В глубокой задумчивости сидел Лютиков, подперев щеки руками. Почему операция не удалась так, как она намечалась? Где был сделан неверный шаг? Как будто ведь все было предусмотрено. Силы хорошо расставлены. Ну, а почему был усиленный конвой, когда Ольга Иванцова и Соколова уверяли, что его не будет? Откуда взялся, кем был послан наряд полиции? Неужели кто-нибудь работает на два фронта? Но кто? Кто? Вот вопросы, которые не давали покоя Лютикову. Кто?

В сознании Лютикова выплывала фигура завхоза Ключа, его осторожный, вороватый взгляд из-под черных мохнатых бровей. С некоторого времени Ключ устроил в мехцех учеником токаря своего сына Валентина, который заметно льнул к молодежи. Уж сколько раз пытался Лютиков сказать Володе Осьмухину, чтобы тот был осторожнее с Валентином, да все приглядывался сам, выжидал. Как-то в случайной беседе старый Ключ, как бы нечаянно, показал свою партизанскую книжку времен гражданской войны, присовокупив: «когда-то мы сами были с усами, а теперь пришибла старость». Но как объяснить не вызывающее сомнения появление Ключа в квартире Баракова в обществе полицая и немца? Он сам подошел к Лютикову и свое появление у Баракова объяснил тем, что-де ему предложили показать квартиру Николая Петровича, а отказаться он не мог. Этак ему предложат все, что угодно, и он выполнит с таким же рвением любое приказание немцев и полиции.

Да, решил Лютиков, от завхоза нужно держаться подальше.

В цехе набралось тринадцать человек военнопленных. Пора разгрузиться. Они стали уж очень заметными среди общей массы.

Уже вечерело, когда Володя Осьмухин подошел к окраине города, где была квартира Орлова. Хороший вид открывался со двора. Тут тебе, как на ладони, шахта 2—4, разрушенное здание городской бани, впоследствии оружейный склад «Молодой гвардии». Подойти к Толиному дому можно с какой угодно стороны — будет незаметно. Это было важным для ребят.

Они приходили к нему в любое время и с самыми неотложными делами.

Когда Володя появился, Толя, как обычно, работал в своей мастерской — летней кухонке, что стояла в глубине двора. Летняя кухня была «резиденцией» Толи, куда «непосвященный» зайти не мог. Володя постучал. Звякнул крючок, и Володя вошел, так же тщательно заперев дверь. Кухня была обставлена с некоторым удобством. У глухой ее стены даже стоял диван, который вынесли в кухню за негодностью. Вот к этому-то дивану и направился Володя.

— Сегодня меня вызывают в штаб,— начал он.— Приходила Ольга Иванцова. Явилась прямо в цех. А тут, как на грех, явилась целая комиссия во главе с механиком Витлером. Ольга не растерялась, в руках у нее оказался узелок и кастрюлька.— «Где же Иван Маркович? — затараторила она погромче.— Остынет весь обед». Витлер понимает по-русски. Глянул на нее, ничего не сказал. Ему и не до нее было. Узнал об аварии и ждал он Лютикова и Баракова, чтобы выяснить причины аварии. Ольга возилась с узелком. А тут уже — Лютиков и Бараков.

— Почему двигатель вышел из строя? — заорал Витлер.

— Вы же механик и знаете, что каждая машина может выйти из строя,— спокойно произнес Лютиков.

— Молчать! — крикнул взбешенный немец.— Когда будет исправлена?

— Трудно сказать,— ответил Лютиков, делая вид, что подсчитывает дни.— Не раньше двадцать пятого декабря...

Немец перекосился от злости, услышав о таком дальнем сроке. Но нечего делать, согласился. Повернулся и ушел.

А Оля, оказывается, не могла утерпеть, прибежала в мастерскую, чтобы узнать, надолго ли выведен из строя двигатель.

Анатолий и Володя сидели, обсуждая последние новости. Володя говорил об огромных возможностях в связи с пополнением мастерской военнопленными. Толя хмурился, собирая разбросанный инструмент...

— Знаешь, Володя, ты может и прав... Но что-то мне очень не нравится наш завхоз... А как твой приёмник? — вдруг спросил он.

— Почти готов, да ламп не хватает. Вчера заходил Сергей. У него ведь все можно достать, а вот тоже нет. Если бы ты знал, как он обрадовался увидев приемник! Ты ведь знаешь Сергея. Так и загорелся весь. Одно твердит: «надо передать, пусть и они слушают!» А куда передать, кто будет слушать. Он чем-то очень озабочен. Я понял так, что он скоро опять уйдет в разведку. К нашим проберется.

Немцы объявили траур после разгона группы Манштейна. Никогда до этого не блестели у ребят так глаза, не излучали они столько света, как в эти «дни траура». Никогда до этого не было в городе столько листовок, освещающих истинное положение вещей, как в это время. Работы Земнухову было по горло. Ведь теперь вся она была сконцентрирована в руках штаба, все санкционировалось им, все было подчинено его воле.

Немецко-фашистское командование, обжегшись на Сталинграде, все еще не расставалось с мыслью захватить столицу нашей Родины — Москву. С замиранием сердца слушали ребята скупые сообщения о положении под Москвой. Омрачались лица их, когда фрицы хвастливо объявляли о своих победах и продвижениях. В один из вечеров, которые проводила теперь молодежь в клубе имени Горького, где директорствовал Женя Мотков, фрицы потребовали объявить, что предполагается парад фашистских войск в Сталинграде. Но ребята уже имели сведения об успешных боях наших войск на Сталинградском фронте и сообщение о параде прозвучало, как шутка.