Когда Володьку принимали в "Партизанскую искру", ему сказали, что отныне он партизан. Но он сам вовсе еще не считал себя партизанам. Настоящие партизаны были где-то там, на севере и юге, в лесах: о их делах частенько сообщали румынские газеты, издающиеся на украинском языке. Там их называли "бандитами" и грозились в самое ближайшее время переловить или уничтожить. А партизаны с оружием в руках нападали на оккупантов, взрывали склады, пускали под откос поезда, и переловить их, судя по всему, никак не удавалось. Вот это была настоящая партизанская работа, о которой мечтал Володька Вайсман! А что они сделали в Кумарах? Убили всего-навсего одного оккупанта, вывели из строя два трактора, повредили сеялки, распространяли листовки, собирали оружие - и все. А ведь можно было бы вооружить хороших ребят, перебить в одну ночь всех жандармов, полицейских и предателей, а потом прорваться с боем в Савранские и головаиевские леса, где наверняка действуют свои.
   Недавно на том берегу Кодымы, где раскинулось соседнее село Кумары Врадиевские, кто-то ночью в поле в упор расстрелял двух гитлеровских офицеров. Узнав об этом, Володька позавидовал неизвестным смельчакам.
   После прошлогоднего убийства жандарма Гречаный строго-настрого запретил Вайсману без его разрешения применять оружие.
   - Ты на рожон не лезь, - предупредил он, - а то сам погибнешь и нас подведешь. Слушай, что тебе говорят, и не рыпайся. Толку больше будет.
   Пришлось подчиниться: с Гречаным спорить было бесполезно. Он умел не только терпеливо убеждать, но со свойственной ему горячностью и прямотой крепко осадить. Володька давно признал его силу и превосходство. Володьке было даже лестно, что такой боевой, смелый парень, настоящий атаман, доверяет ему, Вайсману, что он ценит его и считает полезным человеком.
   Неделю назад Гречаный разрешил Вайсману провести одну, "довольно приличную", как выразился Володька, операцию. Правда, разрешил он это не сразу, заставил обдумать не один, а несколько вариантов плана операции, велел быть внимательным и осторожным, напрасно не рисковать.
   Речь шла о комбайне. В трудобщину привезли из Варшавы заново отремонтированный комбайн и готовились использовать его на уборке урожая. Засеяли в этом году куда меньше, чем до войны. Люди работали плохо, из-под палки, пользовались любым случаем, чтобы увильнуть от работы, но хлеб, как и в прошлые годы, уродился тучным и наливным. Плодородная украинская земля не различала друзей и врагов. Вытоптанная сапогами пришельцев, она попрежнему одаривала людей своим богатством.
   Предстояла вторая подневольная осенняя страда. Уже пригнали во Врадиевку грузовики для вывоза зерна, уже приготовили на станции Каменный Мост просторные зернохранилища. Как и в прошлом году, золотое зерно обильным потоком потечет в вагоны, а потом покатятся эти вагоны на запад, в чужую страну.
   Когда-то приезд на уборку комбайна был настоящим праздником на селе. Дети украшали железный корабль степей цветами, женщины угощали комбайнеров парным молоком, девчата зазывали их на шумные вечерние гулянья. А сейчас стоял комбайн посреди села, одинокий и сиротливый, как нежеланный гость, и тяжелые, хмурые взгляды ощупывали его большое железное тело.
   - Эта штука нам теперь здорово поможет, - сказал примарь, рассматривая комбайн, и, метнув глазами в сторону стоявших рядом крестьян, согнанных для опробования машины, нарочито громко добавил: - И недовольство всякое не высказывает и делает что положено.
   Среди крестьян был бывший комбайнер Михаил Скиба, человек средних лет, неторопливый и рассудительный. Услышав слова примаря, он усмехнулся и слегка подтолкнул локтем стоявшего рядом Николая Остапенко, восемнадцатилетнего парня, давнишнего приятеля Вайсмана:
   - А ведь комбайн-то можно тово...
   - Что тово? - насторожился Николай, не глядя на соседа.
   Скиба так же шопотом спокойно продолжал:
   - Ликвидировать. Положим, сжечь.
   - Сжечь?
   Когда Николай рассказал об этом разговоре Вайсману, тот сразу же ухватился за идею Скибы:
   - Вот здорово придумал! Конечно, сожжем! Можно такой костер устроить... - И в тот же день встретился с Гречаным.
   А на следующую ночь Владимир Вайсман и Николай Остапенко пробрались к комбайну, обложили мотор и хедер сухим сеном и тряпьем, облили выкраденным на складе керосином и подожгли. Комбайн заполыхал большим ярким костром.
   У примарии ударили в пожарный колокол, повысыпали из домов люди, где-то треснули одиночные выстрелы.
   - Вот это иллюминация! - восхищался Володька, прячась вместе с приятелем в кустах.
   По улице кто-то бежал с ведрами, промчалась пожарная подвода.
   - Пойдем! Тоже поможем "тушить", - предложил Николай, и оба бросились к комбайну. Вместе с полицейскими таскали ведра с водой, обсыпали мотор сухой землей и с затаенной радостью убеждались, что все попытки спасти комбайн бесполезны. А когда в этом, наконец, убедились и полицейские, бросились по хатам, хватали подозрительных, волокли в примарию и беспощадно били, добиваясь признания. Но виновников, как и прежде, найти не сумели. На месте "преступления" виновники не оставляли своих визитных карточек.
   Товарищи из Крымки кумаринской "иллюминацией" остались довольны. Володька тоже считал, что дело получилось неплохо, но если бы крымкцы разрешили, он бы охотно сжег и примарию и дом, где жили жандармы, вместе с его обитателями.
   Он несказанно обрадовался, когда из Крымки пришел приказ о новой операции. Она была куда заманчивее, чем все прежние. Нужно было захватить шефа полиции села Катеринка Петра Доценко, устроить над ним партизанский суд и повесить. Это было настоящее дело!
   Доценко до войны работал в катерининском колхозе конюхом. В селе недолюбливали этого краснолицего рослого увальня, с тяжелой качающейся походкой, всем своим видом воплощающего грубую физическую силу. При оккупантах он быстро пошел в гору. Еще в самом начале войны осенней ночью в Катеринку пришли два раненых летчика со сбитого советского самолета. Первый встречный, к которому они обратились за помощью, к несчастью, оказался Доценко. Он привел летчиков к себе в хату и тут же сообщил о них в жандармерию. Летчиков схватили.
   Так началась у Петра Доценко его карьера предателя. Сперва его назначили полицейским, потом шефом полиции Катеринки. Он служил хозяевам не за страх, а за совесть. С безрассудной старательностью выполнял он каждый их приказ, и, наверное, во всей округе не было человека, которого бы с такой силой ненавидело все население. Все более распуская звериные инстинкты своей натуры, Доценко упивался властью над беззащитными людьми. В Катеринке и в других селах его прозвали "зверем". Он никогда не расставался с нагайкой, избивал, мучил, пытал, запугивал людей и делал это всегда охотно и с удовольствием. Если бы не тайный страх перед будущей расплатой, он бы охотно убивал каждого, кто вызывал у него или подозрение, или внезапную ненависть.
   Анушку, конечно, был доволен работой Доценко, ставил его в пример другим полицейским и даже добился от начальства серебряного креста для своего сатрапа. Сам голтянский префект Модест Изопеску вручил этот крест Доценко в церкви, в торжественной обстановке.
   Именно тогда у Моргуненко, присутствовавшего на торжестве, возникла мысль устроить партизанский суд над катерининским "зверем". Штаб "Партизанской искры" поручил проведение операции Вайсману, Криворученко и Златоусту. Командиром группы был назначен Михаил Кравец.
   Ни в Катеринке, ни в Крымке, вообще ни в одной из деревень, где жили искровцы, открыто нападать на врагов Моргуненко не разрешал: это могло бы вызвать массовые репрессии со стороны оккупантов и ненужные жертвы. Доценко решили взять в поле между Кумарами и Врадиевкой. Выезжал из Катеринки Доценко очень редко: то ли боялся, то ли просто было незачем. Но однажды случайно узнали, что собирается он в воскресенье на врадиевский базар за подарками для своей невесты. На конец сентября была назначена свадьба, и жених готовился к ней с размахом - денег у него было много.
   Ранним воскресным утром четверо юношей, вооруженные двумя пистолетами и ножами, залегли в придорожных кустах. План был разработан до деталей, Доценко обычно ездил верхом. Предполагали так: когда он поравняется с кустарником, выскочить на дорогу, угрожая оружием, заставить слезть с коня, вместе с конем увести в кусты и в кустах устроить короткий суд. В ботинке у Кравца был спрятан листок с текстом приговора. Приговор был короткий: "Именем Советской Родины за измену, за зверства, за издевательство над советскими людьми шеф катерининской полиции Петр Доценко приговаривается партизанским судом к смерти".
   Дорога была пустынной. До войны в базарные дни она с утра была запружена подводами: со всей округи съезжались на большой врадиевский базар крестьяне продавать и покупать, а сейчас прошло уже больше двух часов - и ни души.
   - Может быть, не поедет гад? - беспокоился Володька. - Может быть, передумал?
   - Всякое может быть, - вздыхал Кравец.
   Все получилось иначе, чем предполагали. Перед полднем в той стороне, где Кумары, задымилась дорога, в белом облаке пыли проступила едва заметная темная точка. Облако двигалось все ближе и ближе, и вот уже точка превратилась в автомобиль. Он стремительно промчался мимо, и ребята с трудом успели заметить в открытой машине двух румынских офицеров и Доценко. План был сорван.
   Они долго смотрели вслед удаляющемуся автомобилю.
   - Эх, захватить бы гранаты! - крякнул Кравец и зло сплюнул. - Мы бы им сейчас такое устроили!
   - А если подождать, когда обратно поедут, и обстрелять? - предложил Коля Криворученко.
   Вайсман поморщился и махнул рукой:
   - Пустяки! Что ты сделаешь с тремя пугачами. У них небось автоматы.
   Все долго молчали. Володька сидел на кочке и, сощурив глаза, задумчиво водил по траве сухой веткой боярышника.
   - Может, чего-нибудь все-таки сделать? - пробормотал в отчаянии. - Может, на дороге лозунг какой написать или... - он не договорил, видимо ничего больше не придумав.
   Сидевший рядом Кравец вдруг встал, потянулся, разминая затекшее тело, спокойно сказал:
   - Писать не стоит. Место здесь уж больно хорошее. Кусты ветвистые. Могут еще пригодиться...
   Решили расходиться поодиночке. Оружие спрятали в кустах: за ним вечером зайдет Вайсман. Первым ушел Кравец. Перед уходом отвел Вайсмана в сторону и прошептал:
   - Поищи-ка еще оружие, может, чего осталось. А то пока маловато.
   - Ладно, поищу! - буркнул Володька, у которого настроение было безнадежно испорчено.
   За весну и лето в "Партизанской искре" оружия значительно прибавилось. Его находили на местах боев, по берегам рек, в степных балочках. Моргуненко велел использовать для сбора оружия теплую пору, обшарить всю окрестность, и Парфентий часто снаряжал экспедиции то в Конецполь, то под Первомайск, то в Каменную Балку. Он поднял со дна свою затопленную лодку и спрятал ее в камышах в том месте, где они высокой стеной перегородили всю реку. Вместе с Мишей Кравцем и Володей Белоусом проложили они сквозь речные заросли дорожку и часто переправлялись на тот берег Кодымы - в катерининский лес. Там и нашли они в реке наполовину ушедший в тину станковый пулемет и ленты к нему.
   Комитет решил, что оружие должен иметь каждый члeн организации. Кроме того, создавались запасы на случай широкого вооруженного выступления. Пятнадцать винтовок спрятали у себя на огороде братья Волошины. Белоус хранил коробку запалов для гранат, ящик минных взрывателей, револьверы, ручной пулемет. Оружие и боевое снаряжение сберегали Ваня Герасименко, Дмитрий Попик, Юрий Исаченко, Михаил Климешок. За оружием внимательно следили, тайком прочищали его и смазывали.
   Много оружия получили крымкцы от Вайсмана, который отыскивал его в кумаринском лесу.
   Лес находился от Кумар в двух километрах. Это был даже не лес, а скорее густой рослый кустарник, зеленым островком вставший на ровном степном просторе. Здесь в свое время оставил часть оружия поспешно отступавший полк Советской Армии, здесь и был главный "арсенал" Вайсмана, снабжавшего Крымку оружием. Оружие искать было очень трудно. Все, лежавшее на виду, подобрала жандармерия, а то, что еще оставалось, пряталось под густым слоем мха, корнями кустарника, кучами прелых прошлогодних листьев и хвороста. И все же Володе Вайсману с помощью кумаринских ребят удалось отыскать больше десятка винтовок, четыре автомата, несколько гранат и толовых шашек. Наверняка отыскалось бы еще кое-что, но часто ходить в кумаринский лес было опасно: полицейские старались следить за каждым, кто выходил за пределы села.
   Однажды Володька неожиданно для себя повстречал в лесу старого кумаринского кузнеца, деда Миколу, собиравшего хворост. Кузнец с удивлением заметил в руках парня автомат.
   - Ох ты какой! - дед покачал белой лохматой головой. И вдруг насмешливо спросил: - Охотничаешь, стало быть?
   - Охотничаю! - сердито буркнул Володька и уже подумал припугнуть старика, чтобы помалкивал, но тот неторопливо потянулся за лежавшей на земле, вязанкой хвороста и как бы мимоходом заметил:
   - Ты бы осторожнее. Ведь всякие люди встречаются.
   Взвалив вязанку на спину, вздохнул.
   - Всякие люди.
   На этот раз Володька взял с собой в лес только Петра Маковея и двух его приятелей- подростков.
   Пошли с утра и бродили в лесу часа три: разгребали листья, ощупывали почти каждую кочку и ничего не находили. Володька злился и ворчал на ребят. Вдруг не повезет опять, как и с Доценко!
   Уже собирались уходить, когда один из мальчишек, ползая в траве у самой опушки леса, наскочил на какой-то острый предмет и до крови оцарапал ногу. Из земли торчал кусок металла. Стали откапывать и обнаружили ржавую расколотую каску.
   - Копайте дальше! - скомандовал Володька.
   Сняли верхний слой дерна и, не сдерживая восторга, вытащили аккуратно сложенные одна к одной пять винтовок и три полуистлевшие брезентовые сумки, набитые патронами.
   - Вот это красота! Вот это да! - хлопал себя по коленям Петро Маковей, а рядом стоял Володька, гладил пальцами чуть поржавевший ствол винтовки и счастливо улыбался.
   Винтовки оказались вполне исправными, хорошо смазанными. Видно, тот, кто закапывал их, полагал, что закапывает ненадолго.
   Тут же сняли ржавчину, прочистили, перезарядили.
   - Тащите, ребята, хворост! - скомандовал Володька.
   Сейчас винтовки нужно было надежно спрятать, а ночью Вайсман перенесет их к своей хате в огород, чтобы потом переправить в Крымку.
   Вдруг где-то вдалеке раздался дребезжащий гул мотора. Ребята прислушались.
   - Это, кажется, самолет! - сказал Володька.
   Гул нарастал все громче, отчетливей. Ребята бросились к опушке. Небольшой самолет с двойными крыльями выпорхнул из-за верхушек деревьев, черной тенью скользнул по полю и ушел куда-то в сторону станции Каменный Мост.
   - Наверное, разведочный, - предположил кто-то из ребят.
   Володька поправил:
   - Не разведочный, а разведывательный. - И, показав рукой на кусты, приказал: - Хватит лясы точить, тащите хворост.
   Но ребятам опять не пришлось уйти, потому что вновь застрекотал мотор и тот же самолет появился над полем. Теперь он летел обратно, уже совсем низко, над самой землей.
   - Сбить бы его! - мечтательно протянул Володька и вдруг схватил с земли винтовку, щелкнул затвором, не оборачиваясь, крикнул:-А ну. давай разом!
   Самолет все ближе и ближе, кажется, вот-вот врежется в желтую стену осеннего леса. Володька вскинул винтовку, прицелился. Грохот мотора раздался над самой головой. Распластанные черные крылья закрыли небо.
   - Пли!
   Самолет скрылся за верхушками деревьев, но тут же вынырнул снова. От хвоста его тянулась сизая струйка дыма; он неуклюже раза два кувыркнулся в воздухе, словно его передернула судорога, и стремительно пошел на посадку.
   Все произошло так быстро и неожиданно, что Володька не сразу пришел в себя. Рядом с ним стояли с открытыми ртами его помощники и оторопело глядели в поле.
   Володька дернул на нос козырек кепки и крикнул:
   - Ребята, надо тикать!
   Вечером, лежа на койке, тревожно прислушивался к голосам на улице и думал, что когда узнает Гречаный о сбитом самолете, ему, Вайсману, пожалуй, влетит. Опять будет говорить о дисциплине, о нарушении конспирации. Это малознакомое слово - "конспирация" - в последнее время произносят почти при каждой встрече.