Эта встреча была еще зимой.
   Долго стоял чужой конь у хаты Михаила. От брошенного на снег коню сена остались только былинки. И пес уже перестал рычать на незнакомого гостя - теперь смотрел на него из своей глиняной конуры как на товарища по несчастью: попробуй в такой собачий холод покрутись на привязи. А вороной все танцевал вокруг столба, нетерпеливо прядал ушами, косил черным глазом на окна хаты.
   Там, за занавесками на окнах, в просторной светлице уже несколько часов сидят двое. Они не первый раз встречаются и много между ними переговорено за время их яркой детской вольницы. Недаром в двух селах: в Катернике и Крымке считают их неразлучными друзьями. Парфентий любит и умеет дружить. И Митя Попик, и Ваня Герасименко, и Миша Кравец, и Ваня Беличков тоже его неразлучные, закадычные друзья. Парфентий и сам не знает, кто ему ближе: каждому он отдает в дружбе все, чем сам богат, и почти с той же щедростью получает в ответ. С Мишей Клименюком Парфентий сблизился, когда Миша после окончания семилетки перешел в Крымкскую школу и сел с ним за одну парту.
   Не было ни одной книги, которая взволновала бы одного и не была известна другому. Не было тайны, скрытой от друга, песни, не спетой вместе. Они даже в одежде старались быть похожими. Сшили Мише темный френч - и Парфентий выпросил у родителей такой же. Защеголял Парфентий в новом пальто - и Михаил не успокоился, пока у него не появилось такой же обновки. Вместе со старшим братом Михаила Иваном Парфентий немало часов просидел над радиосхемами, а Миша был постоянным спутником Парфентия во время ночных путешествий к лесному выпасу, где проводил почти все лето с колхозными лошадьми отец Парфентия Карп Данилович.
   В ночные часы в лесу у костра, вырывающего из темноты лишь темные купы деревьев, и крепла их дружба. Как часто слушали они вместе рассказы Карпа Даниловича о гражданской войне, о больших, смелых, настоящих людях! Как часто лежали без сна на пахучей траве под звездным лоскутком ночного летнего неба и говорили обо всем, что приходило в голову!
   И вот сейчас они говорят вполголоса, с опаской, и только конь перед окном выдает присутствие в Мишиной хате гостя. Опасность не научила еще осторожности. Юношеская беззаботность то и дело дает о себе знать, хотя стараются отвыкнуть от нее, как от дурной привычки.
   - Скажи, Парфень, уже? Да? У вас отряд? А? Будем бороться?
   Голос Михаила звучит просительно, а черные быстрые глаза, кажется, проникают в самую душу Парфентия. Парфентий колеблется. Хочется ему рассказать другу обо всем, но он помнит строгий наказ Моргуненко и его слова: "Знай, Парфентий, от конспирации зависит не только успех нашего дела, но и жизнь твоих же товарищей". Парфентий улыбается и мягко отводит настойчивый вопрос товарища.
   - Зачем тебе это, Миша? Ты знаешь меня, и этого достаточно. Отвечай за себя. Ты готов выполнить комсомольское поручение?
   Об этом не надо спрашивать. Об этом только и мечтает Михаил с тех пор, как после неудачной попытки эвакуироваться вернулся с матерью в родное село. Разве сам он не говорил Парфентию, что готов горло перегрызть зубами всем до единого фашистам, что не хочет и не будет работать для незваных хозяев. Это он, Михаил, агитировал своих катерининских товарищей устроиться работать в лесничестве, которое теперь было под контролем каких-то далеких гражданских начальников в Тирасполе. Здесь можно укрыться от придирок полицаев, выгоняющих молодежь на работу, и трудиться, в сущности, для своих, для тех, кто там, за далекой линией фронта. Они вернутся, это хорошо И знает Михаил, и для них, а не для фашистов вырастут те деревья, которые посадят в родном лесу он и его товарищи. Жаль только до слез, что оккупанты, распорядившись о новых посадках, в то же время безжалостно истребляют многолетний лес, взращенный людьми на прибрежных песках Кодымы. Раскинулся лес на шести тысячах гектаров и был гордостью всей округи. Говорили, что это самый южный искусственный лесной массив на Украине.
   Голос у Парфентия теперь стал тверже, он прихлопывает по столу пальцами и уже не объясняет, а приказывает:
   - Подбери несколько надежных хлопцев. Я уже говорил с Длюбарским, он поможет. Создай компанию, подружитесь: надо, чтобы ты людей знал, ну, вот как меня или даже самого себя. Связь держи со мной и Митей Попиком. Кроме Длюбарского, обо мне никому ни слова! Все понял?
   - Да!
   - Ну вот тебе первое задание.
   Парфентий снял сапог и достал из него пачку листовок. Положил на стол. Михаил жадно схватил одну из них, пробежал глазами: сводка о положении на фронтах, наступление наших войск под Москвой продолжается. От радости захватило дух. И снова неосторожный вопрос:
   - Откуда это?
   В окно постучали. Мать! Михаил быстро спрятал листовки под рубаху. Открыл дверь. Нина Давыдовна сразу же набросилась на Парфентия:
   - Твой конь под окнами? В трудобщине взял? А если там понадобится? Меня соседи по дороге спрашивают: "Кто это целый день у тебя в хате торчит?" Дойдет до жандармов или полицейских, не миновать палок и допросов. Бегают они, как ищейки. В Крымке, говорят, листовки партизанские появились...
   Парфентий покраснел, схватился за шапку. - Нина Давыдовна, я не подумал. Извините! И ушел с Еиноватым видом.
   Когда мать вышла на кухню, Михаил снова перечитал листовки. До чего же это было здорово! Вопреки брехне фашистов вот она, правда! Наступают наши! Как обрадуются люди, когда узнают! Жаль, что нельзя сейчас же рассказать матери об этой замечательной новости. Как он распорядится с листовками? Ночью, чтобы мать не слышала, осторожно выберется на улицу. Листовки можно приклеить к телеграфным столбам, у дороги. На колодезный сруб-тоже сразу много людей увидят. Потом можно пристроить одну на перилах моста через Кодыму. На двери сельуправы! Вот обозлятся полицейские псы! Жаль только, листовок мало - всего восемь штук. А то бы Миша нашел куда их девать!
   И вдруг вспомнил: у него же есть своя типография! Когда-то, задолго до войны, дядя привез к ним старую пишущую машинку. Хотел, чтобы Мишина мать научилась печатать. Но той все было недосуг. О машинке вскоре забыли, забросили ее на чердак.
   Захватив жестянку с керосином, Михаил забрался на чердак, в груде старого хлама нашел машинку, свою давнишнюю детскую игрушку. Тщательно промазал ее керосином и перепрятал в другое место. А на следующий день, склонившись над тускло поблескивающей в полутьме клавиатурой, терпеливо выстукивал Михаил первые свои листовки. В воскресенье появились они во многих местах не только в Катеринке, но и в Крымке. Парфентий удивился: листовки были отпечатаны на другой машинке - шрифт неясный, попорченный, незнакомый. Зато мать Михаила, Нина Давыдовна, увидев одну из таких листовок, сразу догадалась, чья это работа.
   После встречи с Гречаным Михаил стал часто заходить к Дмитрию. К нему было добраться быстрее и легче: Дмитрий жил на окраине Крымки, вблизи Кодымы. Рассказывал Дмитрию о новостях в Катеринке, о тех, к кому нужно приглядываться, с кем заводить дружбу, брал текст очередной листовки. А потом, до ломоты в костях просиживал на чердаке над своей машинкой и букву за буквой печатал листовки.
   Однажды, когда пришел Михаил, Дмитрий отогнул клеенку на столе и вынул из-под нее потертый тетрадный листок. Протянул его Михаилу:
   - Вот прочти!
   На листке крупным красивым почерком был написан короткий текст, начинавшийся с заголовка: "Клятва". А внизу, под текстом, красными пятнышками стояли отпечатки пальцев.
   - Читай вслух! - приказал Митя.
   Миша стал читать вслух. Когда кончил, Митя спросил:
   - Примешь клятву?
   - Да! - Михаил почувствовал, как огнем вспыхнуло лицо.
   - Тогда бери булавку, и палец приложишь вот сюда.
   На листке появился еще один алый отпечаток.
   Через минуту оба сидели за шахматной доской. Сердце Михаила радостно билось, а доска казалась листком с алыми отпечатками. Их много! Значит, идет борьба, и он, Михаил, в ней не последний.
   С того дня стал Михаил преданным членом "Партизанской искры", и тайных дел прибавилось у него еще больше. Теперь нужно было создавать боевую катерининскую группу молодых подпольщиков: этого требовал штаб организации, о котором Михаил знал только, что он существует. Среди довоенных приятелей Клименюка был мечтательный, увлекающийся Гриша Боголюк, рыжеволосый силач Ваня Поламарчук, его тезка и сосед молчаливый Павленко. Все они остались в селе и все без колебаний согласились
   помогать Михаилу.
   Перед самым приходом оккупантов в Катеринке появился Гаврик Длюбарский. После окончания семилетки он два года учился в пищевом техникуме в Одессе. Когда началась война, приехал в родное село. Он надеялся застать брата и отца и вместе с ними решить, что делать, но те уже ушли в армию. Оставались дома только мать и сестренка.
   Первое время он не знал, чем заняться. Уходил в лес и бесцельно бродил по зарослям. Лес успокаивал его. Гаврик с детства привык к его ровному шуму, к убаюкивающей лесной дремоте: большую часть своей жизни отец его был рабочим в различных лесничествах. Но теперь и от лесного бродяжничества тоска и беспокойство не уменьшались ничуть. Он то брался за первую подвернувшуюся под руку книжку, то часами играл на мандолине или валялся на кровати и ничего не делал.
   С Гречаным познакомился он еще до прихода оккупантов. Увидел как-то его в лодке на Кодыме. Тот, сидя на корме, с трудом пробивался с одним веслом сквозь камыши к берегу. Заметив Гаврика, перестал грести и приветливо спросил:
   - Ты, кажется, Длюбарский? Из Одессы? Мне о тебе говорили. Давай знакомиться. Меня зовут Парфень. Парфентий Гречаный.
   Оба сразу же понравились друг другу. Вскоре от берега к берегу в густых камышах, почти невидимо для посторонних глаз, пролегла извилистая дорожка. Парфентий, пытливый до нового, часто приезжал на своей лодке поговорить с городским человеком. Так у Парфентия Гречаного появился еще один приятель.
   И сейчас, в это суровое время, когда вместе со своим учителем, со своими друзьями затевал Гречаный большое отважное дело, Гаврик Длюбарский был для него нужным человеком.
   Через Гречаного Гаврик познакомился с Михаилом Кдименкжом и стал его активным помощником. Так сложилось в Катеринке свое крепкое ядро молодых подпольщиков: Михаил, Гаврик, Маша Коляндра, Гриша Боголюк и два Ивана - Павленко и Поламарчук, а потом присоединилась к ним и Соня Кошевенко. Все были ровесники, все, кроме Поламарчука, - комсомольцы. Парфентий, не забывший памятной встречи у военкомата, посоветовал Клименюку привлечь рыжеволосого силача к подпольной работе. Со временем он сможет вступить в комсомол. Комитет по совету Моргуненко решил организовать прием и выдавать временные комсомольские билеты.
   Они почти ни разу не собирались все вместе. Большинство из них и не подозревало, что в селе существует и действует целая группа. Знали только двух-трех товарищей, с кем обычно выполняли задания. Дело нашлось каждому. Катерининцев первых осенила прекрасная идея - организовать помощь семьям фронтовиков. Когда Моргуненко узнал об этом, он пришел в восторг и при первой же встрече с Гречаным предложил, чтобы комитет распространил опыт катерининцев и в Крымке и в других селах.
   Главную роль в тимуровском почине, конечно, сыграли Длюбарский и Поламарчук. Им удалось устроиться дежурными на пожарной вышке. Преимуществ это давало много. Во-первых, относительная свобода. Во-вторых, можно вести постоянное наблюдение за селом: с вышки просматривались все дороги, как на ладони была видна примария - гнездо новых сельских заправил. В-третьих, ребята имели доступ к пожарным лошадям. Они обязаны были всегда держать их наготове.
   Труден был первый шаг. Михаил Клименюк и товарищи, работавшие в лесу, уже давно припрятали недалеко от дороги целый штабель дров. Чтобы доставить их незаметно для румын и полицаев в намеченные дворы, решили использовать пожарных лошадей.
   В один из вечеров Иван Поламарчук вывел их на разминку. Лихо пронесся по селу с колокольчиком, прикрикивал на коней своим высоким, пронзительным голосом. За селом колокольчик стих. Иван подвязал его, чтобы не бренчал.
   Гаврик стоял на вышке и наблюдал за притихшим селом. Час выбрали такой, когда сельские "власти" обычно ужинали. Договорились, что при первой опасности Гаврик, словно невзначай, дернет за веревку колокола. Тишина продолжалась долго. А потом с верхней улицы, от леса вновь залился, приближаясь к центру села, веселый колокольчик: все в порядке. Вскоре на вышку поднялся Иван. Тяжело дыша, сообщил:
   - Хорошие кони! Три рейса успел сделать! Дрова через плетни перебросали. Никто не заметил!
   Нелегко жить двойной жизнью, постоянно прятать свои стремления и желания, каждый день подвергаться опасности, не зная, с какой стороны она придет. Нелегко привыкнуть к роли послушного холуя даже и тогда, когда нужна эта роль для борьбы с врагом.
   В длинные зимние вечера сходились у кого-нибудь по двое, по трое. Не зажигая огня, сидели часами, пели вполголоса свои любимые песни о трех танкистах, о Катюше, о Родине. И мысли всех уносились далеко за линию фронта, туда, где сражались солдаты великой армии, чтобы прийти с победой и в далекую Катеринку. Когда же они придут? Когда можно будет встать во весь рост, говорить полным голосом?
   Однажды в воскресенье в гости к Длюбарскому пришел Ваня Павленко. Говорить не о чем, делать нечего, может, поиграть "для настроения"? Хорошо вспомнить любимые мотивы, которые так дороги, с которыми столько связано хорошего в недавнем и радостном прошлом.
   За окном сияло солнце. Но занавески на окнах были спущены. Их никто не открывал в деревне с тех пор, как началась война. Ребята сели друг против друга, взяли в руки один гитару, другой мандолину, тронули струны и запели на старый мотив слова, которые им подсказывало настроение:
   
   Тихо вокруг. Наши бойцы ушли.
   Вот тишину нарушает крик
   Тиранов русской земли.
   
   Тоненько, с грустью звучала в руках Гаврика мандолина. Басовито вздыхала в такт ей гитара, рождая плавную мелодию старинного вальса. Она звучала все громче и вольней, словно и не было для нее ни запретов, ни преград. Ребята и не заметили, как у окна хаты остановились два солдата, привлеченные музыкой. Постояли, послушали и решили зайти в хату. Замахали руками на поднявшихся им навстречу юношей:
   - Бун! Бун! Грай музык, грай! Добра музык.
   Уселись у двери; зажав коленями винтовки, достали сигареты. Ребята переглянулись, взялись за инструменты.
   Ничего не поделаешь - надо играть. Но что?
   Вдруг Гаврик подмигнул Ивану и запел, продолжая прежнюю песню, которую оборвал приход незваных слушателей.
   
   Жутко смотреть на эту черную рать.
   Отчизна зовет всех русских людей
   В ее защиту встать.
   
   Мягкий басовитый голос Ивана поддержал. Песня зазвучала громче, увереннее:
   
   Слышим тебя, наша Большая земля,
   Жди, мы сплотимся все как один,
   Очистим твои края.
   
   Солдаты улыбались и кивали головами в такт мотиву...