Иван Беличков

   До войны каждое утро около здания школы царило оживление. Крымкчане щеголяли пунктуальностью и приходили за несколько минут до звонка: они были дома, и каждый шаг до школы был давно сосчитан. Но вот попробуй угадать, сколько потребуется на дорогу в Крымку из Кумар или Ново-Андреевки, из Степковки или из Каменной Балки, если тебя ожидает то метель в пути, то дождь и непроходимая липкая грязь, то преградит путь, затопив берега, на первый взгляд безобидная речка.
   Выходили задолго, иногда с рассветом. И очень редко дежурные по классам писали в рапортах, что кто-то отсутствует "по неизвестной причине". Школа притягивала, как магнит, без нее трудно было представить свою жизнь. И вот она снова созывала своих учеников, проверяла их стойкость и зрелость, готовность к борьбе.
   Гречаному не трудно было найти единомышленников. С первых дней войны с ним рядом встал Дмитрий Попик. Они вместе были в истребительном отряде, вместе ходили в военкомат. Когда пришли фашисты, к спокойному, рассудительному Мите, который выглядел старше, взрослее своих одноклассников, потянулись многие ребята. Он был из тех, кого не сразу оценишь, но уж коли узнал - не потеряешь из виду.
   С детства Митя не отличался здоровьем. Врачи говорили, что бурный рост его - в росте с ним мог сравниться только Миша Кравец - опережает развитие организма и именно поэтому Митя часто болеет. Но это не мешало ему готовиться к морской службе, и он, окончив седьмой класс, тайком от родителей направил документы в мореходную школу. Молчал, ждал ответа, и только когда сообщили ему, чтобы приезжал сдавать экзамены, сказал о своем желании родителям. Его удержали: нужно кончить десять классов, окрепнуть, и тогда все дороги открыты.
   "Что умеешь - на плечах не висит", - учили его в семье. И Митя минуты не проводил без дела: паял, строгал, выпиливал лобзиком, даже чинил тазы и ведра. Разбирался он и в часах, мог отремонтировать радио. Но больше всего любил Митя книги. Он обычно читал не торопясь, обстоятельно, и, прочитав последнюю страницу, долго крутил книгу в руках, словно разглядывал, не утаилось ли в ней еще что-нибудь интересное. А потом записывал в специальную тетрадку свое рассуждение о книге, цитаты из нее - всегда может пригодиться в жизни. И не одна тетрадка была уже заполнена его крупным и красивым почерком. Спартак и Павка Корчагин, мужественный Овод и благородный капитан Немо жили в его маленькой комнатке и были всегдашними друзьями и спутниками Дмитрия Попика.
   Ему купили гармонь, и он овладел ею быстро, легко, как и всем, что попадало в его умные руки. Нередко по вечерам садился у дома и играл, собирая вокруг себя молодежь почти со всей Жабоквакиевки. К нему давно приглядывались девчата, но он словно и не замечал этого. Только когда в половодье перебиралась к ним с семьей из затопленной хаты его соседка и одноклассница, высокая, белокурая Тамара Холод, становился еще более молчаливым, чем обычно, и робким, словно случайный гость в незнакомой компании. К нему первому и пришел Парфентий после памятного разговора с Моргуненко. Дмитрий сидел за столом и что-то точил напильником на маленьких тисочках. Он неторопливо встал навстречу другу. Парфентий окинул взглядом комнату, словно был в ней впервые, плотно прикрыл дверь, улыбнулся.
   - Пришел в шахматы сыграть, Митяй. Давно не сражались. Как ты? А? Не против?
   Дмитрий нерешительно потоптался на месте, пробормотал:
   - Можно сыграть, отчего же!
   Сутулясь, достал шахматы, расставил фигуры и пригласил гостя к столу. Поднял глаза на Парфентия и коротко сказал:
   - Ну что ж, ходи...
   Парфентий замялся, покосился на закрытую дверь.
   - Твой ход, Митяй...
   И вдруг, не выдержав нарочитой сдержанности, продвинул вперед сразу две пешки и заговорил горячо и взволнованно, словно продолжал прерванный разговор и непременно хотел убедить друга в своей правоте.
   - Понимаешь, Митя, нам надо что-то делать. Ну нельзя же так сидеть сложа руки! Ведь это позор! Мы взрослые люди. В армию ведь собирались итти, а сидим... Отряд надо создавать. Бороться! Оружие надо искать, как же иначе!
   Распалившись речью, Парфентий вышел из-за стола и выхаживал комнату из угла в угол широким размашистым шагом. А Дмитрий, опустив голову, задумчиво вертел в пальцах ферзя, молчал, и только его густые брови временами чуть приподнимались в ответ на слова друга. Когда тот, наконец, кончил, Митя встал и кивнул:
   - Пойдем!
   Они прошли в сарай. Здесь пахло теплым навозом. В углу посапывали свиньи. Митя потеснил к стене тучную, ленивую перед опоросом матку, разгреб солому и поднял одну из досок настила. Под доской была яма, а в яме из соломы торчали приклады винтовок. Явно довольный произведенным впечатлением, улыбнулся, обнажив крупные зубы:
   - Не заржавеют! Промазал что надо!
   Опустил доску, сдвинул на нее кучку земли и навоза, притоптал ногой. Уже выходя из сарая, сказал:
   - У меня и граната есть! С запалом - все как надо!
   - А где ты все это взял? - удивился Парфентий.
   Дмитрий рассмеялся:
   - Секрет!
   Но тут же, переменив тон, сказал серьезно:
   - В Кумарах я был недавно. Так, от нечего делать ходил. Ну и вот, встретил Володьку Вайсмана. Помнишь, в восьмом "А" учился? Такой чернявый, шебутной! Так это он мне и винтовки и гранату дал. Говорит, что в лесу нашел - там наши, отступая, побросали. Даже шашки толовые можно найти.
   Они вошли в хату, снова сели за стол, молча расставили на шахматной доске смещенные фигуры.
   Парфентий сделал первый ход, Дмитрий ответил. Партия началась. Но на четвертом ходу Дмитрий вдруг задержал фигуру в руке и, наклонившись над доской, вполголоса проговорил:
   - Ты знаешь, что я подумал? Если взять толовые шашки да приспособить к ним взрыватели от ручных гранат...
   - Ну? - Парфентий сделал нетерпеливый жест рукой.
   - Дорогу-то ведь только восстановили. Под рельсы бы? А? Вот шуму будет!
   Когда в комнату заглянула мать Дмитрия, Ефросинья Николаевна, друзья весело смеялись над шахматной доской. Видно, партия была интересной.
   ...С двух слов понял Парфентия Миша Кравец. Возвращаясь как-то с обмолота вдвоем с Кравцем, Парфентий словно невзначай спросил его:
   - Миша, а у тебя билет комсомольский цел?
   А потом после большого разговора по душам получил Кравец первое задание: приглядываться к людям, наметить будущих сподвижников по борьбе.
   Быстро нашелся общий язык с круглоголовым смешливым Ваней Беличковым, старым приятелем и соседом Ваней Герасименко, Юрием Исаченко, Александром Кучером. Александр обрадовался, когда Парфентий заговорил с ним. Думал он, что возвращение в деревню его отца, бывшего кулака Якова Кучера, оттолкнет от него школьных друзей, и сразу предупредил Парфентия:
   - У меня с отцом ничего общего. Только живем вместе.
   Александр с охотой принял от Гречаного то же самое задание, что и Кравец.
   А потом настал день, когда собрались в саду у Парфентия все семеро друзей и порешили, что сидеть сложа руки им, комсомольцам, никак нельзя, что нужно создавать подпольную молодежную группу из знакомых ребят, отыскивать где можно оружие и готовиться к настоящей борьбе. Об этом решении и рассказал Парфентий во время своей первой встречи с Моргуненко.
   Попрежнему каждое утро жандармы и полицейские ходили по домам, выгоняли молодежь на работу: в поле, на строительство или ремонт дорог. Попрежнему ребята возвращались в село поздним вечером, усталые и голодные. Но у многих не было теперь того уныния и подавленности, которые жили в каждом в первые дни фашистской неволи. Тайком от зорких глаз врага, улучив минуту, собиралась молодежь в поле, на огородах, в каменоломнях. Читали запрещенные книги, говорили о войне.
   Никто не знал, что в действительности делается на фронте. Он ушел куда-то далеко на восток. Оккупационные газеты объявляли о предстоящих парадах немецких войск в Москве и Ленинграде, о том, что русских скоро загонят за Урал и еще дальше. Но здесь, в тылу врага, в затерянном в прибужской степи селе Крымка, не верили газетам врата и когда говорили о войне, говорили о победе.
   Однажды в поле застал ребят за чтением книги староста Владимир Кучер. Он незаметно подкрался и вырвал книгу из рук Михаила Кравца. Все вскочили. Староста посмотрел на обложку - "Поднятая целина". Угрожающе взглянул на ребят: "Вот, оказывается, вы что почитываете!" - и зашагал к селу. "Баран!" - злобно крикнул ему вдогонку Ваня Беличков. Так прозывали Владимира Кучера в деревне. Ребята невесело засмеялись. Староста обернулся. Парни и девушки стояли тесной кучкой у стога соломы, и вид у всех был вызывающий. Кучер сплюнул, грязно выругался и вдруг рванул книгу, так что полетели листы, бросил наземь и начал в бешенстве топтать ее ногами. Выругавшись еще раз, ушел. Думали, что нажалуется в жандармерии, но не нажаловался - видимо, побоялся.
   Как и до войны, в хату Парфенгия стали часто захаживать ребята. Приходили поиграть в шахматы, спеть под гитару.
   Парфентий стал оживленным, веселым и деятельным, каким его домашние знали до войны, когда в школе поручали ему что-нибудь особенно ответственное. Он только мягко отстранял мать от своих тайных бесед с ребятами, а если она спрашивала его, о чем они секретничают, смеялся:
   - Мало ли, мамо, какие у парубков тайны бывают...
   Однажды ночью Лукия Кондратьевна услышала, как скрипнула наружная дверь, под окном прошуршали быстрые шаги сына. Он долго не возвращался. Мать, встревоженная, вышла во двор. На дворе холодно - стояла осень. Она нашла Парфентия в сарае. Он лежал под плащом, свернувшись калачиком, на куче ячменя.
   - Ты что, сынок, заболел, что ли? - перепугалась мать. - Может быть, выпил?
   Парфентий ласково взял ее за руку.
   - Идите, мамо, отдыхайте. Здоров я. Только не все же время мне спать под одеялом да на кровати. Надо ко всему привыкать.
   Лукия Кондратьевна долго не могла заснуть. Думала над словами сына, вздыхала. Потом разбудила мужа. Карп Данилович нехотя отозвался:
   - Его дело. Пусть поступает по-своему. Не маленький!
   Он видел, как однажды Парфентий принес откуда-то две винтовки и спрятал их в окопчике, вырытом на огороде еще в начале войны. А потом сам Карп Данилович помогал сыну схоронить взятый из школы приемник. Но Парфентий ни разу не объяснил отцу, зачем ему нужны все эти опасные вещи, за которые можно поплатиться жизнью. Словно тайный, безмолвный договор объединял отца и сына после того злополучного дня, когда Парфентий пришел избитым из жандармерии.
   Нужно было обстановку вокруг Крымки изучить, восстановить прежние школьные знакомства - все может пригодиться для создания подпольной организации, идея которой все больше укреплялась в сознании Парфентия и нескольких самых близких его друзей. Идею эту горячо поддерживал и Моргуненко.
   Однажды Парфентий вместе с одноклассником Юрием Исаченко решил заглянуть в село Ново-Андреевку, что километров в десяти от Крымки.
   Исаченко вырос в том селе, там жили его родные. Решили, что если пристанут жандармы, можно этим и оправдаться: мол, идем в гости к своим. На всякий случай захватили бутылку бурякового самогона - этот "документ" часто помогал при встречах с представителями "нового порядка".
   Прошли незамеченными. Решили зайти к Ване Васильеву, товарищу по школе. Он встретил их радостно, словно поджидал уже давно.
   - Думал, что забыли о нас крымкчане, из памяти выкинули, - сказал он степенно и неторопливо.- А у меня тут новые товарищи завелись. Девушка есть одна хорошая. Из Львовской области приехала. Наша!
   Последнее слово произнес с ударением, словно знал, зачем пришли крымкские ребята, и было ему ясно, о чем надо вести разговор с ними. Юрий и Парфентий переглянулись.
   - Подожди, Ваня, расскажи-ка лучше, что у вас делается в деревне, - сказал Юрий.
   - Да что делается! - Ваня безнадежно махнул рукой. - Порядок сейчас везде одинаковый...
   Он выложил все, что считал интересным. Неподалеку от деревни оккупанты создали большой лагерь для советских военнопленных. Молодежь собирает продукты и передает их тайком заключенным. В селе скрываются два наших летчика. Оба ранены и думают пробираться к фронту. О них заботится Даша Дьяченко, та самая девушка из Львовской области. Нашла им надежное убежище, относит пищу, лечит.
   - Молодец! - восхитился Гречаный. - Видно, смелая девчонка.
   Ваня оживился и даже чуть покраснел от удовольствия, словно похвалили его, а не Дашу.
   - Хотите, я ее приведу? - предложил Ваня.
   - Ну что ж, приведи.
   Она остановилась на мгновенье в дверях, невысокая, стройная, повела живыми умными глазами и, порывисто сбросив шаль, шагнула к ребятам.
   - Здравствуйте! Дьяченко.
   Маленькая рука девушки была горячей и сильной. Она села за стол, улыбнулась открыто и просто, как старым друзьям.
   - Я рада, что с вами познакомилась. Ваня мне рассказывал о вашей школе. Да и сама я раньше слышала о ней хорошее. Я ведь здешняя уроженка и жила здесь, пока отца не направили в Львовскую область. Может, слышали такой город Пустомыты? Он там председателем райисполкома был. А где теперь - не знаю. Наверное, на фронте. - Даша опустила голову. Черные густые ее волосы были аккуратно причесаны. Старательно счистила ногтем пятнышко на клеенке. А когда взглянула на ребят, ее тонкое худощавое лицо было вновь оживленным, а глаза улыбались. - У нас тоже школа хорошая была. Я пионервожатой работала. Окончила девять классов...
   Вдруг она рассмеялась, откинулась на спинку стула, прихлопнула по столу ладошкой.
   - Ну что вы на меня уставились? - спросила сквозь смех восхищенных парней. - Сидите, как на свадьбе перед чаркой. Изучаете, да? А вдруг какая-нибудь фашистка. Да? Так я ничего говорить не буду!
   Все рассмеялись, и сразу стало как-то просто и хорошо с этой живой, красивой девушкой, словно век были знакомы с нею.
   - Мы вот Ваню пришли навестить, - заговорил смутившийся Парфентий, - и очень... очень рады, что с вами встретились и познакомились. Если хотите, давайте дружить.
   Даша грустно усмехнулась:
   - Дружить!.. А как сейчас дружить? Как? Я вот здесь встретила девушку, с которой до войны дружила и даже переписывалась... Идет под руку с офицером, улыбается. Как мне хотелось ее ударить! Еле удержалась! Говорю тихо: "Смотри, Нюська, взойдет солнце..." А она только хихикнула, гадина: "Пока солнце взойдет, говорит, роса очи выест. Надо жить пока молоды". И пошла. - Даша сердито стукнул сжатым кулаком по столу. - Ну, вернутся наши, мы им, этим красоткам, покажем!
   Новоандреевцы провожали своих друзей за сел Когда взошли на косогор и стали прощаться, сзади на дороге показался всадник. Парфентий нахмурился:
   - Это еще что за птица?
   Даша прищурила глаза, вгляделась. Сказала равнодушно:
   - Это Иван Курный, парень местный. Пристал ко мне, ни на шаг не отходит. Жениться предлагает.
   Парень резко осадил коня. Тяжелым взглядом окинул незнакомцев.
   - Вам чего здесь надо? Чего пришли? Своих дивчат мало?
   Парфентий покосился на Дашу. Та расхохоталась:
   - А ты что, ревнуешь, что ли? Отелло на кобыле!
   Парень, кажется, и не слушал ее. Смотрел неотрывно на крымкчан, и на скулах его зло перекатывались желваки. Поднял руку и погрозил хлыстом:
   - Еще придете - ноги переломаю. - И ускакал, грузно подпрыгивая на лошади.
   Даша носком сапожка чертила по песку. Сказала тихо, устало:
   - Ненормальный. Следит, как сыщик.
   Они расстались, уговорившись, что встретятся в Крымке.
   -- Какая замечательная девушка! - воскликнул Парфентий, когда остались они вдвоем. - Знаешь, она нам может здорово пригодиться!
   И про себя подумал: "Сегодня же расскажу о ней Моргуненко".
   А в это время в Кумарах Володя Вайсман готовился привести в исполнение план, который созрел у него уже давно. Вместе с бывшим комбайнером, парнем лет тридцати, Михаилом Скибой они распихали по карманам курток толовые шашки и отправились в Крымку.
   День клонился к вечеру. Они надеялись явиться в Крымку затемно, найти Дмитрия Попика или кого-нибудь из знакомых ребят и вместе с ними попытаться в эту ночь что-нибудь подорвать у фашистов: или жандармерию, или мост над Кодымой, а может быть, и железную дорогу.
   Шли торопливо, разбрызгивая сапогами осеннюю дорожную грязь. Когда село уже скрылось из виду, впереди из-за придорожных кустов вдруг показались два всадника.
   - Жандармы! - прошептал Володя. - Патруль!
   Михаил огляделся. Прятаться было поздно, да и негде - только черная мокрая степь вокруг да жидкие кусты у дороги. Жандармы заметили их, поехали навстречу. Михаил торопливо достал папиросы, стал прикуривать:
   - Если пристанут, стреляй.
   Оба посторонились, пропуская всадников. Но те остановились, один из них нагнулся, протянул руку и резко крикнул:
   - Докумэнт! Бистро!
   Володька изобразил на лице плаксивую мину и жалобно пропищал:
   - Мы, дяденька, капусту покупать.
   - Верно, господин начальник, в Крымку идем капусту покупать, - подтвердил Скиба.
   - А пропуск ест?
   Володька шарил в кармане, словно отыскивая пропуск, и когда жандарм наклонился к нему, выхватил из-под куртки пистолет и выстрелил в упор. Жандарм откинулся назад, бессильно взмахнул руками, тяжело свалился под ноги лошади, зацепившись сапогом в стремени. Лошадь захрипела, вздыбилась и умчалась в степь, волоча за собой мертвое тело. Второй жандарм, пригнувшись к луке и отчаянно пиная шпорами коня, мчался по дороге в село в паническом ужасе перед партизанами.
   От задуманного пришлось отказаться.
   Теперь, конечно, по всей округе поднимется тревога.