Трое шли по степи. Она раскинулась вокруг них необъятными просторами, потемневшая от первой предвесенней оттепели, пустынная и нелюдимая. Тугой холодный ветер хлестал их по лицам, сапоги вязли в жирной дорожной грязи, выползшей из-под снега, физическая " моральная усталость тяжелым грузом давила на их плечи. Все трое молчали. Им не о чем было говорить. Перед ними сейчас стояла одна цель: уйти как можно скорее и как можно дальше от родных мест.
   Когда они вырвались в степь сквозь жандармские кордоны, окружившие Крымку, Гречаный сказал;
   - Надо перебраться через Буг на немецкую сторону - там о нас не знают. А оттуда - в голованев-ские леса. Это единственный выход.
   Это был действительно единственный выход, и оба спутника Гречаного -Дмитрий Попик и Иван Герасименко-молча приняли предложение.
   Несколько часов подряд, прячась по балкам и з придорожных кустах от редких проезжих и прохожих, трое друзей добирались до заветного Буга, на противоположном берегу которого они надеялись найти спасение.
   Вот и черные голые ветлы на краю обрыва, широкая гладь воды на белом ложе еще не вскрывшегося льда, а в стороне от берега, за горбиной холма, выглядывают серые соломенные крыши большого"приречного села. Это Каменная Балка. Здесь живет спокойная темноглазая девушка Надя Буревич, члeн подпольной организации "Партизанская искра".
   - Я зайду к Наде! -сказал Гречаный. - Надо ее предупредить. Подождите меня здесь.
   - Смотри, Парфень, нарвешься, - возразил Дмитрий, - засада может быть.
   Гречаный досадливо повел рукой, словно отвергая все возможные возражения, сердито бросил:
   - Что же, по-твоему, отдать ее в лапы жандармов?
   Он вытащил из мешка две гранаты, сунул в оба кармана, карабин снял с плеча и отдал Дмитрию. Потом извлек из-за пояса пистолет, потряс на ладони, усмехнулся:
   - Пусть попробуют сунуться!
   Вернулся он через час. По его довольному лицу было ясно, что ходил не зря.
   - У них там спокойно, - сказал, усаживаясь на пень рядом с товарищами. - Надя еще ничего не знает. Я ей рассказываю обо всем, а у нее губы дрожат и в глазах слезы: "Сейчас же, говорит, предупрежу своих в селе и пойду вслед за вами".
   Гречаный вынул из-под куртки большую круглую буханку хлеба и протянул ребятам:
   - Надя прислала. Хотела сбегать к соседям взять еще, но я не велел. Ей сейчас нельзя терять ни минуты.
   Не знал Парфентий Гречаный, что в этот самый момент в хату к Наде Буревич уже входили жандармы, что уже не было у Нади никакой надежды на спасение. Как только начало смеркаться, они на рыбачьей лодке переправились через Буг и ушли в степь.
   Трое суток плутали в степи, не имея ни карты, ни компаса, не зная местности, скрываясь от людей. Иссякали последние силы. Тяжелее всех приходилось Парфентию: хотя рана на его ноге была пустяковая, но ходьба тревожила ее, не давала зажить. Он не жаловался, когда его спрашивали, отмахивался - "пройдет", но товарищи видели, что ему трудно, что только напряжением своей огромной воли заставляет себя и других итти и итти вперед, все время вперед, лишь бы не стоять на месте. Стала гноиться рана на левом плече Дмитрия: во время налета на жандармский пост пуля пробила ему мышцу. Платок, затвердевший от запекшейся крови, все время сползал, обнажая рану, резкая боль в плече не оставляла Дмитрия ни на минуту, но он тоже молчал и тоже упрямо шагал вперед.
   Двое суток они ничего не ели, кроме сырых кочаж-ков прошлогодней кукурузы, найденной на дороге. Надо было непременно достать пищу - иначе не дойдут. Когда в степи встало перед ними незнакомое село, решили, не дожидаясь вечера, подойти к первой попавшейся хате по окраине и попросить хлеба. Это был большой риск. Можно было нарваться на гитлеровцев, на полицейских, на предателей. Но ведь в селе жили и другие - простые советские люди, их было много, наверное, они были почти в каждой хате. Они не откажут в помощи тем, кто с оружием в руках борется за их спасение.
   "Калмазово", - прочли юноши на желтой доске, прибитой к столбу у въезда в село.
   Небольшая хата с голубыми наличниками на окнах и покосившейся камышовой крышей, простая и невзрачная на вид, манила к себе юношей, как родной дом. Им бы зайти туда всего на несколько минут - взять хлеба и перевязать раны, и можно итти дальше.
   Укрываясь за голыми кустами, они подкрались к хате со стороны огорода, присели за тыном и долго наблюдали за хатой. Тихо, ни одной живой души!
   ¦- Пойдем! - сказал Дмитрий. - Кажется, все спокойно.
   Они стали перелезать через тын и в этот самый момент увидели немецкого солдата. Он вышел из-за хаты, высокий, простоволосый, без шинели, с ведром в руках. Машинально оглянулся и вдруг заметил у тына трех вооруженных людей. Мгновенье смотрел на них с немым удивлением, наконец сообразил, отшвырнув ведро в сторону, что-то резко закричал и полез в кобуру за пистолетом.
   - Бежим! - крикнул Гречаный.
   Они перепрыгнули через тын и наугад бросились в ту сторону, где в густых зарослях ивняка текла река Синюха. За ними гнался немец, что-то кричал и с ходу стрелял вдогонку.
   У самой реки они залегли за бугор, Иван прицелился, выстрелил в подбегавшего гитлеровца, тот упал.
   - Одним "хозяином" меньше! - усмехнулся Парфентий.    Вытянувшись цепочкой, враги подходили все ближе, и их полусогнутые черные фигуры казались зловеще спокойными, словно они были неуязвимы.
   Бой был до смешного неравный. Несколько десятков против трех. Юноши отстреливались с отчаяньем обреченных. Три раза немцы бросались в атаку и три раза были вынуждены залечь под меткими выстрелами юных партизан. Кончались патроны, были израсходованы все имевшиеся семь гранат, а враг шел в новую атаку.
   Спасли наступившие сумерки. В темноте, освободившись от верхней одежды, трое товарищей под прикрытием прибрежных кустов вырвались из оцепления и скрылись в степи.
   Снова бесконечные плутания по незнакомым местам, ночевки под открытым небом, поиски кукурузы на дорогах. К селам подходить теперь было опасно: гитлеровцы, поняв, что у Буга появились партизаны, у всех населенных мест выставили пикеты. И если бы не случайный старик крестьянин, встретившийся однажды в степи, беглецы, наверняка, потеряли бы последние силы. Он отдал им все, что имел при себе, - краюху хлеба и несколько головок луку. Показал дорогу на север и на прощанье сказал:
   - Да сохранит вас бог, дети!
   Дважды они нарывались на засады и, отстреливаясь, уходили в степь.
   Последний бой им пришлось выдержать на берегу Буга. Окруженные врагом с трех сторон, они отбивались до последнего патрона.
   Когда обоймы в карабинах оказались пустыми, Гречаный приказал отступать. Единственный свободный путь к отступлению - река, вздувшаяся от ледяной паводковой воды.
   Они разбили о камни карабины, освободились от лишней одежды, сняли обувь и бросились в воду. Вода обжигала тело, вокруг них пули всплескивали тугие фонтанчики брызг, а они плыли, забыв обо всем на свете, с единственной мыслью: доплыть. Вот уже берег, прибрежные камни. Всего несколько шагов - и они спасены. Камни надежно предохранят их от гитлеровских стрелков.
   Оставаться было опасно - нужно опять итти. Снова перед ними расстилалась бескрайная, холодная и враждебная степь. Измученные, раздетые и разутые, обессилевшие от голода, они не пали духом, по-прежнему были готовы к борьбе и стремились к ней.
   Друзья решили тайно вернуться в Крьгмку. Не голод, не поиски убежища от студеных степных ветров гнали их в родное село. Их тревожила судьба товарищей, судьба родных и близких. Они надеялись, что еще действует, борется славная "Партизанская искра", а если арестованы все - надо чем-нибудь помочь им.
   К Крымке подошли ночью. Договорились войти в село порознь, два дня пробыть здесь, прячась у родных и знакомых, запастись на дорогу продовольствием и одеждой, найти припрятанное оружие и, самое главное, разведать обстановку в селе. Потом в условленное время и в условленном месте всем троим встретиться и обсудить план дальнейших действий.
   В степи на шляху друзья простились. Молча пожали друг другу руки и только сказали на прощанье два слова: "До встречи!" Каждый ушел в свою сторону и исчез во мраке. Й не думали друзья, что в этот раз простились они навсегда, что двое из них шли навстречу своей смерти.
   Дмитрий Попик первую ночь решил переночевать у своей тетки: домой было итти опасно.
   Он долго пробирался раскисшими от вешних вод огородами, перелезал через плетни, часто останавливался, чтобы передохнуть - в эти последние минуты перед желанным отдыхом вдруг почувствовал страшный упадок сил. Еле-еле доплелся до теткиного участка и последним отчаянным усилием забрался по лестнице на чердак сарая. В хату Дмитрий войти не решился. Он никогда не был дружен с теткой. Холодная, черствая женщина, она уже много лет сторонилась семьи Дмитрия, жила особняком вместе с мужем Фрицем Калем, обрусевшим немцем. С приходом оккупантов Каль сделался старостой, и это окончательно оттолкнуло Дмитрия от тетки. Дом Каля, человека, служащего оккупантам на совесть, находился вне всяких подозрений - вот почему Дмитрий и решил скрываться пока именно на его участке.
   На чердаке, заваленном хламом, он с трудом отыскал свободное место, лег и сразу же забылся тяжелым сном.
   Проснулся от слепящего пучка света, коснувшегося лица. В сознании, освободившемся от сонной дремы, мелькнула мысль: "Солнце", - и от нее почему-то вдруг прихлынула к груди непонятная, томная, тихая радость, словно все пережитое в последнее время было только тяжелым, страшным сном. Он хотел приподняться и не смог. Невыносимая боль в плече прижала его к пыльному полу чердака, он едва не вскрикнул, в глазах на миг погасла широкая полоса солнечного света, пробивавшаяся в щель крыши.
   "Это, наверное, оттого, что лежал неудобно, - подумал Дмитрий, - к вечеру все пройдет, а как стемнеет, уйду".
   Но вечером он понял, что уйти не сможет. В раненой руке началась гангрена, поднялась температура, и стало мутнеть сознание.
   196
   Четыре дня один, без помощи, воды и пищи, метался в бреду на чердаке сарая Дмитрий Попик. В редкие моменты, когда возвращалось сознание, пытался встать, но, не в силах победить боль и слабость, оставался на месте. Только на пятый день огромным напряжением воли - силы уже не было - вершок за вершком дотянулся до окна и по лестнице съехал на землю. Когда дополз до копны соломы, сознание снова покинуло Дмитрия. Раскинув руки, он лежал на земле и ти\о стонал.
   Стоны услышала тетка. Подбежала, взглянула и обомлела. Дмитрий, племянник, которого уже несколько дней разыскивают жандармы, который объявлен бандитом, преступником! Она бегала по двору, в ужасе причитала и не знала, что делать. Сообразив, бросилась в хату.
   - Фриц! Фриц! Там Димка! У копны! (Как быть, Фриц? Нас же расстреляют!
   Не отвечая, Каль вышел во двор, неторопливо подошел к копне, взглянул. Поднял глаза на бледную, испуганную жену, спокойно сказал:
   - Я пойду. Нужно сообщить.
   Она опустила голову и не ответила. Пришли четверо жандармов и полицейский До-цен ко.
   - А... вот он, голубчик! - прохрипел Доценко и пнул Дмитрия сапогом в бок. - Вставай, бандит!
   Дмитрий не шевелился.
   - Вставай!
   - Он без памяти, - сказал Каль.
   - Без памяти, без памяти... - ощерился полицейский. - Сейчас мы вернем ему память...
   Все больше зверея, Доценко ожесточенно пинал недвижимое тело юноши своими тяжелыми сапогами, тряс его за ворот и грязно ругался, брызгая слюной, как взбесившийся пес. Дмитрий тяжело дышал, стонал и не приходил в себя. Лишь однажды на мгновенье поднял веки, взглянул ясными глазами в голубое вольное небо, словно прощался с ним, и снова по- терял сознание.
   Тогда Доценко выхватил пистолет, приподнял Дми-
   трия за волосы и три раза выстрелил ему в грудь. Остановилось горячее сердце. Погиб юный патриот, начальник штаба "Партизанской искры" комсомолец Дмитрий Никифорович Попик. Это было 26 февраля 1943 года.
   А через два дня погиб отважный командир "Партизанской искры" Парфентий Карпович Гречаный.
   Первые дни он вместе с Герасименко прятался на чердаке брошенной хаты в Катеринке. Простая скромная женщина Анна Разумняк, жившая по соседству, каждый вечер оставляла для них в саду под деревом узелок с продуктами, и после нескольких дней голодовки юноши немного восстановили силы.
   От Разумняк они узнали о том, что почти все их товарищи арестованы и находятся в Голтянской тюрьме. Это была тяжелая весть. Не легко было поверить, что так просто, до обиды нелепо, попали искровцы в ловушку к жандармам.
   - Надо уходить! - сказал Парфентий Ивану. - Сегодня же вечером. Может быть, успеем добраться до Саврани, предупредим партизан. Если ребят куда-нибудь вывезут, можно напасть и выручить.
   И, не медля ни минуты, Гречаный днем, когда его мог узнать любой встречный, отправился в Крьтмку к хате Долгой, чтобы предупредить Дмитрия Попика о немедленном уходе.
   Ему не повезло. Едва вошел в село - встретил жену крымкского полицейского. Та, увидев Гречаного, истошно закричала, выскочили из хат люди, полицейский с винтовкой наперевес бросился в погоню, вместе с ним еще кто-то...
   - Держи его! Держи! - вопили сзади преследователи, а он бежал по улице, собрав все свои юные силы, превозмогая страшную боль в раненой ноге, и чувствовал, что ему не уйти.
   На шум выбегали из хат крестьяне, удивленно смотрели на Гречаного, но никто не захотел остановить его. На окраине Катеринки вдруг выехал из-за хаты верховой полицейский. Удивленно выкатил глаза, увидев Гречаного и его преследователей, наконец сообразив, в чем дело, поспешно стал снимать из-за спины карабин, но было уже поздно. Гречаный с пистолетом в руке бросился к нему, схватил под уздцы коня.
   - Слезай! Слезай, подлюга!
   Он мог бы полицейского застрелить, но берег патроны. В этот момент у Гречаного был такой вид, что полицейский кубарем скатился с коня и в ужасе бросился за хату.
   Юноша вскочил в седло, натянул поводья. Конь взвился и полетел, как птица, словно передалась ему смелая удаль человека. Мчался конь по улицам Катеринки, крыльями взвивались полы расстегнутого полушубка Парфентия, смеялись, ликовали глаза, желтым пламенем полыхали на ветру мягкие волосы. Дома, деревья, люди... Лица испуганные, удивленные, злые... Промелькнул дом примарии, бывший клуб, склонились над дорогой голые ветви акаций. Откуда-то из боковой улички выскочил жандарм, вскинул винтовку, выстрелил. Сзади кто-то кричал и тяжело храпели кони преследователей. А Парфентий мчался дальше. Это был отважный вызов врагу: "Я не боюсь тебя! Я смеюсь над тобой!"
   На окраине села черным барьером встал лес. Миновать луг, и он спасен. Под ногами коня хлюпает грязь. Конь тяжело дышит, бег его все медленнее и медленнее. Вдруг оступился, дрогнул всем телом и грузно повалился на передние ноги. Но до леса всего только несколько метров. Три прыжка - и кусты скрывают беглеца.
   В лесу он знает каждую тропку, здесь его не найти.
   На берегу Кодымы, в густых зарослях дикой вишни, есть .место, давно знакомое Парфентию. Ветви низкого кустарника тесно переплелись, образовав плотный шатер. Даже сейчас, когда нет зелени, под шатром этим спрячешься и никто тебя не увидит и с двух ша-гов. Здесь Парфентий решил переждать дотемна. Когда наступит вечер, зайдет за Иваном и попытаются снова добраться до Дмитрия Попика.
   Часы тянутся удивительно медленно. Еще только полдень, а ему ждать и ждать. Опустив голову на колени, он незаметно засыпает. Снится ему что-то сумбурное, беспокойное. Но вот он слышит торопливый, беспорядочный треск. Поднимает голову, прислушивается. Что это? Выстрелы?
   Где-то там, в Крымке, короткими очередями стучат пулеметы. Небольшой интервал - и опять выстрелы, теперь уже одиночные. Что там происходит? Гречаный напряженно вглядывается в противоположный берег, где с левой стороны за макушками ветат просвечивают белые бока хат, но разве что-нибудь увидишь? Раздался еще одиночный выстрел, и все стихло. Гречаный снова сел в свое укрытие, и тяжелое предчувствие сдавило ему грудь.
   Вечером, пробравшись в Крымку, от матери братьев Волошиных, у которой попросил он хлеба, узнал о гибели искровцев.
   Многое, слишком многое для своих восемнадцати лет перенес за последнее,время командир "Партизанской искры". В эти напряженные, полные событиями дни было все: голод, невероятная усталость, отчаянные схватки с фашистами, страх за родных, за товарищей. Он не сломился, выдержал все, выдержал он и эту, самую страшную для него весть. Только закусил губу, склонил упрямую голову и не сказал ни слова. В тот же вечер спрятался за плетнем у дома Анушку и ждал возвращения жандармского офицера. Час за часом терпеливо ждал минуты мести. Но в эту ночь Анушку дома ночевать не решился. Под охраной усиленного караула солдат он отсиживался в жандармерии.
   - Не сегодня - так завтра! - решил Гречаный и пошел искать ночлег. Крыша прежней колхозной кузни была последним его приютом. Утром он услышал возле кузни голоса, заскрипела лестница, и в окне чердака появилась голова полицейского. Гречаный навел на нее пистолет, голова дрогнула и исчезла.
   - Он здесь! На чердаке! - закричали внизу. Со всех сторон кузню окружили враги. Гречаный
   отстреливался. Когда осталась последняя обойма, он прорвал соломенную крышу, спрыгнул вниз и побежал. За ним гнались пятнадцать человек: жандармы, полицейские, кулаки. Они не стреляли, они хотели взять его живым.
   У колхозного сада ему перерезала путь новая группа преследователей. Он повернул к Ко дыме. Последние хаты. Вышла на дорогу Аня - сестра Вани Беличко-ва, обомлела, увидев бегущего Гречаного, шагнула к нему навстречу. Он пробежал мимо нее без шапки, в распахнутой куртке, с пистолетом в руке.
   - Тикай, Нюся. Стрелять будут.
   Вот и Кодыма. Она недавно вскрылась ото льда и раскинулась перед ним широкой спокойной гладью. На том берегу лес. Может быть, еще успеет. Может, не догонят! Студеная вода обжигает тело. Несколько шагов по вязкому дну - и берег. Он судорожно цепляется за скользкие голые кусты. Еще одно усилие, один рывок. Сзади раздается выстрел. Подкашиваются ноги, мутнеет на мгновенье сознание. Он падает. Но еще жив, еще отстреливается. Враги уже близко. Взбаламутили синюю гладь Кодымы. Перекошенные лица, оскаленные рты. "Не уйдешь, бандит! Сдавайся!"
   Он приподнимается на локтях, кричит: "Не сдамся! Чапаев не сдавался". В пистолете последний патрон. Теперь уже все! Теперь конец. Он приставляет холодное дуло к виску. "Чапаев не сдавался!"