достоверных фактов провалов подпольных групп и организаций, тысячи — о зверской расправе над подпольщиками и партизанами. А где скрыты свидетельства о разгромах оуновских групп? Может быть, и не было никаких провалов?

Е.Стахив: В Мариуполе подполье таки раскрыли, и помог немцам галичанин, которому я доверял, и другие доверяли: его фамилия Олег Вальчик, из Львова. Было расстреляно около двадцати человек — очень хороших украинских патриотов... Гордея Николаевича Черкащенка, у которого я скрывался, гестапо тоже забрало, его убили в концлагере. Когда я возвращался из Горловки, дочка Гордея Николаевича выбежала на улицу и кричала: «Убегай, а то тебя гестапо ждет уже три дня». Так и спасла меня [18].

В.Семистяга: Он говорит правду. Его немцы искали. Именно он организовал подполье. Но «Молодая гвардия» возникла раньше... [21].

Е.Стахив: Я почти три раза был в руках гестапо. Меня предал Личман. Дочка подпольщика меня три дня ждала. И когда увидела, кричала, что отца арестовали и меня ищут... И я покинул Донецк [22].

В.М.: Удивляет неправдоподобно пассивное гестапо. Или оно не стремилось поймать эмиссара ОУН(б) «Евгена»?

Может быть, исследователь обрисует ту обстановку и в ней «лидера подполья»?

В.Семистяга: Он («Евген») ознакомил Бернацкого с оуновской литературой, бюллетенями, листовками, издававшимися во Львове и Кракове, в которых ОУН призывала к борьбе на два фронта - против режимов Гитлера и Сталина.

Такая позиция оказалась близкой Бернацкому, и «Евген» убедил последнего создать и возглавить нелегальную организацию и легальную украиноязычную оккупационную газету, через которую можно было бы распространять идеи национально-освободительного движения и объединять вокруг себя сознательных украинцев, чтобы они с оружием в руках могли выступить за независимость Украины...

Сама редакция превратилась в штаб подполья. Отсюда распространяли специальную литературу, листовки, бюллетени ОУН как на украинском, так и на русском языках, а также украинские газеты из Львова, Кракова, Станислава, Берлина и др. Впрочем, объективности ради надо признать, что, работая в условиях жесткой оккупационной немецкой цензуры, газета печатала и различного рода материалы, документы и приказы оккупантов, восхваляла «новый порядок» в Европе [19].

В.М.: Как понимать жесткость цензуры, которая позволяла печатать нелегальное? Или то были материалы с призывами против Сталина? А как удавалось в жестком режиме военного времени, после, как уже рассказывалось, разгрома подполья во многих городах, да еще прячась у незнакомых людей, доставлять нелегально пропагандистские материалы из Львова, Кракова, Берлина?

На самом деле газета Бернацкого «Нове життя» была рупором оккупантов. Газета выходила 3 раза в неделю. Последний  номер (14/72) вышел 7 февраля 1943 года, за неделю до освобождения Ворошиловграда. Из дневника молодогвардейки Лиды Андросовой: «27/ХI-42 г. Пятница. После обеда приходил Коленька. Приносил газету «Нове життя».

<…>…В Сорокино (пос.Первомайка – В.М.) много немцев, они отступают… Ох сколько радости! … и в газете они нет-нет да и забрешутся, как собаки».   

П.Шевченко: Это подполье имело свою специфику, что, впрочем, не принижает его членов как участников движения Сопротивления. Владимир Семистяга на основании изученных документов утверждает также, что оуновцы не имели контактов с германскими спецслужбами и военными властями, а, следовательно, и не сотрудничали с ними. И наконец — члены подполья были раскрыты и большей частью уничтожены карательными сталинскими органами либо еще во время войны, либо после ее окончания [19].

В.М.: «Ученый» говорит неправду. Публикация в газете приказов властей, восхваление «нового порядка» есть не что иное, как сотрудничество оуновского «подполья» с гитлеровцами. Да и соратник Стахива Билык, работая в спецслужбе, не мог не иметь с ней контактов.

Именно за сотрудничество с фашистами были осуждены оуновцы Ворошиловграда. Это преступление против советской власти.

Сведения же о разгромах подполья немцами противоречивы. В.Семистяга говорит, что «в 1943 году гитлеровцам удалось разгромить оуновское подполье в Сталино и Мариуполе, часть оуновцев была арестована и отправлена в концлагерь Дахау». Сам «руководитель подполья» о разгроме в Сталино молчит, но говорит, что гестапо схватило Личмана в Мариуполе, и он погиб сорок четвертого года в концлагере Бухенвальд. Других арестовали в Ворошиловграде [8]. А луганский «ученый» говорит, что «эти члены подполья были раскрыты... сталинскими органами». И еще: откуда известно, что оуновцев отправили в Дахау, а Личман погиб в Бухенвальде, да еще сорок четвертого года?

Е.Стахив: Я думал, он погиб, но он уцелел и вернулся в СССР, где его схватили. Сохранились его свидетельства обо мне и нашем подполье. То есть все было задокументировано советской тайной полицией.

В.М.:.Откуда же эти «новые» сведения?

Е.Стахив: Сейчас этой историей занимается Владимир Семистяга, преподаватель Луганского пединститута. Он нашел в архивах бывшего КГБ дела подпольщиков из Мариуполя и Донецка.

А.Ильченко: Так как же вам удалось ускользнуть от гестапо?

Е.Стахив: В военные годы я находился в городке Рудченково возле Сталино (Донецк). Работал на овощной базе, что было удобно с точки зрения конспирации — люди могли туда свободно приходить и уходить. После того, как схватили Личмана, он под пытками рассказал, где я живу и работаю. Меня хотели взять живым, но мне повезло — меня в это время не было в городе. А у одного из подпольщиков, Черкащенко, была дочь Тоня. Она знала, что через три дня я должен вернуться в город. Каждый день Тоня выходила на проселочную дорогу, ждала меня и предупредила о готовящемся аресте. И я сумел скрыться [23].

В.М.: Овощная база в Рутченково вместо шахты в Горловке существенно меняет сюжет. И объясняет, отчего так много разноречий. Известно, что небылицы каждый раз передаются по-разному, и к тому же трудно рисовать не пережитое. Вот и приходится вуалировать примитивный вымысел об игре в «кошки-мышки» с гестапо. Напрашивается естественный вопрос: а было ли недовольство, которое по приказу Кейтеля должны были «в корне задушить и пресечь»?

Ю.Семиволос: Как потом сложилась подпольная работа?

Е.Стахив: Сталино, затем Днепропетровск, Крым, Николаев. Большевики уже перешли в Днепропетровск, Днепродзержинск. В октябре, где-то числа 10-го, 1943 года я поехал через Кировоград на Волынь. В ноябре я добрался до Львова. Когда Лебедь стал референтом внешней политики, меня назначили к нему. Послали завязать контакт с западными альянсами, чтобы вырваться из немецкого кольца. С фальшивыми документами я прорвался в Италию, 1 марта 1944 был уже в Триесте.

Ю.Семиволос: А как же Краснодон? Подполье — то есть «Молодая гвардия»?

Е.Стахив: Люди знали, что было подполье. Нужно было его переделать. И наше подполье сделали красным [18].

М.Федоренко: Как сложилась ваша судьба после Донбасса?

Е.Стахив: Я был там до самого прихода Красной Армии. Видел, как горела Украина. Немцы, отступая, жгли все, что могло гореть. Из Донбасса я двинулся в Днепропетровск. Когда пришел туда, там уже были большевики. Нас трое — Дужий, Петренко и я — поехали на Черкащину. Хотели поднять там восстание против фашистов. Но люди к нему не были готовы. Никто даже не пускал нас переночевать. Пробрались в Николаев над Черным морем. Там было наше подполье. Я передал нашим людям инструкции, чтобы они пробивались к Одессе, а то уже подходят большевики. Потом была Волынь, дальше — Львов. Там я был переведен в референтуру внешних связей, то есть в ведение Лебедя. Начались мои зарубежные вояжи. Выходил на контакты с англичанами, американцами, итальянцами. Имел встречи с военными, бизнесменами, по­литиками. Мы надеялись привлечь внимание мировой общественности к нашей борьбе с большевизмом. Однако обстоятельства были против нас [8].

В.М.: Непонятен приход в Днепропетровск, когда там были большевики. И потом поездка на Черкащину, чтобы поднять восстание. Как же удавалось столько раз переходить фронт?

Донбасс был очищен от гитлеровцев к середине сентября, а Днепропетровск — 25 октября. Следовательно, двадцатипятилетний Стахив странствовал по оккупированной территории более месяца. А по инструкции генерала Хойзингера «странствующие должны сдаваться в руки службы СД, гестапо или доставляться в лагеря военнопленных». На моих глазах отступающие немцы хватали не успевших скрыться подростков и стариков и угоняли с собой. Как же смогли три подпольщика странствовать фактически по прифронтовой полосе?

А как можно прийти в Днепропетровск после 25 октября («когда там были большевики»), а 10 октября поехать через Кировоград на Волынь? Как быть тогда с «восстанием» на Черкащине? Да и «военная тропа» от Днепропетровска до Волыни запуталась.

Такая путаница в рассуждениях, абсурдно очерченная роль «коменданта полиции Шаповала», особенно в судьбе молодогвардейцев, сомнительные «провалы» и переброски по городам подпольщиков изобличают Е.Стахива в незаинтересованности утверждать правду.

Умозаключения «ученого» В.Семистяги и журналиста П.Шевченко о том, что «подполье имело свою специфику» и что оуновцы «не сотрудничали» с оккупантами, умышленно неправильные и вводят в заблуждение. Ведь Билык, «очень дисциплинированный член ОУН», служил в гестапо, а Бернацкий, по словам В.Семистяги, «подбирал новых членов подпольной организации как среди местных жителей, так и украинцев, находившихся на службе в германской армии, привлекая их к сотрудничеству в газете. Среди них были студент Львовского университета, переводчик одной из войсковых частей О.Городисский, студент Черновицкого университета, переводчик отдела пропаганды госуправы В.Якубович и другие» [19].

Все это склоняет к мысли, что Е.Стахив и его соратники, скорее всего, вправду играли в «кошки-мышки» с гестапо: гитлеровцы делали вид, что преследуют оуновцев, а те для вида спасались в подполье. Поэтому необходимо выяснить суть оуновского подполья и уточнить, каким оно было на самом деле.

 

И то бывает,

что овца волка съедает  (посл.)

Выдержки из книги

Стахів Є. Останній молодогвардієць.—К.: Варта.—2004.

Составитель книги Виталий Аблицов.

«Крізь тюрми, підпілля й кордони.

Повість мого життя».

...Я поехал в Украину. Побывал коротко, две-три недели в Бердичеве, столько же в Кременчуге, оттуда проскочил в Киев, а потом назад, во Львов.

В Бердичеве (то должны были быть последние дни августа 1941 года) я встретил маленькую группу членов ОУН, проводником которой был Назаркевич из Ярослава. Кажется, именно от него я узнал, что в Житомире застрелены Сеник и Сциборский — обвинили как бандеровцев, а во-вторых, что началась охота гестапо за члена­ми ОУН бандеровского направления. Скоро я потерял контакт с Назаркевичем, так как его тоже арестовало гестапо.

После того я был в Кривом Роге — где-то с 5 по 25 сентября. В тамошней группе ОУН работали Ярослав Проточный и Мирослав Мричко — бывшие выпускники Перемышльской гимназии, Г.Максимец, Дмитрий Гор­бачев.

<...> 25 сентября я приехал в Кременчуг и был там до середины октября. В городе существовала небольшая группа ОУН, в которой были Владимир Вережак, (служил переводчиком в немецкой армии), Богдан Мазяр, Павел Длябога. Выходила газета «Дніпрова хвиля». Редактор — Михаил Щепанский, родом из Каменец-Подольского. В редакции – Надя Мойленко, Люся Черненко, отец кото­рой работал в типографии. Секретаршей была девушка по фамилии Цыбуля. И был там секретарь Днипров. Он пошел на сотрудничество с гестапо и донес, что «Дніпрова хвиля» во главе с Щепанским — ячейка ОУН. Пока я еще был в Кременчуге, до 14-15 октября, там все было спокойно, газета выходила, печатала патриотичные статьи, материалы по истории Украины.

Я поехал в Киев вместе с Олегом Витошинским и Андреем Пащуком — поездом через Лубны, Ромодан. Вышли в Дарнице. На правый берег нельзя было добраться — был развален мост. Перешли какой-то кладкой через Днепр и искали, где бы остановиться. Забрели на Большую Васильковскую, 40.

<...> Я искал в Киеве контакт с бандеровским подпольем. Но встретил одного из лидеров мельниковцев Андрея Шикерика. Он работал в городской управе, и я там переночевал пару раз. Я знал, что в Киеве где-то был Дмитрий Мирон.

<...> Просил пойти к Елене Телиге, которая была редактором литературного журнала «Литаври» и к Ивану Рогачу — редактору ежедневной газеты, которого я знал с Хуста, с Карпатской Украины, и по муштровочному лагерю в Завберсдорфе.

<…> Я ходил к Рогачу, говорил с Телигой.

* * *

«Тогда ко мне снова приходят: «Эй, ты был в Украине, все там знаешь. Наши группы разбиты, одних арестовали, остальные сбежали. Мало людей осталось. Может быть, ты бы поехал назад?» — «Почему бы нет? — отвечаю.— ... Хорошо. Я хочу. Я из Перемышля, значит поеду на Донбасс — на другой конец Украины»... Нашли напар­ника — он уже был на Украине, в Запорожье, и убежал оттуда. Иван Клим. Немного старше меня, кончил Краковский университет. Вдвоем веселее и легче, так как сидеть нам на территории, где еще нет никакого начала и надо как-то зацепиться.

Я абсолютно сознавал, что из Донбасса мы никогда не возвратимся и там нам конец, гроб. Но был молодой, дерзкий и будто отстраненно это воспринимал. Думал: значит надо ехать под фанфары.

<...> Мы оба имели фальшивые бумаги. Но у меня был хороший документ, а Ивану печатала девушка, которая не знала немецкого, и наделала ошибок — наше счастье, что не было контроля в дороге. В Киеве я уже знал наши подпольные квартиры, контакт с Маевским, Дмитрием Мироном, Ярославом Хомивом. У них был опыт подполья, ребята давали нам советы. Критиковали нашу программу — наш тотальный национализм. Так что кое-чему мы научились в Киеве...

Зима, февраль. И мы едем дальше. ... Доехали до Кременчуга.

В Кременчуге я знал людей: Щепанский, Черненко, Мойленко. Еще была такая Даша Запорожец, которой Витошинский голову крутил.

Приходим в «Дніпрову хвилю», встречаем там дядьку — красивый усатый казарлюга. Спрашиваем: «Вы откуда?» — «С Донбасса,— говорит.— Из Горловки».— «А здесь что делаете?» — «Услышали, что здесь есть хорошая газета, хотим взять ее с собой». Тот мужчина по фамилии Чумак рассказал нам, что у них беда — голод, нечего есть. Поэтому организовали свой учительский кооператив, имеют две грузовых машины, покупают в Кременчуге на

заводе дешевую махорку, а там продают дороже. А еще немцы наловили коней, и за 5-10 пачек у сторожей можно выменять коня.

Я договорился с Чумаком, чтобы взял с собой Ивана (горемычный ехал наверху, так как в кабине не было места, было ему плохо — зима), а сам на несколько дней остался поговорить с остальными подпольщиками.

За пару дней я приехал поездом в Днепропетровск. Нашел на самой горе улицы Карла Маркса нужный дом, где жил Тарас Онишкевич. В одной квартире с ним жила еще одна наша девушка Маруся, которая работала секретаршей, дородная такая, крепкая, лицо круглое. Все вместе мы пошли к Екатерине Мешко (младшей сестре Оксаны Мешко, известной диссидентки 70-х  гг., члена Хельсинского союза)...

Я и у них просил какие-то адреса на Донбассе, но они также ничем не могли помочь. Что-то мы там ели: картофель, жаренный на масле, лук. Хлеба не было.

Я пробыл у них день или два и двинулся в сторону Ясиноватой, где должен был пересаживаться на Горловку. Поезд был из одних товарных вагонов, и только впереди один — пассажирский, отапливаемый. Впервые я ехал в теплом вагоне. Вместе с немцами, солдатами словаками, один или двое было гражданских. Я вез с собою два чемодана с литературой. Меня никто ничего не спрашивал.

<...> Аж под вечер приехали в Ясиноватую. В Горловке был уже поздно.

* * *

Как раз пришла весть, что немцы прорвали фронт и рвутся к Сталинграду и на Кавказ. И я решил, что надо уже податься в Луганск для организации подполья. Так как лучше это делать с самого начала, тогда можно иметь влияние на новую государственную, общественную жизнь в городе.

Я мог в своих целях передвигаться со своим удостоверением корреспондента Мариупольской газеты, поэтому на раздорожье поймал итальянскую машину, которая двигалась в сторону Сталинграда, и доехал до Луганска. Хожу по городу, осматриваю центр. Все вывески, надписи на русском, а один — на русском и украинском. Это был жилищный отдел городской управы. Представился заведующему этого отдела Гречко как корреспондент. Он дал мне ордер на жилье к какой-то вдове с дочкой 20-22 лет — его добрых знакомых.

       <...> Гречко сказал мне, что в городе проходит учительское собрание. Ясная речь, я на него пошел. В зале было, может, человек двести, и все дискутировали, на каком языке проводить обучение — русском или украинском. Я попросил слова. Отрекомендовался как корреспон­дент газеты и говорю: «Есть такой указ, изданный немецкой властью, что в Украине должен быть украинский язык, а вне ее границ — русский». Тогда председательствующий спрашивает у зала: «Так какой вы хотите язык?» Конечно, все проголосовали за украинский. Так вот вышло, что я учредил украинский язык.

<...> Между теми учителями на собрании я познакомился и с профессором, преподавателем пединститута, автором учебников по языкознанию Бернацким. Я был у него дома, где все говорили на украинском: жена, дочь — студентка университета. Он меня познакомил с другими преподавателями, в частности с Наконечным. Они мне рассказали, что здесь выходит маленькая — на две страницы — русская газетка «Вести». Спрашиваю Бернацкого: «Хочешь быть редактором?» — «Да я могу»,— отвечает. Приходим с ним в редакцию. Говорю редактору: «Почему выходите на русском языке? Видите (а я имел с собой несколько газет), в Украине все газеты украинские. Идите прочь. Пан Бернацкий здесь будет редактором, и газета отныне будет украинская». Ей богу, так и было. Он пошел прочь. А Бернацкий стал редактором. Так я заправлял национальной политикой в Луганске.

Гречко меня познакомил со своим братом — заместителем бургомистра. Тот говорил по-русски, умел по-украински, но тяжело. Как-то Гречко мне говорит: «Брат про­сил, чтобы ты к нему зашел». Я зашел. А тот: «Здесь немецкий комендант спрашивал, кто дает распоряжения и о газетах, и о школах, и просил тебя прийти к нему помочь координировать работу». Когда я узнал, что немец меня зовет, понял, что надо убегать. Пошел на квартиру и говорю: «Я еду прочь». Не простился даже с Гречко. Пошел за город, к разбитому мосту, сел в какое-то военное итальянское авто. Моментально убежал, пробыв там дней 10-12.

Но интеллигенция Луганска знала, кто я и что. Я рассказал, что — националист, от ОУН, организовываю подполье. Предупредил Бернацкого, что от меня приедет кто-то продолжать работу.

Со всем тем я поехал в Днепропетровск сказать, чтобы послали кого-то в Луганск, дали новые адреса. Там были очень довольны, что все идет хорошо на Донбассе. А еще я познакомился в Ворошиловске — ехал через Дебальцево — с ветеринаром, национально- сознательным украинцем, и также обещал привлечь его к работе.

* * *

<...> Через Днепропетровск я возвратился на Донбасс, несколько раз был в Мариуполе — пользуясь униформой.

Мне надо было поместить где-то тех кубанских казаков, которые остались со мной. И мы телегой и парой коней поехали на Ясиноватую, где была подпольная группа — фотограф, квартира которого была явочной, директор школы-десятилетки (именно он и организовал ясиноватских ребят и того фотографа). Мы квартировали у татар, которые нас хорошо принимали, кормили кониной, а мясо тогда было большой редкостью. А потом я своих казаков завез в совхоз, в котором директором был болгарин — также член нашего подполья. Здесь должен сказать, что с теми казаками мы набрались хлопот, так как они везде ходили вооруженные, с наганами, носили гражданские пиджаки, но военные штаны, сапоги. В совхозе несколько раз крали баранов на шашлыки. Директор на них нарекал, и я должен был их оттуда забрать — отослал в Днепропетровск, чтобы шли на Волынь, в УПА. Такая судьба остатков того батальона. Но они мне делали добрую работу. Я их посылал в Макеевку, где на заводе разбрасывали листовки, проводили пропаганду среди рабочих. Некоторые из них остались ждать красных, я с ними разговаривал, но не убедил, и боюсь, что дальнейшая их судьба была довольно печальная, так как Сталин никому ничего не прощал.

Работа наша продолжалась, мы привлекали все больше людей, в Рудченково уже имели целую группу русскоязычных рабочих — собственно, мы не спрашивали, какой они национальности, между ними были и русские, и украинцы.

1 января 1943 года я привез из Днепропетровска на Донбасс Михаила Кривошапку. Он, кажется, работал где-то в районной управе в Кривом Роге, был членом ОУН. Убежал от гестапо. Было ему 40 с гаком, имел жену, дочку. Прекрасный оратор, организатор. Когда мы ехали по­ездом, то там, где собиралось много народа, он устраивал митинги против немецкого террора, оккупационной политики — превратить Украину в колонию.

Кривошапка стал моим заместителем. Я показал ему весь Донбасс, познакомил с нашими людьми. Он был хорошо ознакомлен с нашей новой политикой демократического направления, добавлял свои замечания к нашей новой программе, был автором нескольких листовок, которые мы распространяли на Южной Украине. Это был человек, отданный украинскому делу, опытный подполь­щик, чрезвычайно активный, трудолюбивый, честный человек.

 

* * *

Так вот возвращаемся к событиям на Донбассе. Я убежал из Сталино, из Мариуполя, меня искали в Горловке, потому я больше бывал на шахте «Мария» или аж в Краматорске. Еще раз ездил в Крым — где-то в августе,— где руководила Екатерина Мешко. Привез им новые инструкции, новые задания, литературу. Возможности опериро­вать на Донбассе стали ограничены, за меня остался Кривошапка, но уже ненадолго, так как 8 сентября Сталино отбила Красная Армия. И можно сказать, что я руководил подпольем на Донбассе до прихода большевиков — они пришли через неделю-две. Я уже тогда был в Днепропетровске и работал в самом городе.

Как оказалось потом, это был последний месяц моего пребывания в Украине. Вплоть до 21 сентября мы с Грабом, последние два члена ОУН, которые еще оставались в Днепропетровске, его покинули.

<...> Большевики захватили Донбасс 8 сентября и быстрыми темпами двинулись к Днепру. Немцы убегали. Думаю, уже 15-17 сентября началась эвакуация. Дали приказ населению оставить город на протяжении пяти дней.

(с. 105-107, 115-118, 135-137, 156, 167)

*  *  *

«Мемуары господина Стахива «Сквозь тюрьмы, подполье и границы. Повесть моей жизни» были опубликованы в Киеве в 1995 году и, как утверждает Станислав Кульчицкий, очень объективные и точные. В частности, в части, касающейся отношения местных жителей к оуновцам…

– Говорят, что это все были «западенцы». Но таких, как я, из Львова, который в сентябре 1941 года отправился в Горловку Донецкой области формировать походный отряд, было пять-шесть человек на весь Донбасс. Остальные – местное население, – со слезами на глазах вспоминает Евгений Стахив. – В наши ряды пошла молодежь – бывшие комсомольцы… Также были бывшие петлюровцы. Никто из населения нам не отказывал, когда нужно было где-то переночевать, хотя как только я заходил к кому-то в хату, говорил: «Если меня у вас поймают, застрелят и меня, и вас..». Особенно хорошо нас воспринимали в греческих и татарских селах Дон­басса: даже лучше, чем львовяне. Люди нам тогда говорили, что верят, что мы завоюем Украину» (Оксана Миколюк, «День», 17.09.2008).

 

 

Распоряжения и воззвания  оккупационных  властей.

 

ДО ВСІХ ПРАЦЕЗДАТНИХ ЧОЛОВІКІВ!

ДО       ВАС     СПРЯМОВАНИЙ      СЬОГОДНІ      ЗАКЛИК!

Гірниче виробництво в Сталінській області набагато продуктивніше, ніж у Вас!

Тому для Вас виникає можливість зараз же одержати роботу і хліб і цим достатньо забезпечити ваші родини.

Тому закликаємо Вас працювати на шахтах Сталінської области. Там Ви одержите плату за відповідним тарифом. Крім того, за важку працю Ви одержите додаткову і достатню плату.

Всі піклування, які уділяє Німецька Держава своїм гірникам, поширюватимуться і для Вас!

Ваші сім'ї Ви зможете брати з собою, Вас забезпечать гарними кватирами, Ви не будете піклуватись про харчування. Вас буде всим забезпечено.

Не думайте, що Ви зможете прохарчуватись в колгоспах, або якимсь іншим способом, крім працею за своєю спеціяльністю.

Всім шахтарям заборонено працювати в колгоспах. Керівникам колгоспів СУВОРО ЗАБОРОНЕНО приймати.

(Гос. архив Луганской обл., Ф. Р-1717, оп.1, д.1, л.5)

 

К местным жительницам, которые едут в Германию!

 

Для создания Новой Европы вождь Адольф Гитлер нуждается в каждой рабочей силе. Новое строительство требует от каждого европейца, в том числе от вас, жертв и готовности к услугам. Поэтому, на вас пал выбор, как на представительниц Вашего народа, дабы и вы участвовали в общем деле, как это вполне естественно делает каждая немецкая девушка в Германии. Я знаю, что для молодой девушки неожиданное расставание с родителями и с родиной не легко. Но разлука будет для вас легче, если перед вашим мысленным взором будет стоять та высокая задача, ради которой ваш народ сотрудничает – для созданья Новой Европы.

Я уверяю в том, что потом вместе с нами будете с гордостью вспоминать то время, когда вы были призваны для выполнения службы в Германии. Поэтому выполняйте эту обязанность охотно и с доброй волей. Прочтите внимательно об'явления на Бирже Труда или у старост и соблюдайте его точно.

Одежда и пропитание обеспечивается вам в рамках условий военных обстоятельств.

Ваша поездка в Германию является почетом и лучшей для вас школой.

                                                                        Местный Комендант

(Гос. архив Луганской обл., Ф. Р-1717, оп.1, д.2, л.12)

 

 

Распоряжение старшего полевого коменданта Донецкого военного округа от 3 декабря 1942 года.

1. Все граждане, проживающие в полосе Донецкого Военного округа, в возрасте от 14 лет подлежат обязательной регистрации на Биржах труда и использованию на работах на условиях трудповинности.

2. На основании обязательной трудовой повинности каждый житель обязан:

Беспрекословно выполнять требования Биржи труда в отношении посылки на работу в независимости от рода выполняемой работы равно и места работы.

3. Каждый работник обязан точно в установленное время являться на свое рабочее место, честно и добросовестно выполнять порученную работу. В случае необходимости трудящиеся обязаны выезжать и в другие местности, согласно указаниям Биржи труда.

 

Старший Полевой Комендант

                                                    Генерал-майор фон Глеер

 

Гражданское население!

Слышал ты уже, что большевики приближаются к твоей деревне?

Как думаешь ты поступить? Хочешь ты остаться дома, или уйти, чтобы не попасть к большевикам?

Знаешь ли ты, как поступают большевики с населением занятых ими городов и селений?

Знаешь ли ты, что тебя ожидает?

В Миллерово они мобилизовали 2500 мужчин, сунули им в руки винтовки и без обмундирования необученных послали как пополнение на фронт.

Знаешь ли ты, сколько из них уже погибло?

В Морозовской и во всех остальных станциях и поселениях они согнали все мужское население, мальчиков и стариков и погнали на фронт против германских орудий, пулеметов и минометов.

Хочешь ли ты, чтобы тебя постигла та же участь?

Нет! Но что-же мне делать? Как поступить?

Очень просто! Уйди с германской армией от грозящей тебе со стороны большевиков опасности!

Оставь на короткий срок свое родное селение!

Оставайся под защитой германской армии!

Не беспокойся за свою судьбу, ты будешь иметь и заработок и пропитание и вскоре вернешься на свою родину свободным человеком.

 

(Гос. архив Луганской обл., Ф. Р-1717, оп.1, д.5, л.1)