Еще нежились в густой тени старых тополей бревенчатые домики на окраинах, еще хранили ночную свежесть камни, из которых были сложены дома в центре города, а дворники уже шаркали метлами по булыжной мостовой, щедро поливая ее водой из шлангов, отчего улицы приобретали какой-то радостный, умытый, почти праздничный вид.
Погода намечалась на редкость ясная.
Воскресенье для дорогобужан и впрямь праздник: стар и мал выходят в этот день на улицу, одевшись во все самое лучшее, целыми семьями чинно направляются на базар, куда из окрестных деревень свозят всякую всячину: тут тебе мясо да сало, молоко утреннего надоя, домашнее масло, сыр; а там, глядишь, бойкая бабка недорого продает отчаянно вопящих поросят... В следующем ряду куры, гуси, индейки, живые и битые, чуть подальше — целый огород на прилавках: морковка — хочешь, бери пучками, хочешь — на развес, хрустящая капустка, ранние крошечные огурчики, будто от озноба покрывшиеся пупырышками, картошка в ведрах, нежно светящаяся сквозь тонкую кожицу, букетики петрушки, укропа, снопики зеленого лука, золотые венки репчатого, россыпи крепкой редиски...
Чего только нет на базаре!
Иной не столько купит, сколько наглядится, натешит глаз и душу этим пышным изобилием даров природы, буйством красок!..
А уж шум стоит! То и дело взлетает над общим ровным гулом чей-то звонкий смех, веселое восклицание, но громче всех кричат и веселятся здесь дети.
Но вот, перекрывая все звуки, над базарной площадью разнеслись из репродуктора позывные Москвы. Зазвучал в эфире напряженный голос Левитана. Люди замерли, пораженные обрушившимися на них страшными словами:
— Без объявления войны... сегодня, в четыре часа утра по московскому времени... гитлеровские полчища... вторглись в пределы нашей Родины!
Дуся подбежала к окну, неосознанным движением распахнула его. Хотелось закричать, но в груди перехватило, как бывает в кошмарном сне, когда хочешь крикнуть, напрягешь для этого все силы, все свое существо — и не можешь.
«Как же так? — мысли сбивались и путались, сознание отказывалось верить в то, что она услышала только что по радио, — неужели война?! Зачем? Ведь еще вчера был мир, никакой войны не было. Мы обсуждали на заседании райкома вопрос о строительстве рыбопитомника, наметили план по увеличению рыбных ресурсов района. Сколько было споров, жарких обсуждений, пока утвердили списки комсомольцев, которые станут... должны были стать ударной трудовой силой стройки, ее костяком! И все это теперь — не надо? Что же делать? Что же надо делать теперь?!»
Она сжала пальцами виски.
Еще и месяца не прошло, как Дуся проводила свою мать Евгению Лазаревну и маленькую дочку Светланку на Брянщину, в деревню Грипево — туда, где прошло ее детство, где она выросла,- Проводила... Кто знает, надолго ли, увидятся ли они еще?.. А ведь дороже, роднее этих двоих для Дуси никого лет на целом свете.
— Война! Война! —вслух произнесли ее губы. Слово это показалось незнакомым, прозвучало странно, казалось, оно не принадлежало русскому языку, было ему глубоко чуждо.
Симонова стряхнула оцепенение, быстро привела себя в порядок, кинулась к выходу.
По улице мимо нее так же спешили куда-то люди, на многих лицах читалась растерянность.
У здания райкома партии, сгрудившись, толпа преградила ей дорогу. Симонова едва протиснулась между стоящими.
Возле самого крыльца она наткнулась на Сережу Иванова. Лицо его заострилось и потемнело.
Почти вбежав в кабинет секретаря райкома партии, Дуся остановилась, переводя дух, у самой двери.
Кабинет был полон: его хозяин, Иван Андреевич Булейко, давал указания собравшимся здесь руководителям основных предприятий города, партийным и ответственным работникам. Он говорил о том, что в первую очередь необходимо установить на улицах дежурство дружинников-добровольцев с целью ликвидации паники и поддержания порядка, поставить несколько патрулей на мосту через Днепр и подходах к нему для охраны и предотвращения возможных диверсий, обеспечить беспрепятственное продвижение через город наших войск.
Коротко и четко изложив, что требовалось, Булейко отпустил присутствующих и повернулся к Симоновой:
— Ты, Евдокия Павловна, как комсомольский вожак, должна организовать комсомольские отряды в помощь военкомату: оформлять и разносить повестки. Сама понимаешь, мирные дела пока придется отложить. Строительство рыбопитомника отменяется. Иди сейчас в райвоенкомат, там скажут, что делать.
Иванов ждал ее в коридоре райкома, напряженно глядя на стенд с показателями социалистического соревнования по району, но явно ничего не видя. Схватив Сергея за руку, Дуся увлекла его за собой на улицу.
Прямо перед ними по мостовой уже двигались с грохотом и лязгом танки, натужно ревели автомашины, волоча гаубицы и дальнобойные орудия. Из-под ног пехоты поднималась пыль, быстро оседавшая на сапогах, гимнастерках, лицах...
Солдаты шли без песни, сосредоточенно глядя перед собой.
Проскочив несколько переулков, Сергей и Дуся оказались возле крепостного вала, на вершине которого в низеньком дощатом здании помещался райвоенкомат. Они миновали ворота дорогобужского парка культуры, бегом преодолели широкую тополиную аллею и поднялись на вал.
Сергей остановился и огляделся.
...Далеко на лугах Приднепровья виднелись тут и там небольшие буроватые пятнышки — это спокойно паслись на сочной траве коровы, ничего не знавшие ни о какой войне.
Дымила труба льнозавода.
От маслозавода отправлялась колонна машин, груженная дорогобужским сыром и маслом.
На миг Сергею показалось, что все пережитое им в последние часы — не более чем наваждение, и стоит лишь ему развеяться, как окажется, что и город, и вся страна по-прежнему живут и работают в обычном своем мирном ритме.
Но это мимолетное чувство разрушила Симонова, резко дернув его за рукав: пойдем, надо торопиться!
Сергей понял: нет, это не иллюзия, война есть, она идет. Нужно сделать все, чтобы защитить Родину, и он, Сергей Иванов, готов отдать свою жизнь для победы!
Да, война уже катилась по городам и селам Советской страны. Гитлеровские орды осаждали Смоленск. Все ближе и ближе подходили бои и к старинному маленькому русскому городку Дорогобужу.
По решению партийного актива из города началась срочная эвакуация детей в удаленные от зоны военных действий восточные районы.
Подготавливалась глубокоэшелонированная оборона на территории всего Дорогобужского района по восточному направлению к Днепру и его притоку — реке Осьме. Села Полибино и Митюшино должны были стать основными опорными пунктами обороны: отсюда днепровская пойма просматривалась в западном направлении на десятки километров, до самого Дорогобужа и дальше. В их окрестностях строились железобетонные доты.
Минировались поля и луга на возможном пути прохождения противника.
На Днепре день и ночь работали красноармейцы, устанавливая подводные проволочные заграждения и мины на бродах.
Райком партии назначил Симонову ответственной за сооружение противотанкового рва, который должен был пролечь по гребню Димидкиного рва, перерезав Сафоновский большак, обхватив северную и восточную окраины города, и перед Пушкаревским садом вклиниться в заливные луга и выйти на западный склон реки Осьмы, а там за рекой Рясной до самого леса.
Дуся быстро собрала крепкий, дружный молодежный коллектив, распределила участки работы. Комсомольцы взялись за дело с огоньком, трудились по десять-двенадцать часов в сутки.
Мать ушла к соседке. Федя наскоро умылся, открыл сундук, достал свежевыстиранную белую рубашку. Туго подпоясавшись широким отцовским ремнем, он выскользнул из дому — и вовремя: по дороге как раз проходили молодые женщины и девушки с лопатами. Прихватив в сарае кирку, Федя присоединился к ним.
Грунт попался — глина да камни, лопатой не очень-то и прошибешь. Приходилось сначала отбивать его киркой.
Федя долбил землю молча, не отвечая на шутливые подначки работающих рядом озорных девчат:
— Силен!
— Ишь как старается, небось сам-один хочет весь ров одолеть!
— Повезло нам, девоньки, с мужичком не пропадем!..
Но вскоре, глядя, как исступленно, сосредоточенно, без передышек работает «мужичок», девушки прикусили язычки, лишь иногда сами уже просили, обращаясь к нему с ласковым уважением:
— Вот тут взрыхли, Феденька, а наверх мы уж выкинем...
А порой и подбадривали, заметив, что он изрядно устал и пот буквально заливает ему глаза:
— Держись, парень, глянь, сколько уже отмахали!
— Спасибо тебе, Федор!
— И что бы мы без тебя делали?!
Вечером мать только руками всплеснула:
— Ты где ж это так вывозился, шальной?! Охо-хо... Иди-ка, я там воды согрела, вымойся хорошенько. Наказание ты мое.
Федя насупился:
— Я окопы рыл, а ты... И завтра пойду. А рубаху я сам постираю и утром снова надену.
В начале июля из Москвы и других городов и районов области прибыли комсомольцы для помощи на земляных работах.
Местные жители разместили приехавших по своим домам, окружили теплом и заботой, старались накормить получше, обойтись поласковей.
Строительство оборонных укреплений заметно продвинулось.
Но и фронт приближался. Чаще и чаще над городом стали появляться фашистские самолеты, сбрасывавшие бомбы на мост через Днепр, по которому двигались паши войска. Однако пока что бомбы падали мимо, у самых его опор, взметывая вверх толстые столбы воды. Мост стоял неповрежденный.
Дуся Симонова работала вместе с товарищами, без устали выбрасывая лопатой землю из довольно уже глубокого противотанкового рва, когда послышался гул не-мецкого бомбардировщика.
— Ребята, прыгайте в ров, бомбить будет нас, гад! Но самолет, пройдя почти над головами людей, осыпал их метелью маленьких белых листочков и, сделав круг, улетел.
Кое-кто поднял листовки, подняла и Дуся, но через секунду она скомкала ее и отшвырнула: бумажка была непристойного, оскорбительного содержания.
— Ну сволочи!
Скоро все уже снова работали, не обращая внимания на путавшиеся под ногами, перепачканные в грязи бумажонки.
После упорных, кровопролитных боев пал Смоленск.
Враг стремительно приближался к Москве. Но на его пути встали насмерть города Ельня, Ярцево, Духовщина. Сражаясь до последнего патрона, до последнего вздоха, их защитники в значительной мере сдержали натиск фашистских войск на этом участке фронта.
Одним из самых труднопреодолимых препятствий стала для гитлеровцев легендарная Соловьева переправа. Здесь держала оборону 16-я армия под командованием генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина, закрепившаяся так же на Радчинской переправе и в городе Ярцеве.
Советские солдаты день за днем отражали жестокие атаки врагов, хотя сами несли тяжелые потери.
Содрогалась земля от разрывов снарядов, то и дело со стоном разверзались водные недра Днепра, принимая. в себя очередные тонны смертоносного металла...
И все же наши воины не только стойко удерживали занятые рубежи, но и неоднократно предпринимали контратаки, используя для этого любую представившуюся возможность.
Для успешного проведения операций подобного рода командованию остро требовались дополнительные разведывательные данные. Незаменимыми в таких случаях оказывались коренные жители, знавшие здешние места.
По поручению командования Западного фронта в Дорогобужский райком партии прибыл капитан разведслужбы' В. Г. Малышев. Секретарь райкома партии Булейко рекомендовал для выполнения спецзаданий коммунистов Козлова Сергея Ивановича, Смоголева Егора Васильевича и некоторых других.
Усилиями секретаря райкома комсомола Симоновой для этих же целей была создана боевая группа комсомольцев, в которую вошли: Юрий Кушнеров, Аня Попкова, Лиза Егорова, Иван Алексеев.
Штаб разведчиков разместился в совхозе Алексино.
Пройдя соответствующую подготовку, юные разведчики проникали на оккупированную территорию, собирали нужные сведения о численности и родах немецких войск, их дислокации.
Приходилось прибегать к различным способам маскировки, призывая на помощь хитрость и смекалку. Кроме того, такие вылазки требовали незаурядной смелости, са-мообладания, умения быстро и правильно ориентироваться в той или иной критической ситуации.
Булейко что-то быстро писал в записной книжке. Когда в кабинет вошла Симонова, он лишь коротко кивнул и жестом предложил ей сесть, не прерывая своего занятия.
Дуся отметила про себя, что Иван Андреевич очень похудел за последнее время, глаза от постоянного недосыпания покраснели и слезились, в крупных завитках волос заметно прибавилось седины.
Тщетно она пыталась догадаться, зачем ее пригласили, по какому поводу.
Наконец он отложил авторучку, поднял голову.
— Ну, как дела, комсомольский вожак? Выглядишь устало. Нелегко тебе сейчас, конечно.
— Всем нелегко, Иван Андреевич.
— Это ты права, Евдокия Павловна. Такое время переживает вся наша Родина, весь наш парод. А я тебя вот зачем позвал: пришла директива из обкома партии. Об-становка складывается напряженная. Фронт еще держится, но противник постоянно подтягивает сюда свежие силы. По данным разведки, помимо 10-й танковой дивизии под Ельней, в наш район передислоцирована дивизия войск СС «Дас рейх» под командованием бригаденфюре-ра Пауля Хауссера. Кроме того, гитлеровское командова-ние активно двигает в нашем направлении мотомеханизированные войска... Может сложиться так, что наган будут вынуждены временно оставить Дорогобуж. Надо готовиться к оккупации.
Судорожный вздох вырвался из груди Симоновой.
— Это, безусловно, не значит, что мы будем сидеть сложа руки и ждать прихода немцев, — заметив ее состояние, повысил голос Булейко, — а будем мы с тобой, Евдокия Павловна, создавать партийно-комсомольское подполье. Так надо.
Он встал, в раздумье зашагал по кабинету. Дуся молчала. Секретарь райкома партии остановился перед картой района, висевшей на стене.
— Смотри, вот наш район. Сколько в нем населенных пунктов? Много. И в каждом — своя комсомольская организация, свой секретарь — боевитый, активный. Даже если рядом с каждым секретарем останется лишь двое-трое надежных, верных людей, сколько получится? Много получится. Достаточно для того, чтобы подполье не только существовало, но и функционировало: поддерживало связь с партийным комитетом, помогало партизанскому движению, вело агитацию населения против фашистов, осуществляло диверсионные акты и так далее. Но надо запомнить, и крепко запомнить, что борьба пойдет не на жизнь, а на смерть. Каждый ответит за каждого. Любая ошибка, оплошность повлечет за собой гибель товарищей. Поэтому во избежание провала ста-райся почаще советоваться с партийным подпольным комитетом, согласовывать свои действия. Могут, конечно, возникнуть обстоятельства, когда связь на какое-то время оборвется или заглохнет. Тогда придется действовать самим. Но прежде хорошенько, до деталей, все обдумывайте, проверяйте, не подвергайте людей бессмысленному риску. Задача тебе понятна?
— Понятна, Иван Андреевич.
Покряхтывая, Булейко устало примостился на стуле, помассировал затылок.
— Голова, понимаешь, болит... Четвертый день не отпускает. Иди, Дуся. Отнесись как можно более серьезно к подбору кандидатур. Ребята должны быть самые лучшие, самые стойкие, мужественные, достойные, одним словом. Такое дело ведь не только смертельный риск или, как для некоторых, возмояшость проявить личное герой-ство. Это еще и высокая честь, оказанная им партией, народом, — и они обязаны это осознавать. А теперь иди, комсомольский секретарь, работай.
Стоял обычный август, ничем не отличающийся от многих, уже прошедших летних месяцев мирного времени.
Дуся вышла во двор, ощущая босыми ступнями приятный холодок влажноватой травы, достала из колодца ведро студеной воды, с наслаждением умылась, щедро расплескивая воду... Из ведра ей весело подмигивали непоседы — солнечные зайчики.
Выпрямившись, Дуся закинула голову, стряхивая с волос воду, в глаза ударил яркий небесный свет: хорошо было вокруг в этот час!
Вспомнились Дусе отец с матерью, припомнились и родные места на Брянщине, где она выросла...
Родилась-то она в Ленинграде, в семье путиловского рабочего, но в 1930 году их семья уехала в деревню Гринево, вступила в колхоз. После окончания школы Дуся поступила в Ельпипский торгово-кооперативный техникум, работала товароведом, а в декабре 1935 года была отог звана Рославльским РК ВЛКСМ па комсомольскую работу. Там ее определили секретарем комитета комсомола медицинского техникума.
Когда подросла немного дочь Светланка, Симонова перешла работать дошкольным инспектором в роно. Затем ее перевели в председатели РК МОПРа * Рославля.
* МОПР — Международная организация помощи борцам революции.
И только в апреле сорокового года она переехала в Дорогобужский район. Работала пропагандистом РК ВКП(б), а вскоре была выбрана секретарем райкома комсомола.
Общительная, располагающая к себе, но когда надо строгая и требовательная, Симонова умела ладить с людьми, быстро завоевала авторитет. Молодежь любила и уважала своего секретаря, старшие товарищи ценили в ней повышенное чувство ответственности, самостоятельность, способности организатора.
На двери кабинета висела табличка: «Секретарь РК ВЛКСМ Е. П. Симонова». С каким-то новым чувством Дуся прочла давно знакомые слова. Секретарь райкома! Комсомольский комиссар. Наверное, только теперь она в полной мере осознала, какая на нее возложена ответственность, как много зависит от принимаемых ею отныне решений.
Стрелки на часах приближались к назначенному времени. Скоро подойдут ребята. Как воспримут они принятое райкомом партии решение? Симонова не сомневалась: никто из них не струсит, не усомнится, не откажется! Не такие это люди.
Вот, например, Сережа Иванов. Отличный товарищ, смелый, находчивый, веселый. Занимался в кружке юных радистов при Доме культуры, разбирается в радиоаппаратуре. Участвовал в работе Осоавиахима, проявил себя хорошо и в организации субботника... Надежный комсомолец.
Мать его награждена высокой правительственной наградой, она и сына воспитала в уважении к труду, к рабочим людям...
Или взять Васю Ермакова. Выносливый, храбрый, силен, как настоящий русский богатырь! Горяч немного, правда. Но зато что ни поручи — в лепешку разобьется, а выполнит. На такого можно положиться.
Больше других Симонова знала Музу Иванову. Активистка, всегда в любом деле впереди других, да еще с каким задором, с песней!.. Все у нее в руках спорится. Имеет много друзей не только среди сверстников, но и среди людей пожилых: постоянно она кому-то чем-то помогает, хлопочет, утешает... Да и детишки к ней тянутся.
Кроме того, безупречно владеет немецким языком — в школе вообще училась легко, на уроках отвечала с блеском. Особенно давались ей русский язык, литература, иностранный.
Наделена незаурядными актерскими данными, неизменная участница школьных спектаклей... Молодец.
В распахнутую дверь стремительно вошел Сергей Иванов.
— Можно? Здравствуй.
— Проходи, Сережа, садись. Слыхал, как фашисты к Москве рвутся?
- Знаю, — Сергей нахмурился. — В военкомат ходил — не взяли. Я с оружием не хуже других умею обращаться, даже получше, может! Я бы их так косил! Голыми руками давил бы! Бить их надо! Бить! А мы все собираемся отступать...
— Да, надо к этому готовиться, — Симонова строго взглянула на собеседника, — может быть, оккупация временная, — она с нажимом произнесла последнее слово.— Но даже если нас ждет оккупация, это не значит, что захватчики будут спокойно расхаживать по нашей земле, творить бесчинства, убивать русских людей, а мы будем бессильно наблюдать за ними! Мы должны сделать так, чтобы земля горела у них под ногами, чтобы даже тени нашей они боялись! Чтобы от страха не смыкали глаз ни днем, ни ночью, и в глотку им не лезло награбленное да краденое! Понял?
— А как мы...
Их разговор прервался появлением Оли Тимощенковой.
— Не опоздала?
— Нет, Оленька, присаяшвайся.
Оля пододвинулась к столу Симоновой поближе. Дуся залюбовалась девушкой. Ее милая улыбка распространяла тихий свет, озаряющий полудетские еще черты. Нежно светились из-под ресниц темно-голубые, почти фиолетовые глаза.
Оля не была щебетушкой, как Муза. Скорее ее можно было назвать молчаливой: она всегда больше слушала, чем говорила. Но если уж высказывалась, то веско, точно, по делу.
Обладая мягкой внешностью, она удивляла знакомых и близких проявлениями сильной воли, твердого характера, которые трудно было на первый взгляд заподозрить в этой хрупкой, застенчивой девушке...
В памяти всплыл эпизод, поразивший Дусю: на недавнем спортивном празднике в начале лета Оля, спокойно пройдя мимо стоявших у водной вышки над Днепром ребят, которые не решались совершить прыжок с самой высокой, третьей ступени и громко препирались друг с другом, выясняя, «кто слабак», а кто нет, быстро взбежала наверх и, слегка подпрыгнув, бросилась головой вниз.
Мелькнув в воздухе изящной дугой, она неслышно вошла в воду, вынырнула почти у самого берега и, не оглядываясь на раскрывших рты спорщиков, вернулась к своей компании...
В кабинет одновременно вошли Муза Иванова и Ермаков.
Почти сразу вслед за ними явился Юра Кушлеров. Ладный, стройный, невысокий, он казался совсем подростком. Юра тоже хорошо знал немецкий язык, как и многие его ровесники, увлекался радиолюбительством. Но больше всего на свете Юра любил рисовать.
Еще в первом классе учитель рисования заметил необычные способности этого мальчика и начал осторожно направлять усилия Юры, занимался с ним дополнительно, развивая в юном художнике чувство цвета, гармонии, композиции. В двенадцать лет учитель подарил Юре первые масляные краски и научил ими пользоваться.
Мальчик любил изображать все необычное, яркое: грозу в самом разгаре, шторм на море, пеструю яростную пляску в цыганском таборе среди залитого солнцем луга, полное брызг и сияния купание лошадей...
Перед самой войной Юра отослал свои работы в Москву, в художественно-промышленное училище, на творческий конкурс и прошел его.
Однако вступительные экзамены сдавать ему уже не довелось...
Кушиеров пригладил волосы, поздоровался.
— О, Юра! Ты вроде еще меньше ростом стал?! — начал привычную пикировку Ермаков, радостно разглядывая товарища. — В обратную сторону расти начал, да?
— Чудак ты, Васек. Что ты к моему росту привязался? Это и хорошо, что я такой... малозаметный. Вот представь, поползем мы с тобой на разведку в тыл врага, а нас ненароком и засекут... В меня попробуй попади, меня чтоб с мушкой совместить — снайпер нужен! А ты вона какая мишень: хоть из пушки лупи — не промахнешься!
— Подождите, хлопцы, — прихлопнула ладонью по лежавшей перед ней папке Дуся, — потом наговоритесь. Я собрала вас сегодня здесь по очень важному делу.
Ребята примолкли.
— Товарищи комсомольцы! — строго и приподнято начала Симонова. — Вам известно, что фашистские полчища рвутся к Москве — столице нашей Родины. Враг уже глубоко внедрился в пределы нашей территории. Захвачены Минск, Смоленск. Положение на фронте тяжелое. Возможно, наши войска в скором времени вынуждены будут отступить. Временно, — она опять нажала на это слово. — Нам же отступать нельзя.
Комсомольцы слушали затаив дыхание.
— Решением райкома партии в городе создается подпольная организация, которая останется в Дорогобуже, если сюда придут немцы. Я пригласила вас, потому что считаю, что именно вы достойны стать активом подполья, его основой. Но если кто-нибудь не уверен в себе, сомневается, боится или имеет еще какие-нибудь причины, он может уйти. — Симонова обвела взглядом сидящих перед ней ребят.
Никто не шелохнулся.
— Зря вы так, Евдокия Павловна, — Тимощенкова тоже перешла на официальный тон, голос ее дрожал от обиды, — среди нас ни подлецов, ни трусов нет!
Симонова вздохнула.
— Я ведь не хочу обидеть вас. Подпольная работа не игра, в случае провала, сами знаете, гестаповцы не станут смотреть: девушка перед ними или парень, слабый или сильный... Возможно, будут пытать, потом убьют — расстреляют или повесят... Я вас не пугаю. Просто вы должны знать, что может случиться и такое.
— Давайте перейдем к делу, — сказал Иванов, -т какие цели и задачи будут у подпольной организации, у нас конкретно?
— В первую очередь это ведение антигитлеровской пропаганды среди населения: будем писать листовки, сообщать людям об истинном положении на фронтах, разоблачать ложь немецких средств информации, рассказывать о злодеяниях, чинимых фашистами. Мы должны помочь советским людям, остающимся на оккупированной территории, пережить это временное явление и не дать им утратить веру в победу нашей армии, в мощь и силу русского народа!
Сергей и Юра умеют обращаться с рацией. Это пригодится. Возможно, удастся наладить связь с Большой землей. Сережа имеет радиоприемник, который собрал сам, его нужно хорошенько спрятать, а то немцы могут отобрать — не разрешат же они нам слушать советские передачи!
— И без их разрешения обойдемся!
— Это верно. Затем — диверсионные и террористические акты. Тут еще пока многое не выяснено: как все будет происходить. Сюда входит уничтожение техники, продовольствия, горючего. Подрывы на железной дороге, наверно. Может, и убивать придется...
— И буду убивать! — Юра вскочил неожиданно.
— Я там был. И я видел! Они убивают наших... Детей даже, понимаете, детей убивают! Женщин калечат, над стариками издеваются. А то по деревне примутся бегать, из автоматов строчат по свиньям, а сами орут: «Дас ист русише швайн! Партизанеи! Русише швайн!» Русские свиньи, значит... Шутят, гады! Пьяные, гнусные — нелюдь! Ну воруете, ну грабите, ну водку жрете — подавитесь, черт с вами! Но зачем детей убивать?!.
Он вытянулся как струна, горло его напряглось, пальцы, сжимавшие спинку стула, побелели.
Ошеломленные товарищи замерли. Только побледневшая Оля Тимощеикова наклонилась вперед:
— Расскажи, Юра. Мы хотим знать... мы хотим ненавидеть их так же сильно, как и ты. Рассказывай.
— Да. Я расскажу. Хотя всего, что я там видел, словами не передать.
Это было мое первое задание. Меня заслали в эту деревню раньше, перед самым их вторжением туда, чтобы сошел за местного.
Деревня как вымерла, люди попрятались кто куда, даже куры и собаки куда-то пропали.
Я из окна в крайней хате наблюдал за дорогой. Вижу, едут на мотоциклах. Не быстро так едут, вроде как на экскурсии: по сторонам поглядывают, гогочут, вопят. Хозяева... А как стали в село въезжать, вдруг насторожились, передний мотоцикл остановился, с него двое спрыгнули, и один из них, обыкновенный такой на вид, автомат уже с плеча спускает.
Я быстро к другому окну подскочил — и сердце остановилось! Думал, закричу, не выдержу, да и показалось, что уже кричу: на заборе, в том дворе, что напротив, пацаненок сидит лет пяти, замызганный такой, забавный, белобрысенький и на этих смотрит с любопытством, а фриц уже и автомат навел! Но не стреляет, не спешит, балуется, скотина: дулом повел, мол, кыш отсюда!
Мальчишка испугался, сообразил, видно, что-то, заторопился с забора слезать-то, ручками скользит по крашеным доскам, сопит — и на тебе, раз! — за гвоздь зацепился штанцами и повис!
Что тут началось... Уж так они хохотали, так ржали, прямо пополам перегибались. А малыш-то и плакать боится, тихонько так висит...
Юра сел, как будто из него разом ушли все силы.
— Дальше все было... просто. Подъехали другие, что-то покричали тем, что веселились. Тот, с автоматом наперевес, быстренько мальчика... дал очередь. И все по-ехали дальше. А он остался. На заборе висеть.
Показалось — кто-то безжалостно наступил на грудь, Симонова задохнулась...
Наконец она смогла заговорить:
— Вы слышали... Я считаю, мы должны дать сейчас такую клятву... дать клятву в том, что будем мстить гитлеровским гадам! Мстить!
Встал Сергей Иванов. Медленно подбирая слова, он произнес:
— Клянусь: я никогда не забуду того, что сейчас услышал. И никогда не прощу.
Клянусь: беспощадно, не жалея сил, бороться с фашистской сволочью, захватившей нашу русскую землю! Без жалости и сомнений уничтожать этих выродков!
Клянусь в том, что никогда, даже под угрозой гибели, не покрою позором или предательством высокое звание советского человека! Клянусь, что сделаю все, чтобы наш народ победил, свято и беззаветно верю в эту победу!
Пока я живу, пока дышу — я буду бороться!
Клянусь в том, что навсегда останусь верен заветам Коммунистической партии и Ленинского комсомола, постараюсь оправдать их доверие, оказанное мне!
Никогда не угаснет в моем сердце великая ненависть к фашизму!
После первых же его слов все присутствующие поднялись со своих мест. Каждый из них всем своим существом внимал клятве Сергея, находя в своей душе те же слова и те же чувства. В этот момент они сплотились как бы в единое боевое целое, — такие, в сущности, разные! — теперь они были бойцами великой армии великого народа. Как эхо прозвучал немногочисленный, но мощный своей убежденностью и правотой хор их голосов:
— Клянемся! Клянемся! Клянемся!..
На глазах закипали непрошеные слезы, Симонова была глубоко взволнована.
- Товарищи! Я предлагаю избрать секретарем подпольной комсомольской организации Сергея Иванова. Руки ребят взметнулись в едином порыве.
— Вы понимаете, что работа в подполье, сопряжена с крайней опасностью. Нам необходимо будет, соблюдать правила конспирации. Будем осваивать методы работы в подполье, учиться специальным конспиративным приемам! Подумайте также и сами, как можно доработать необходимые подпольщику качества: умение быстро ориентироваться в обстановке, быть незаметным, если надо, и тому подобное. Хорошо бы придумать и отработать заранее несколько правдоподобных версий на случай, если немцы задержат: ну там, иду в аптеку - тетка послала, если в городе, в комендантский час или корову ищу, бегу на пасеку за медом для простудившейся, сестрёнки, если в лесу... В общем, заранее надо имеет, в запасе какую-нибудь историю, чтоб не попасть впросак.
Вы так же должны хорошо знать не только все ходы и выходы, чердаки и подворотни в городе, но и каждую ложбиночку и пригорочек в окрестностях. Пригодится. Позже объясню зачем.
И прежде всего — строгая дисциплина и минимум самодеятельности. Понятно?
— Понятно.
— Ясно.
— А раз ясно, все свободны, кроме Иванова. Ты, Сергей, пожалуйста, останься.
Значит, так, Сергей, — обратилась к нему Симонова, — ни в коем случае не привлекайте к себе внимания. Никаких тайных сборов, загадочных намеков и так далее. Куншеров находится в распоряжении Малышева, у него свои заботы. Муза выполняет поручения начальника милиции Феоктиста Николаевича Деменкова и задания подпольного комитета. Но связь с ними обоими старайтесь поддерживать постоянно. Они уже имеют некоторый опыт, смогут в случае чего посоветовать, помочь.
— Учту.
— В ближайшие дни возьми ребят, и прогуляйтесь по округе. Да не просто прогуляйтесь, конечно, а примечайте, где что, запоминайте расположение дорог, тропинок, прикиньте места предполагаемых укрытий, чтобы, если понадобится, можно было схорониться или что-то спрятать... оружие, например. По лесу побродите. Короче, изучайте район, возможно, придется ходить и ночью, кто знает. Это для начала. Займитесь этим прямо завтра. Симонова заговорила вдруг тихо, проникновенно:
— И не забывай, Сережа, — ты теперь секретарь подпольного комитета. Ты отвечаешь за человеческие жизни, за этих вот ребят, и других, которые к вам присоединятся позже. Они будут видеть в тебе пример для поведения или даже для подражания. Так что будь на высоте! И береги их, Сережа... Я на тебя надеюсь. И верю тебе.
— Спасибо. Я все понял. Сергей крепко пожал ей руку.
До городской милиции Муза почти бежала — она могла опоздать, а Феоктист Николаевич Деменков опозданий не признавал: это был человек, подчинивший свою жизнь строжайшей дисциплине. Начальник милиции безупречно прослужил долгие годы на своем посту и не имел ни одного служебного взыскания.
Муза взлетела по ступенькам и потянула на себя массивную дверь.
Деменков как раз взглянул на часы, когда она появилась на пороге:
— Здравствуйте, Феоктист Николаевич.
— Ровно четырнадцать ноль-ноль. Хвалю. Здравствуй. Давай докладывай, что нового?
— Познакомилась, как вы и велели.
— Ну и как он?..
— В общем, как все, — Муза замялась, — но...
— Что «но»? Ты конкретно: есть какие-нибудь странности в поведении, в разговорах? Мне нужно знать все, до мельчайших подробностей.
— Есть, — девушка стала строже, — он все время пытается назначить мне свидание возле Горбатого моста. Третий раз уже.
— Так. А ты?
— Ну я все отказывалась да отнекивалась, мол, боюсь, часовые вооружены, еще пальнут без разбору... А он настаивает: говорит, ночью они не очень-то и дежурят, тоже ведь люди — поспать, отдохнуть хотят. Да и не выстрелят они, это так, для порядка больше патруль поставлен... Короче, я согласилась. Сегодня вечером мы встречаемся на улице Карла Маркса, около Горбатого моста, там, где детский дом. Проверить надо, хотя я и так уверена: неспроста он торопит со свиданием.
— И что же, пойдешь? Не боишься?
— Да как сказать... — Муза помедлила с ответом, подумала, — не то чтобы боюсь... А если он и вправду — враг?! Это значит, я с немцем гулять пойду? Как-то это... противно мне. А если он целоваться полезет?!
Деменков кашлянул, сердито подергал себя за ус.
— Полезет... Полезет — так целуйся. Нельзя его вспугнуть, пойми. Веди себя как всегда. Кокетничай, хохочи, поняла?
— Ой, нет... — тихо прошептала она и съежилась, как будто ей внезапно стало холодно.
— А я тебе приказываю! Мы что, в бирюльки-скакалки с тобой играем?! Он диверсант, это уже ясно. Мы за ним неделю целую наблюдали. И все подтверждается: у соседки, у которой сын при штабе, про местонахождение этого штаба выведывал? Выведывал! Куда-то дважды ночью исчезал? Исчезал. Может, у него рация спрятана где-нибудь в лесу... Откуда он вообще взялся? Мы навели справки по своим каналам: у старухи, муж которой умер в прошлом году, никаких племянников не было!
Муза подавленно молчала.
— То-то же... — Деменков встал, подошел к ней, положил руку на ее узкое плечико:
— Ты, девонька, пойми, теперь от тебя зависит многое, если не все. Мы могли бы, конечно, взять его и в городе, но это связано с большим риском и для оперативников, и для жителей: а ну как он стрелять начнет, ранит или убьет кого-нибудь?.. А так мы тихо-мирно, под покровом ночи к нему подберемся — и цап голубчика! Ну?!
— Я пойду, Феоктист Николаевич. Вы не беспокойтесь. Все сделаю, как говорите.
— За тебя я беспокоюсь. Возьми себя в руки. Помни: мы постоянно будем рядом, из виду вас не упустим ни на минуту. Все будет хороню, веришь мне?
— Верю.
— Вот и ладно. Иди теперь. Принарядись, прихорошись. Он не должен ничего заподозрить.
— Хорошо, Феоктист Николаевич.
— Ни пуха нам, милая, ни пера!
Тихо шелестело сено. Обычно, охваченный его пряным запахом, Сергей быстро и крепко засыпал, но сегодня он всю ночь не мог сомкнуть глаз: раз за разом перебирал в памяти подробности сегодняшней встречи в райкоме комсомола, размышлял, обдумывал каждое слово, покусывая кончик подвернувшейся травинки.
Он вполне представлял себе опасность, которая будет угрожать им в ходе предстоящей деятельности, но не она его пугала. Тяготила сейчас его и лишала покоя ответственность за товарищей, которых он знал с самого детства и любил: он страшился, что не сможет защитить, сберечь их от того страшного, что будет угрожать их жизням.
Вот о чем думал всю ночь Сергей.
Из темноты вставали перед ним их, образы воспоминания теснились в голове и не давали уснуть.
«Я буду с ними, и буду всегда впереди ведь я, теперь — их вожак, секретарь: комсомольской подпольной организации. А тот, кто, впереди, не только увлекает за собой остальных, но и прикрывает их собой..»
В щелях между досками сеновала, забрезжила ранняя зорька, потянуло сыростью. Где-то далеко самозабвенно залилась запела иволга...
Только Сергей расположился завтракать в кухню вошел Василий Ермаков.
— Садись, дружище. Ты вовремя, компанию мне составишь, — Сережа пододвинул еще одну табуретку к столу, выставил из буфета. Стакан, погромыхал в ящике со столовыми приборами; отыскивая ложку.
— Чаек — это хорошо, - отозвался Ермакова, — не откажусь. Ты мне покрепче завари, да сахарку побольше, если не жалко, а то, видишь ли, что-то не спалось мне сегодня, взбодриться надо. Мысли всякие лезут... Как бы не оплошать мне, Сережа.
Иванов удивленно вскинул на него глаза.
— Ты не подумай чего, я сейчас объясню, — спохватился Василий. — Я все пытаюсь представить: как это будет, при немцах?.. И не могу. Не могу вообразить, что вот завтра, может быть, пройдут они по улице Ленина. Будут заходить в наши дома, лазить везде... Не могу, понимаешь? Я вот чего боюсь, Серега, я не смерти боюсь, честное слово, а только, думаю, не выдержу, если что... кинусь на них!
А ведь получается — так нельзя: ребята будут на меня надеяться, что я есть и смогу им помочь бить фашистов, или я понадоблюсь для какого-нибудь очень важного дела, а меня уже не будет... в живых. Вот о чем я думал.
Конечно, я постараюсь, — снова заговорил Василий, — по вот как начну думать о том, что тебе сейчас рассказал — все у меня внутри огнем горит от ненависти!
— Так и должно быть, — Сергей круто глянул на Ермакова' исподлобья, — только ты свою ненависть, друг, береги в себе, ты ее копи: пусть она придает тебе силы, чтоб' Не знал ты ни усталости, ни покоя в борьбе! Мы обязаны Жить, слышишь, обязаны, это я тебе как секретарь подпольного комитета комсомола говорю, и как можно дольше, чтобы уничтожить как можно больше врагов. Это наша основная задача. Запомни это.
Есть никому уже не хотелось.
Из маленькой кастрюльки Сергей вынул несколько вареных вкрутую яиц, отрезал краюху хлеба, шматок сала, добавил пяток сырых картофелин, все это завернул в чистую тряпицу.
— Сегодня вот чем займемся: предпримем небольшой туристический поход. Помнишь, как раньше?..
— Помню. Но зачем... а, понял. Симонова говорила...
— Точно. За этим. Спички есть?
— Найдутся.
— Тогда пошли, надо девчат дома застать.
— Можно? — Сергей легонько постучал по раме открытого окна.
— Ой, мальчики, заходите, — обрадовалась Муза, — чайку попьем.
— Спасибо, мы уже.
— Все равно заходите, чего под окнами торчать. Неугомонно-заботливая Муза предлагала гостям то вареной картошки, то яишенку поджарить, но на все получила отказ.
— Девочки, у вас какие планы на сегодня?
— Ну как нее, Сережа, на окопы пойдем, что ж еще! — удивились те.
— Придется один денек пропустить. Ничего, без вас справятся, работа почти закончена. А мы не станем откладывать поручение секретаря райкома комсомола: собирайтесь, пойдем в поход! Форма одежды — спортивная. Маршрут мы с Васей уже разработали: по Вяземскому большаку до Осьмы, а там правым берегом — до реки Рясны. Перейдем ее вброд и уже по левому берегу доберемся до Бражина. Оттуда через деревню Березовку напрямик вернемся назад, в Дорогобуж.
— В партизан играть будем, да? — пошутила Муза.
— Тебе бы все играть. Проведем что-то вроде боевых учений, идет?
— Идет!
Очень изменился их родной город за последний месяц. Многие дома опустели, их обитатели эвакуировались, а некоторые семьи почти полным составом ушли на фронт.
Печально поникли под толстым слоем пыли деревья.
Разбита Спасская башня, не слышно дорогобужских курантов. Оголился крепостной вал, на который пришлись многие удары гитлеровской авиации.
Прямое попадание фугасной бомбы уничтожило школу механизаторов, здание буквально рассыпалось на куски, лишь одна уцелевшая стена обгоревшей зубчатой глы-бой торчала на развалинах. Стояли в руинах и многие другие здания.
Покрылись глубокими рытвинами дороги, поля. Бурыми подпалинами обезобразились еще недавно такие девственно-зеленые луга Приднепровья.
Высоко в небо поднял изуродованные арки мост через Днепр, взорванный нашими минерами.
Начало пути преодолели легко.
Шли, весело переговариваясь, Муза одну за другой затягивала любимые песни, все подхватывали.
Перебрасываясь безобидными остротами, отряд «туристов», не обращая внимания на жару, упорно двигался вперед. Осталась позади река Ведуга, прихотливо извиваясь, слева от дороги несла свои быстрые воды Осьма. На горизонте в восточном направлении возвышалась величественная громада Болдинского монастыря.
— Взгляните, — Сергей указующе вытянул руку, — перед нами уникальный памятник отечественной архитектуры.
— Нам это известно...
— Подумать только!..
— Это сейчас Болдинский монастырь — памятник, а раньше... Он всегда был форпостом на границе Московского государства. Например, в войну двенадцатого года в Болдинском монастыре располагался штаб генерала Милорадовича.
— А я знаю, кто построил монастырь. — Олины глаза засияли. — Это был знаменитый русский архитектор, городовых и памятных дел мастер — Федор Савельевич Конь. Нам о нем учитель рисования рассказывал. Он же и крепостные стены в Смоленске строил, и Белый город в Москве.
Для первого привала выбрали уютное местечко под старой раскидистой ракитой. Невдалеке от нее упруго рвался из недр земли родниковый ключ.
На расстеленный Олей платок выложили у кого что было.
Ели все с большим аппетитом: здоровенными ломтями накладывали на куски хлеба тушенку, розоватые куски сала, крупно кусали молодыми крепкими зубами помидоры, хрустели огурцами...
Во второй половине дня маленький отряд вышел на отвесные берега Рясны.
— Вода какая-то черная, — заметила Оля, наклоняясь с крутого берега вниз.
— Нет, Оленька, вода тут чистая, прозрачная. Это темная почва лежит на ее дне. Можешь убедиться сама. — Сергей ловко спрыгнул с обрыва, цепляясь за корни деревьев, выступившие из земли, повис, балансируя, щедро черпанул котелком из самой стремнины.
Передав котелок в чьи-то протянутые руки, он вскарабкался наверх.
Заглянув в котелок, Оля увидела свое отражение, мерцавшее на серебристой поверхности воды, окаймлённой круглой цинковой оправой.
Она сделала несколько глотков.
— Вкусная!
— Хороша-а! — плеснув себе в лицо, Вася утерся рукавом рубахи.
— И неужто эту воду будут немцы пить? — загрустила вдруг всегда такая веселая Муза.
— Подавятся! — отрывисто произнес Сергей и, не давая расслабиться ни себе, ни другим, решительно двинулся вперед:
— Айда, братцы, нам еще идти и идти! Нам раз и навсегда надо запомнить этот путь и все возможные укрытия. Так, чтобы и днем и ночью мы могли передвигаться незаметно и точно.
За Рясной по склону горы начинался плотный лесной массив. Темно-зеленые, почти черные от старости ели, казалось, стоят непроходимой стеной. Свет почти не проникал в эту сказочно-дремучую, угрюмую чащу: под деревьями даже не росла трава, не пестрели, как в лиственном лесу, раскинувшись скромным, но нарядным ситчиком, мелкие лесные цветы, только опавшая хвоя, порыжевшая до неразличимого с почвой цвета, равномерно устилала подножия елей, издавая специфический запах.
— Куда дальше? — растерялась Муза.
— Сворачиваем вправо, по краю леса дойдем до Бражина. — Сергей пошел первым, указывая направление пути.
Духота давно сменилась вечерней прохладцей, вертелся в ногах идущих, как заблудившаяся дворняга, юркий ветерок, шаловливо трепыхая подолы девичьих юбок, сильнее потянуло с лугов дурманящим цветочным ароматом.
Однако и усталость давала о себе знать: девушки отставали, реже, раздавался колокольчатый смешок Музы, понурившись, за ней брела Оля.
Решили сделать ещё один небольшой привал.
— Садитесь так, чтобы повыше располагались повыше, да вон, хоть в дерево можно упереться, — посоветовал Сергей, — кровь отхлынет от, ступней — быстрее отдохнут. Крепитесь, девчата, немного осталось!
Минут через пятнадцать снова двинулись в дорогу, оставляя позади свои немного удлиненные тени.
Над головами заунывно зудели пронзительнее комариные зуммеры.
В Дорогобуж вернулись поздним вечером.
Ночная мгла уже заползла во все его улицы и переулки, особенно густо залегая во рвах, окутала задремавшие сады.
В Днепре, отражаясь, догорал блекло-оранжевый закат.
В темном небе рыскали фашистские самолеты. По ним из-за льнозавода вела огонь наша зенитная артиллерия. Интенсивно работали «наташи», проносились размеренными пунктирами трассирующие снаряды, словно кто-то на гигантской швейной машинке пытался простегать разорванную черную ткань небес.
— Мажут наши, — задрал голову Ермаков. Яркая вспышка озарила на миг небо.
— Есть! Прямое попадание! — Ребята, забыв обо всем, следили за тем, как объятый пламенем самолет резко накренился, уже не подчиняясь усилиям летчика выправить курс, и стремительно пошел по крутой, кривой к черте горизонта, оставляя за собой клубящийся пышный хвост.
Короткий мощный взрыв — и на фоне догорающего заката высоко взметнулось огромное огненное пламя, а за ним грязное облако.
Суровое торжество охватило сердца комсомольцев:
— На одного стервятника меньше стало!
— Так им и надо, сволочам...
Постепенно утихло где-то вдалеке ноющее завывание вражеских бомбардировщиков. Прекратила стрельбу и наша зенитная батарея.
Наступил тревожный покой.
— Все, друзья, наш поход закончен. Всем отдыхать! Завтра встретимся в райкоме, будьте к десяти утра. Счастливо!
Сергей немного постоял, глядя вслед уходящим, и направился к дому.
Еще несколько нелегких военных недель пронеслось, наполняя души людей тревогой и щемящим предчувствием неотвратимой беды...
— Итак, товарищи, — складка на переносице у Симоновой стала еще глубже, — вести с фронта неутешительные: фашисты прорвали линию обороны наших войск и двинулись из Ярцева на Белый и из Ельни на Вязьму. Мы, таким образом, попадаем в окружение. Наши отступают. Райкомы партии и комсомола уходят в подполье. После вступления в город немцев мне придется какое-то время, очевидно, скрываться. Связь со мной будете держать через Екатерину Васильевну Дерунову, она работает медсестрой в больнице. Пароль: «Что ценного в полыни?» Отзыв: «От кашля очень помогает». Запомнили?
Вот еще что: явка назначена во флигеле, в особняке, в котором прежде располагалась городская милиция. Там живут две старушки, они согласились нам помогать. Будем встречаться у них, договорившись о времени и дате предварительно. Иногда явки с целью конспирации будут переноситься в другие места — какие, узнаете в свой черед.
Надо иметь в виду и такой момент, — вздохнула Дуся, — хотя и не хочется такое предполагать, но... Может случиться, что найдутся несколько негодяев, кто из страха или корысти пойдет на сотрудничество с фашистами. Будьте осторожны. Привлекая в свои ряды новых членов, хорошенько проверяйте их, не вводите в курс дела сразу.
Опирайтесь в основном на молодежь, ищите союзников среди комсомольцев.
Симонова встала:
— Ну, желаю вам удачи!
Она прощалась со своими соратниками, вглядываясь с болью и гордостью в их ставшие за последнее время такими родными лица.
Моросил мелкий дождь.
Усталые, с запекшимися губами, провалившимися глазницами, шагали, отступая, наши солдаты. У многих белели бинты.
Молодой лейтенант с перевязанной головой остановился около Сергея.
— Закурить есть?
— Я не курю.
Сквозь юношеские еще черты лейтенанта проступило привычное уже ожесточение:
— Чего стоишь? Немцев дожидаешься?!
— Я — комсомолец. Я не могу уйти... товарищ, — едва сдерживаясь от ненужных и бессмысленных оправданий, Сергей твердо глянул в глаза молодому командиру.
— Лет, что ли, не хватает? — немного смягчился тот. — Ничего, парень, мы еще вернемся... Скоро вернемся.
Колонна иссякла. По булыжной мостовой медленно брели те раненые, кто с трудом, но еще мог идти сам. Тяжелораненых переправили через Днепр в первую оче-редь.
— Надо своих догонять мне, — лейтенант сплюнул, чертыхаясь, — позади нет никого. Мы замыкающие. — Он подтянул ремень и, не оглядываясь, пошел, с трудом вытаскивая из грязи сапоги.
— Нет. Это мы — замыкающие, — сказал ему вслед Сергей, но лейтенант его уже не услышал.
