Ночь. Спит Должино. Лишь изредка тявкнет во дворе собака, и снова тишина. Но она обманчива. Вот раздается приглушенный кашель, по дороге идут двое в касках, постукивая подковками каблуков. Нина Павловна замирает в кусте сирени. Когда шаги патруля затихают вдали, незаметно подходит к дому Демьяновых, просовывает в дверную щель листовку. И снова скользит, как тень, от одной избы к другой. Впереди — «журавль». Достав из кармана вареную картофелину, быстро приклеивает листовку к крышке колодца.
Теперь — к старой иве с дуплом, что на самом краю села. В дупле оставляет целую пачку, за которой придут через час из соседней деревни...
Облегченно вздохнув, идет вдоль домов обратно. И вдруг ей показалось: кто-то идет следом. Учащенно забилось сердце. Оглянулась — никого. Снова за спиной какое-то движение. Женщина затаилась за углом дома. От соседней избы отделилась мальчишеская фигура. Она тихо приближалась. Мать не могла обознаться. Это был ее сын.
— Ты зачем здесь? — спросила она как можно спокойнее.
— Гуляю... К товарищу ходил... — не желал признаваться Миша.
— А почему за мной идешь?
— Охраняю... — наконец сказал он.
— Кого?
— Тебя. — Он перешел на шепот, — Вдруг немцы или полицаи погонятся...
— И что же ты тогда?
Сын вынул из кармана настоящую «лимонку».
— Вот это им бы под ноги...
Она ахнула и протянула руку к гранате.
— Дай ее мне.
Миша нехотя повиновался.
— Может, у тебя еще что есть?
— Нет...
Мать подошла к мостику через канаву, осмотрелась, быстро положила гранату под мостик, взяла сына за руку, и они пошли домой.
Добрую, справедливую учительницу издавна уважали и любили на селе. Она умела по душам поговорить с самым «невезучим» или «шумным» учеником. Многие потом, выйдя на широкую дорогу жизни, с благодар-ностью вспоминали ее, свою воспитательницу.
Она умела быть нужной людям. И ей платили добром. Но личная ее жизнь не была легкой. Первым ударом было тяжелое ранение мужа на гражданском войне. Вернувшись домой и подлечившись, он стал комиссаром отряда по борьбе с бандитизмом, затем секретарем волостного комитета партии. А горе пришло в тридцатом году: раны все больше давали о себе знать и он умер совсем молодым.
Троих сыновей пришлось растить одной. С малых лет приучила их к трудолюбию, самостоятельности, воспитала в них честность, доброту. Все они радовали мать серьезным отношением к учению. Никто не стал белоручкой.
Легко ли было ей! Но уныния, усталости никто не! замечал в ее больших серых глазах. Ее хватало на всё. Летом вместе с колхозниками выходила на покос. Старшие сыновья тоже брали в руки косы. Успевала с сыновьями все вовремя сделать и по дому, и в огороде.
Общественницей она была прирожденной. Ее организаторские способности ценили высоко. Не случайно дважды избирали ее депутатом районного Совета. А должинский колхоз, зная ее честность и справедли-вость, ежегодно доверял ей работу в своей ревизионной комиссии.
Жизненные пути старших сыновей определились до войны. Окончив десятилетку, оба поступили в ленинградские институты. А с первых дней войны ушли добровольцами на фронт. Остался с матерью младший.
Отзывчивый, всегда готовый помочь во всем, был он любимцем не только матери, а и всего села. А на мандолине играл — заслушаешься. Бывало, только начнет, а к нему уже подстраивается с балалайкой старший брат. Потом подойдет с гитарой Саша Немков. И польются по селу милые сердцу звуки русских народных песен. Очень нравилось всем слушать этот маленький «оркестр».
Или годы. Подрастал и Миша. А. для матери оставался все тем же — младшим. Только в ту памятную ночь, увидев его с гранатой, особенно отчетливо поняла она, как вырос сын. В душе она гордилась его смелостью, готовностью защитить других от опасности. Но понимала, как велика эта опасность для него самого. ...Закрыв на крючок дверь, она прошла в комнату, зажгла коптилку, достала из шкафа пачку папирос и, уже не таясь, жадно затянулась. Миша давно знал, что мать курит украдкой от них, детей, но никогда и вида не подавал: боялся ее обидеть. Теперь же, когда она впервые закурила при нем открыто, он понял ее состояние и то, что предстоит серьезный разговор.
— Мишенька, ты хоть раз подумал о том, что со всеми нами будет, если у нас в доме найдут оружие? - начала мать.
— За гранату испугалась... А за раненого на сеновале?
Нина Павловна не ожидала этого. Она смяла окурок и тут же закурила вторую папиросу. Воспользовавшись замешательством матери, Миша быстро заговорил:
— Я все знаю. И про раненого, и про листовки. Видел, как вы их с Татьяной Федоровной пишете печатными буквами и по ночам расклеиваете.
— Но ты еще мал... — слабо возразила мать.
— Мне уже четырнадцать. Не ты ли рассказывала, как Гайдар в шестнадцать полком командовал. Мне до этого еще далеко, но в школе я лучше всех из малока-либерки стрелял, гранату хорошо кидал. Меня парти-заны хоть сейчас в отряд возьмут... — О спрятанном им оружии он все же промолчал.
Нина Павловна не перебивала. Тревожный взгляд ее то останавливался на вдруг посерьезневшем Мишя-ном лице, то скользил по висевшим на стене фотографиям старших сыновей. От них после ухода на фронт не было никакой весточки.
Мать подошла к сыну, порывисто обняла за плечи.
— Ладно, сынок, я подумаю, что тебе доверить. О том, что знаешь, молчи. И обещай мне в дом оружия не приносить, ночью никуда не ходить...
— Обещаю, мама. — Он пытался заглянуть ей в лицо, но она еще крепче прижала его к себе, скрывая слезы. — Я, мам, все понял... Не беспокойся за меня.
Ночь была бессонной для Нины Павловны и счастливой для Миши. Теперь-то он может открыться матери, как с корзиной ходил за грибами и ягодами, а сам в это время искал в лесу оружие...
Отношения у старосты с Немковым были не простыми. В селе кое-кто даже продолжал считать их приятелями. Внешне для многих так оно и было. Встречались, здоровались, обменивались обычными скупыми словами. Егоров знал: Александр осуждает его, считает трусоватым, но поперек его дороги не становится. Видимо, считается с тем, что другой на месте Егорова мог бы «прижать» односельчан посильнее, да и Немкову за некоторые высказывания и действия досталось бы... Взять хотя бы тот разговор насчет раненых. Немков же, в свою очередь, видя, как все чаще в последнее время стал лебезить перед ним староста, использовал это, как не раз советовал ему и Васькин, в интересах организации.
Вот и в этот раз, зайдя во двор к Немкову, староста начал обычным: «Ну как живешь, Сашок?»
— Потихоньку,— сдержанно, со скрытой усмешкой ответил Александр. — Тебе вот завидовать стал: вон какой пир устроил.
— Я-то здесь при чем? — проворчал староста. — Полицейские всё и организовали. Сами и самогонку притащили, и закуску.
— С какой радости загуляли-то?
— Отвальную справляли,— оглядываясь по сторонам, как бы боясь подслушивания, проговорил староста. — Полицейских уже нет в селе, вместе с фрицами драпают. Наши под Руссой фронт прорвали, Тулеблю освободили, вот-вот и к нам придут...
— Что ты говоришь! — Александр уже знал все это, по слушал с интересом.
Егоров подошел к нему почти вплотную и тихо, заискивающим тоном попросил:
— Ты, Сашок, меня лучше других знаешь. Придут наши — замолви словечко. Ведь о раненых-то я знал, но немцам — ни слова...
— Знал, а помочь отказался,— пристально посмотрел на «дружка» Немков.
От этих слов староста сразу как-то сник.
— Не будь злопамятным, Саша. Семья же у меня. А от немцев что я слышал: за укрывательство партизан и красноармейцев — расстрел, за невыполнение приказа — расстрел. А ведь жить-то хочется...
— Не ной,— оборвал его Немков,— будь хоть сейчас-то человеком.
— Спасибо, Сашок, век не забуду,— по-своему понял эти слова Егоров.
До села доносился гул приближавшегося боя.
Захватив Новгород, гитлеровское командование бросило основные силы на Чудово, полагая, что теперь путь на Ленинград открыт. Но именно в это время 34-я и часть сил 11-й армий Северо-Западного фронта при активной поддержке фронтовой и дальнебомбардировочной авиации нанесли внезапный контрудар из рай-ома юго-восточнее Старой Руссы в северо-западном направлении.
Успех войск Северо-Западного фронта вынудил германское командование спешно перебросить из-под Новгорода и Луги в район Старой Руссы две моторизован-ные дивизии и даже мотокорпус из-под Смоленска, а также переключить для действий в этом районе основные силы 8-го авиационного корпуса.
Соотношение сил быстро изменилось не в нашу пользу, и развить свой успех Северо-Западный фронт не мог. Не хватало ему также средств противовоздушной обороны и авиации. С трудом отражая сильные танковые и воздушные удары врага, части 34-й армии к 25 августа отошли с боями за реку Ловать, где фронт стабилизировался на многие месяцы.
Волотовский же район оставался в руках оккупантов еще долгих два года.
