Володька Вайсман лежал на койке, смотрел в потолок и лениво бренчал на гитаре, которая покоилась у него на животе. Делать Володе было решительно "Нечего. Часа через два придет к нему Петро Маковей, и они отправятся в Крымку. А пока надо торчать в хате и не показывать на улицу носа, иначе увидят и погонят куда-нибудь на работу. А на работу ему итти сегодня совсем некстати.
   За окном мелькнула чья-то долговязая фигура, кто-то вошел в переднюю, загремел пустыми ведрами, наткнувшись на них впотьмах, толчком распахнул дверь. Это Юхим, кумаринский полицейский, придурковатый белобрысый парень, работавший до войны колхозным пастухом.
   Не меняя позы, даже не повернув головы, Володька продолжал перебирать струны и скучающим взором рассматривать потолок.
   - Лежишь? - Юхим сердито засопел.
   - Лежу!
   - А почему смеешь? А работать кому?
   Володька страдальчески вздохнул и скосил узкие глаза на Юхима.
   - Ну, не видишь, что ли? Я больной. Вот живот болит.
   - А играешь зачем?
   Володька опять вздохнул, словно ему было тяжело выносить этот ненужный разговор.
   - Я не играю, а лечусь. Понимаешь? Лечусь! Вот положил гитару на живот и трогаю струны. А от музыки для внутренностей наступает успокоение. Так в городах теперь все лечатся. Новый способ. Неужели не слышал?
   Юхим переступал с ноги на ногу и молчал, еще не сообразив, разыгрывают его или нет. Но, видимо вспомнив о своей жёлтой повязке полицейского и винтовке, висевшей за плечами, надул щеки и приказал:
   - Вставай! Староста вызывает.
   - Так я же больной!
   - Вставай, говорят тебе! - Юхим грязно выругался и скинул с плеча винтовку. - А то прикладом двину. Слышь?
   Пришлось подчиниться. По улице Володька шел впереди Юхима, сгибаясь и охая, но озорные глаза его смеялись.
   Старосты в сельуправе не оказалось.
   - Подождем! - сказал Юхим ленивым голосом и уселся на лавку.
   Володька сел на другую, напротив. Долго сидели, молча разглядывая друг друга. Потом Юхим сплюнул, полез в карман, достал сигарету, закурил, сложив губы кружочком, стал пускать дым кольцами. Володька усмехнулся, взял со стола чей-то окурок и тоже сунул в рот. Вытащил из штанов зажигалку, чиркнул, втянул густой едкий дым и закашлялся.
   Это показалось Юхиму забавным. Он довольно хмыкнул, презрительно выпятил губу:
   - Соску тебе, а не курево!
   И в тот самый момент заметил Юхим в руке Володьки медную самодельную зажигалку. Он бросит недокуреиную сигарету на пол, протянул руку:
   - Ну-ка дай взглянуть!
   - А зачем тебе? - Володька спрятал зажигалку в карман.
   - Ярлык есть? Налог платишь?
   - Тебе-то что? Не твое дело!
   Юхим разозлился. Вскочил, поймал ускользавшую руку Володьки, сжал железной пятерней, дыхнул ему в лицо табачным перегаром.
   - Давай зажигалку, гаденыш!
   Володька пытался вырваться, ткнул локтем в живот противника и в то же мгновенье, сбитый тяжелым ударом в грудь, рухнул на пол. Не помня себя от бешенства, вскочил, схватил со стола железный дырокол и швырнул в ненавистное, искаженное злобой лицо. Дырокол угодил Юхиму. в подбородок, тот рванул с плеча винтовку, затопал ногами:
   - Убью, подлец! Убью!
   Но Володька уже пришел в себя. Сдвинул на затылок кепку, усмехнулся и спокойно сказал:
   - Не убьешь - струсишь. И жаловаться не будешь. А если пожалуешься, я из тебя в первую же ночь кишки выпущу. Понял?
   И выскочил в раскрытое окно на улицу. У хаты Володю уже ждал Петро Маковей.
   - Пришел? - обрадовался Володька. - Молодец! Только вот что, брат, пойдем-ка за сарай, нужно подождать немножечко. Сейчас такое дело было... Приходит ко мне этот балбес Юхим...
   Сидя на бревне за сараем, Петро слушал небрежный рассказ Володьки, хлопал себя в восхищении ладонями по коленям и только вскрикивал: "Ой!", "А потом?", "Да ну?", "Здорово!"
   Петро Маковей - застенчивый паренек, светлоглазый, щупленький. В последнее время привязался он к Володьке восторженной мальчишеской привязанностью, ходил за ним по пятам, подражал во всем, даже в манере носить кепку на затылке и щурить при разговоре глаза. Володька же относился к Петру покровительственно, иногда даже чуть бравировал перед ним своим озорным независимым характером, но всерьез привязанность парня не принимал - слишком уж молод. Только недавно, когда Дмитрий Попик передал из Крымки приказ: расширить кумаринскую группу, привлечь к подпольной работе новых людей, Володя в первый раз серьезно подумал и о Маковее. Парень он, кажется, надежный, преданный, его можно использовать.
   Сегодня Маковей будет участвовать в первом "деле". Для него дело это пустяковое - нужно перенести две вязанки хворосту в Крымку. Петру кажется странным: зачем тащить хворост за шесть километров в соседнее село? Разве там мало своего? Но Володька хлопает его по плечу.
   - Давай наперед обговорим: ни о чем не спрашивать. Взялся помочь - делай, что говорят, и помалкивай.
   Солнце уже клонится к закату, когда они отправляются в путь. Туго перетянутая вязанка хворосту оказывается необычно тяжелой, и Петро чувствует, как веревка больно режет ему плечо.
   - Держись прямее! Что ты согнулся, как старуха? - говорит Володька.
   - Тяжело!
   - Так уж и тяжело! - передразнивает Володька. - Поднял три прутика и надорвался! В Москве в цирке есть такой силач, что пять человек на палке подымает одной рукой. И ничего, держит. Во! А тебе от прутиков тяжело. Эх, ты!
   Петро молчит. Он уже давно догадался, что внутри вязанки вовсе не прутики, но говорить об этом не решается.
   По пути они часто отдыхают, и Володька рассказывает Петру о цирке, про который читал в книге. Петро никогда не видел цирка и слушает охотно, удивляется неслыханным вещам, о которых с азартом повествует приятель, но временами его мучает любопытство: что же все-таки в вязанке? Наконец он не выдерживает и незаметно от Вайсмана сует руку в вязанку. Пальцы с трудом протискиваются между прутьями и вдруг натыкаются на холодную сталь. Что-то длинное, узкое... Осторожно щупает. Дуло! Вот, оказывается, что тащит Володька в Крымку! От неожиданного открытия у Петра перехватывает дух, и Володька предстает перед ним еще более необычным и смелым.
   Когда Петро снова взваливает на спину вязанку, она кажется ему уже не такой тяжелой.
   Приятели обходят Крымку с северо-запада, с той стороны, где узким зеленым барьером от окраины села уходит в степь лесополоса. Едва приметная тропинка тянется среди молодых деревьев и кустарника лесополосы, одевшейся в молодую майскую листву, и, скрытые от посторонних глаз, ребята доходят по тропинке почти до самой Крымки.
   - Подожди меня здесь! - говорит Володька, указывая Петру на ветвистый куст орешника. - Спрячься и не высовывайся! Я сейчас!
   Он взваливает на плечо вторую вязанку и, сгорбившись под ношей, скрывается в чаще. Там, где кончаются последние деревья лесополосы, из кустов ему навстречу выходят двое: один щупленъкий и низкорослый, другой высокий, широкоплечий. Это Андрей Бурятинский и Григорий Попик. Володька скидывает ношу на землю, делает широкий жест рукой:
   - Принимайте дрова на растопку!
   Ребята смеются.
   - Жарко кому-то будет от этих дров! - говорит Григорий и оттаскивает вязанку в кусты. Бурятинский вынимает из-за пазухи самодельный конверт, отдает Вайсману.
   - Это листовки. Десять штук. Раскидай по дороге, где повиднее. В воскресенье Маня Гречаная принесет Зое еще.
   В воскресенье ранним утром в окно Зои Кулагиной стучится маленькая, почти детская рука.
   - Кого это там принесло? - недовольно ворчит отец, высовывая голову из-под одеяла.
   Зоя вскакивает с кровати, быстро натягивает платье.
   - Это ко мне! - сердито косится на отца. - Не ворчи!
   Отец поворачивается лицом к стене:
   - Ни днем, ни ночью покоя нет. И чего их чорт носит!
   Маня Гречаная, такая же светловолосая и светлоглазая, как и брат, стоит у хаты с большущим букетом ранних полевых цветов и улыбается. Весь ее облик сейчас светится очарованием юности, свежести, чистоты, под стать сегодняшнему солнечному утру и голубым лепесткам цветов, на которых блестят капельки росы.
   Зоя не может оторвать восхищенных глаз от девушки.
   - Манечка! Какая же ты сегодня хорошенькая! Так бы и расцеловала!
   Маня опускает глаза, и тонкая нежная кожа на ее щеках покрывается румянцем. Она протягивает букет Зое:
   - Вот цветы вам нарвала!
   - Спасибо, Манечка, очень хороший букет!
   - Ну, до свиданья, - Маня неловко кланяется и делает шаг назад.
   - Подожди! Подожди! А ты разве ничего не принесла из Крымки?
   - Цветы принесла.
   - Цветы?
   - Ага! - Маня кивает головой, задорно смеется и, шлепая босыми ногами по глинистой дорожке, убегает за ворота. - До свиданья!
   В цветах спрятан маленький тугой рулончик бумаги. Листовки! В полдень, когда родители отправятся в церковь к обедне, в хату придут Володя Вайсман и Николай Остапенко. Прочтут текст, распределят между собой листовки и договорятся о том, где их разбросать.
   С тех пор как Володя привлек Зою к подпольной работе, дом Кулагиных превратился в место тайных встреч. Здесь переписывают листовки, обсуждаются планы подпольных дел, здесь встречаются Вайсман с Гречаным и Дмитрием Попиком, сюда иногда по вечерам собираются, чтобы вслух почитать "запретные" советские книги Коля Остапенко, Петро Маковей, брат и сестра Коваль, Володина сестренка Таня. Для всего этого дом Кулагиных - очень подходящее место. Зоин отец у местного начальства вне подозрений; он работает в трудобщине, аккуратно платит все налоги, выполняет распоряжения примарии - словом, считается у оккупантов лойяльным человеком. Это вполне устраивает Зою, хотя к отцу она относится со снисходительным пренебрежением. Он это чувствует и не вмешивается в дела дочери. Но наверняка вмешался, если бы знал, что вся эта молодежь, которая частенько забегает к Зое и подолгу шушукается с ней в нежилой половине хаты, творит в селе те дерзкие дела, которые приписывают таинственным "партизанам".
   Володю Вайсмана Кулагин считает Зоиным ухажером. Ему не нравится этот озорной, непутевый парень, который даже с примарем разговаривает вызывающе и "забывает" снимать перед жандармами кепку. Он бы охотно не пускал Володьку в свою хату вместе с его странными друзьями из Крымки, но Зоя однажды предупредила:
   - Кто ко мне ходит и зачем, это мое дело! У меня одни друзья, у тебя другие.
   И не знает Кулагин, что по милости этого самого Володьки его, как и многих односельчан, два раза в неделю гоняют по ночам караулить "партизан", что и листовки, разбросанные на улице, и керосин, выпущенный из бочек, и украденные части сеялок, и даже прошлогодняя история с испорченными тракторами - дело рук Володьки Вайсмана и его друзей.
   Особенно нашумела в селе история с тракторами. Случилась она спустя два месяца после прихода оккупантов. Однажды староста поручил бывшему колхозному трактористу Константину Вайсману, Володиному брату, вывести из яра под Кумарами два трактора, которые в июле не успели эвакуировать. На тракторах не хватало магнето, его дали румыны, и вот, сопровождаемые довольными улыбками нового кумаринского "начальства", два трактора один за другим выползли из яра. Их намеревались использовать на осенних уборочных работах. Но радость предателей оказалась преждевременной. Утром обнаружили, что во все ходовые части тракторных моторов насыпан песок, магнето разбито, а на крыльях машин мелом написано одно слово: "Привет!" Тракторы были выведены из строя. Как ни старались, виновника не обнаружили.
   Вот тогда-то впервые в Кумарах и заговорили о неведомых партизанах. И только трое в селе знали этих "партизан": Володя Вайсман, его друг Николай Остапенко да Константин Вайсман, подробно растолковавший ребятам, куда следует сыпать в мотор песок и как повредить магнето.