Метель разыгралась вовсю. Ее дожидались несколько дней, и сейчас она работала на совесть. Словно белый взъерошенный пес, она крутилась у ног людей и старательно зализывала их следы.
   Гаврик Длюбарокий и Митя Попик залегли в кустах по обеим сторонам полотна для прикрытия. Гречаный и Клименюк, накинув на плечи простыни, осторожно подползли к рельсам и стали прилаживать мины. В белесом мраке метельной ночи их пригнутые к земле фигуры почти полностью сливались со сне- гом.
   Они работали очень медленно: штыки с трудом выковыривали куски промерзшего песку.
   - У меня готово, давай! - прошептал Михаил и протянул руку за миной к Парфентию.
   В этот момент где-то совсем близко раздалось резкое и неожиданное "Хальт!", а вслед за ним короткий щелчок спущенного предохранителя.
   Оба рванули из-за поясов пистолеты. Чья-то темная фигура, выплывшая из снежной пелены, остановилась в нескольких шагах от них, неподвижная и зловещая, как призрак. "Хальт!"
   Но за ней вдруг появилась другая, обе слились, рухнули наземь, послышался сдавленный крик и почти одновременно - выстрел.
   - Готов! - тяжело переводя дыхание, оказал Дмитрий подбегавшим товарищам. - Успел все-таки выстрелить, чорт!
   В небе мутным светом вспыхнула ракета, за ней другая. Это значило, что по всей линии подняли тревогу - после крушения гитлеровского эшелона на железной дороге через каждые два километра стояли посты.
   Пришлось уходить.
   В ту же ночь кулацкий сын Александр Матушняк, пьянствовавший у приятелей в Крымке, вышел по надобности из хаты и увидел осторожно пробирающегося по огородам человека. Матушняк спрятался за сараем и, напрягая зрение, силился разглядеть, кто же это может быть. Впотьмах незнакомца признать было невозможно, но показалось Матушняку что-то знакомое в еле приметных очертаниях его фигуры, в богатырском росте, в длинных руках, сутулых плечах.
   "Вроде на Митьку похож", - подумал Матушняк.
   Утром, не мешкая, побежал в жандармский пост к Анушку и рассказал о своих подозрениях.
   - О, это очень важно! - обрадовался Анушку. - Этой ночью неизвестные бандиты пытались взорвать железнодорожное полотно и убили часового.
   Сведения Матушняка оказались очень кстати. Сегодня утром из Голты пришел строгий приказ: любыми средствами, вплоть до массового террора, найти партизан.
   Анушку готовился "перетряхнуть" все подопечные села, но приказ выполнить - ведь это касалось его офицерской чести и, может быть, даже будущей карьеры.
   Матушняк назвал парней, с кем он в последнее время замечал Дмитрия Попика: Клименюк, Гречаный, Герасименко, Кучер.
   В тот же день пришли за Дмитрием. Он сидел за столом и разбирал старый патефон. Вдруг затопали в передней чьи-то сапоги, распахнулась дверь, и в хату вломились жандармы во главе с самим Анушку.
   Митя поднял на них спокойные глаза, чуть отодвинул стул, давая дорогу.
   - Техникой занимаешься? - опросил Анушку, подходя к нему вплотную.
   - Занимаюсь...
   - А ну, встать! - заорал вдруг офицер и ткнул патефон рукояткой стека. - Показывай свое логово.
   Побледневшая мать прижалась спиной к стене и что-то шептала скривившимися от страха губами. Дима неторопливо встал, подошел к матери, обнял одной рукой за плечи:
   - Ничего, мама! Не волнуйся. Я не виноват ни в чем.
   Незаметным движением сунул ей за фартук плотный конверт, шепнул: "Сожги!"
   - Хватит нежностей!-Анушку дернул его за рукав. - Показывай, где оружие.
   - Какое оружие? - пожал плечами Дмитрий. - У меня нет оружия.
   - А если найдем?
   - Попробуйте!
   Они перерыли всю хату, но ничего запрещенного не нашли.
   - Собирайся! Пойдем!
   - Куда вы его? Куда? - всплеснула руками мать и бросилась к двери.
   Жандарм загородил ей дорогу винтовкой, а офицер, выразительно хлестнув стеком по подоконнику, с нарочитой бодростью заметил:
   - Мы немножко поговорим с ним "по душам".
   И, довольный шуткой, улыбнулся.
   В тот же час взяли Михаила Клименюка и Ивана Герасименко. Вначале их пытались уговорить. Анушку усадил юношей на скамейку против своего стола, предложил папиросы, закурив сам, сказал:
   - Вот что, ребята. В Крымке и других селах действуют бандиты. Мы это знаем. Мы знаем также, что вы, трое, с ними связаны. Я думаю, что вас втянули в эту опасную авантюру, потому что вы молоды и еще неразумны.
   Он наклонился вперед и, проведя по их лицам колким взглядом, повторил:
   - Да, неразумны! Вы, видно, не подумали, что вам грозит смерть. Через несколько дней мы вас расстреляем. Ясно? Рас-стреляем.
   Он сделал паузу, чтобы проверить впечатление, которое произвели на пленников его слова, но парни сидели спокойно, и только их огнем полыхавшие щеки выдавали волнение.
   - Если назовете имена тех, кто вам дает задания, простим и отпустим.
   Дмитрий провел пальцами по вспотевшему лбу, глухо пробормотал:
   - Ни с кем я вовсе и не связан. Зачем вы, господин лейтенант, так говорите? Я в глаза партизан не видел. Никто мне никаких заданий не давал.
   Анушку взглянул на Ивана и Михаила.
   - А вы?
   - Мы тоже ничего не знаем! - за двоих ответил Иван.
   Как ни уговаривал их Анушку, как ни грозил, ребята упорно стояли на своем.
   Тогда Анушку нажал кнопку звонка, и в кабинет вошли четверо жандармов. Он сказал им что-то по-румынски, жандармы схватили ребят за руки и вытащили из кабинета. Дмитрия и Ивана втолкнули в карцер - маленькую каморку с голыми кирпичными стенами и цементным полом, а Михаила бросили на пол посередине комнаты и принялись бить. Они били его палками, хлестали плетками, пинали сапогами. В сторонке на стуле сидел Анушку и спокойно повторял:
   - Будешь говорить?
   Михаил тяжело сопел, болезненно дергался под ударами, морщился, но молчал.
   Потом настала очередь Дмитрия и Ивана.
   Через два часа все трое, избитые и окровавленные, лежали на холодном цементном полу в карцере и каждый тоскливо думал о том, что пришел в его жизнь этот страшный час великого испытания, что, наверное, придется еще многое вынести и, наверное, умереть.
   Утром, когда в маленькое решетчатое окошко каземата пробился золотой пучок солнечных лучей, Дмитрий оторвал от куртки пуговицу, разломил ее каблуком надвое и острым уголком стал спокойно, буква за буквой, выцарапывать на кирпиче стены надпись. Иван и Михаил молча следили за его работой и, когда он кончил, прочли: "Да здравствует Родина! 18/II-43".
   А в это время в жандармерию привели нового арестованного: Парфентия Гречаного.
   Он покорно уселся на предложенный стул, внимательно выслушал Анушку, заморгал наивными голубыми глазами, застенчиво улыбнулся:
   - Честное слово, совсем ничего не слышал о партизанах. Знаю, что кто-то листовки там всякие развешивает, а кто - понятия не имею.
   Анушку недоверчиво повел подбородком:
   - Врешь! Знаешь все!
   - Нет, серьезно, господин офицер, - Парфентий приложил руку к сердцу, - серьезно не знаю. Но если хотите, я постараюсь проведать: я здесь со всеми ребятами знаком, в школе вместе учились.
   Во всем облике Гречаного, в его словах, жестах было что-то такое откровенное и искреннее, что Анушку поверил.
   - Вот что, Гречаный, - сказал он, насупив брови. - Я попробую тебе поверить. Но учти, ты на подозрении. Даю тебе пять дней сроку. Если ничего не сообщишь, знай - расстреляю. Поговори со всеми знакомыми, только осторожнее, чтобы не вызвать подозрения, проверь настроение: что говорят о жизни, о нашей администрации, о партизанах. О нашей беседе - никому. И знай, если обманешь - не удерешь. Поймаем, куда бы ты ни скрылся, - и к стенке. Ясно?
   Анушку протянул Гречаному листок бумаги и ручку:
   - Пиши, что согласен сотрудничать с нами.
   Спустя два часа привели последнего "подозрительного" - Александра Кучера. Трое пленников, приникнув к низкой дощатой двери каземата, жадно ловили глухие, неясные звуки, доносившиеся из соседних помещений. Они слышали, как кричал взбешенный офицер, уже потерявший прежнее хладнокровие, топал ногами. Потом раздались глухие удары, стоны и крики.
   - Бьют Сашку! - сокрушенно вздохнул Ми- хаил. - Крепко бьют!
   Ему никто не ответил.
   Спустя полчаса за дверью все стихло. Ребята ждали, что к ним втолкнут и Кучера, но дверь не от- крывалась.
   А в это время Александр Кучер окольной дорогой пробирался к дому Гречаного.
   Гречаный встретил Кучера своей обычной сдержанной улыбкой.
   - Подожди, не волнуйся! - он указал на стул.- Садись. Что случилось?
   С трудом переведя дыхание, Кучер пробормотал:
   - Анушку знает.
   - Что знает?
   - Об организации...
   - Об организации?
   Гречаный резко поднялся. Два круглых светлых зрачка впились в лицо Кучера. - Не может быть!
   - Да, да... Сказал, что ему известно о "бандитской шайке" в Крымке, что если в течение двенадцати часов к нему не явятся все с повинной, он немедленно расстреляет наших, которые арестованы. Меня били, били! - Кучер болезненно сморщился, затряс взъерошенной головой. - А потом отпустили и сказали, чтоб передал все это своим.
   Гречаный уже натягивал куртку. Лицо у него казалось попрежнему спокойным, но тонкая кожа на щеках побледнела.
   - Предупреди комитет, чтобы в семь вечера были на острове, - бросил на ходу и распахнул дверь.
   Моргуненко на счастье оказался дома. Разговор был коротким. Было решено совершить налет на жандармский пост, освободить товарищей, убить Анушку, поодиночке уйти в савранские леса. В первую очередь должны были уйти Гречаный, Кучер и освобожденные Попик, Клименюк и Герасименко. Оставшиеся члены комитета во главе с Моргуненко обеспечат в случае необходимости отход остальных. О месте сбора им будет сообщено. Таков был план Моргуненко, с которым должен был познакомить товарищей Гречаный на последнем сборе "Партизанской искры".
   К семи часам вечера, когда ранние зимние сумерки уже опускались над Кодымской долиной, на острове собрались юные партизаны. Кроме Гречаного, Исаченко, Беличкова, Кравца и Кучера, пришли Поля Попик, Чернявский, братья Волошины, Коляндра, Златоуст, Ющенко - все, кого успели предупредить.
   Прикрытые густым заснеженным кустарником, они сели прямо на снег, молча, без обычных сдержанных шуток и перешоптываний.
   - Жандармы пронюхали про нашу организацию! - сказал Гречаный. - Пытались завербовать меня, чтобы я им помог найти партизан, а вот Сашка говорит, будто бы они даже знают, что есть какая-то организация. Сегодня ночью мы совершим налет. Я уже предупредил арестованных через Веру Носальскую.
   Он коротко рассказал о плане операции и дальнейших действиях. В этот раз он не советовался с ними, не требовал обсуждения - он приказывал. Сейчас дисциплина и расторопность были важнее, чем когда-либо.
   Штурмовой отряд он разделил на две четверки. В первую входил сам Гречаный, Кучер, Чернявский и Демьян Попик. Они должны напасть на охрану, ворваться в жандармерию, освободить пленников и захватить списки. Другая четверка - Исаченко, Златоуст, Поля Попик и Коляндра-обеспечивала при- крытие.
   Кравцу, Беличкову, Волошиным и Ющенко, несмотря на их явное неудовольствие, участвовать в налете Гречаный запретил и приказал быстро предупредить всех искровцев, в том числе и периферийные группы, чтобы готовились по условному сигналу к уходу в сторону савранских лесов.
   Это было даже не совещание, а оглашение приказа.
   - В одиннадцать ноль-ноль участникам штурмового отряда быть здесь, - распорядился Гречаный напоследок и встал. Секунду молчал, о чем-то думая, и уже другим, "прежним" голосом произнес: - Вот, ребята, и настал наш последний и решительный бой. Теперь главное - пробиться.
   Он коротко засмеялся и продекламировал:
   
   Херсон перед нами,
   Пробьемся штыками,
   И десять гранат - не пустяк.
   
   - У нас побольше десяти наберется! - отозвался Володя Златоуст.
   - Значит пробьемся!
   - Пробьемся!
   Ночь была темная. Откуда-то из степи примчался студеный ветер, взметнул на сугробах снежную пыль, заворочался в кустах и мигом разогнал дремотную тишину ночи.
   Ровно в назначенное время отряд выступил. Было решено группе нападения по возможности бесшумно подкрасться к жандармерии, снять часового и войти в здание. Если не удастся - ворваться с боем, а группа прикрытия отрежет путь жандармам, которые наверняка бросятся на выстрелы из казармы, расположенной в конце соседней улицы.
   Здание жандармерии растворилось во мраке. Только в двух окнах сквозь щели опущенных штор пробивался свет и узкими бледными полосами ложился на снег. Четверо юношей, прижимаясь к рыхлому снегу, медленно поползли к дому. Рассчитывали каждое движение, поминутно замирали, прислушивались. На крыльце жандармерии временами чуть похрипывали половицы под сапогами часового.
   У каждого из четырех мускулы напряжены, как пружина, готовые бросить тело в стремительном прыжке. Уже совсем близко, уже слышно дыхание часового. Еще мгновенье - и они ринутся вперед, повалят солдата наземь, заткнут ему рот. Но солдат вдруг вскидывает винтовку и резко кричит: "Стой!"
   Все происходит в течение нескольких мгновений. Они вскакивают, бросаются к крыльцу. Раздается выстрел, короткий свист пули где-то совсем рядом. Гречаный вытягивает вперед руку с пистолетом и стреляет в черную фигуру часового. Часовой падает, они перескакивают через его тело, распахивают дверь. За их спиной вспыхивают во тьме факелы - их зажигает группа прикрытия, чтобы не дать офицеру удрать под покровом ночи.
   Полуодетый Анушку, отдыхавший на диване, услышав выстрелы, выхватил пистолет, бросился к двери, дрожащими руками задвинул засов. Беспокойно оглядел комнату, ища укрытия, и, вдруг сообразив, стремительным движением сбросил со стола лампу и полез на подоконник. Выдавил коленями раму, грузно повалился в снег и пополз.
   - Уходит! Уходит! - раздался где-то близко пронзительный девичий голос. Анушку вскочил и бросился бежать. Кто-то стрелял ему вдогонку, кто-то пытался его настигнуть, а он летел, не разбирая дороги и не чувствуя под собой ног: ледяной ужас смерти утраивал его силы.
   А в это время лопнул под напором засов на двери и в офицерский кабинет ворвались Гречаный с Кучером. Пусто! Гречаный подбежал к разбитому окну: "Ушел! Ушел, подлец!" Три раза выстрелил наугад в темноту.
   В соседней комнате трое обезумевших от страха жандармов, побросав карабины, залезали под столы.
   Чернявский прикладом винтовки сбил замок на двери карцера: "Ребята, вы свободны!" У пленных были скованы наручниками запястья рук.
   - Скорее! Скорее! На улице снимем!
   Четверка Гречаного вместе с освобожденными товарищами бросилась из здания. Им вдогонку из окна жандармерии дробно застучал автомат.
   Гречаный почувствовал острую боль в бедре. Ранен! Рядом охнул Дмитрий Попик - пуля пробила ему руку.
   Со стороны рощи началась стрельба. Там отстреливалась от подоспевших из казармы жандармов группа прикрытия.
   Пригибаясь, семеро бросились к копне сена, стоявшей у соседней хаты. Возле дороги, воткнутый в сугроб, попрежнему горел факел - его так и не успели потушить. Вскрикнул, взмахнул руками и упал навзничь у самой копны убитый наповал Александр Кучер.
   Налет наполовину оказался неудачным. Анушку успел удрать, а это значит - организация попрежнему под угрозой, это значит, что искровцев могут схватить каждую минуту.
   Парфентий и Дмитрий бросились к Моргуненко.
   Он встретил их у хаты уже снаряженный в дорогу.
   - Что делать, Владимир Степанович? Анушку удрал.
   - Уходить немедленно, всем участникам налета и освобожденным. Сейчас же. Иначе будет поздно.
   Но было уже поздно. Уже врывались с разных сторон в Крымку, Катеринку и Петровку автомобили карательного отряда из Голты, уже рассыпались цепочкой на окраинах сел солдаты. Начиналась облава. А утром, обыскивая труп Александра Кучера, жандармы нашли зашитый в подкладку пиджака список комсомольцев, с которых по поручению комитета Кучер ежемесячно собирал членские взносы. Это был почти полный список "Партизанской искры".
   Едва прочитав его, жандармы и полицейские бросились по хатам. По телефонным проводам полетели приказы об арестах в Кумары, Ново-Андреевку, Каменную Балку и Степковку.