У старосты Егорова остановился отряд волотовских полицаев. Вечером их пьяный гомон хорошо был слышен на улице Должина.
В доме Василия Еремеева тоже готовилась «пирушка». На столе стояли самовар, тарелки с закуской. «Гостей» радушно встречал на крыльце хозяин, проводя к столу. Первой пришла еще молодая, среднего роста, со спокойным достоинством державшая себя женщина. Это была Надежда Ивановна Кознина, сестра Александра Ивановича Иванова,— руководитель Городецкой подпольной группы. До войны она работала учительницей в Городецкой неполной средней школе. Жила с четырехлетней дочерью в деревне Подостровье. Ее муж Михаил, тоже учитель, в первые же дни войны ушел на фронт, командовал гаубичной батареей. Лишь один фронтовой «треугольничек» получила от него жена...
Среди приглашенных был и Александр Иванович Иванов. Все были в сборе, кроме Васькина. Он явно опаздывал. Совсем стемнело. Зажгли лампу. Окна занавесили. Хозяин и «гости» начали проявлять беспокойство. Наконец раздался условный стук. Еремеев быстро вышел и вернулся с запыхавшимся и сиявшим Васькиным.
Извинившись за опоздание, Павел Афанасьевич сел за стол и взволнованно сказал:
— Товарищи! Только что получено важное сообщение. Оборона фашистов под Старой Руссой прорвана. Двенадцатого августа Тридцать четвертая и Одиннадцатая армии Северо-Западного фронта нанесли по гит-леровским частям сильный контрудар. За несколько дней наши войска продвинулись на запад почти на шестьдесят километров и подошли к восточной границе Волотовского района.
Собравшиеся радостно зашумели, поздравляя друг друга.
— За это бы не грех и выпить,— крякнул Еремеев.
— Беги к старосте за самогоном,— пошутил Васькин.
Когда веселое оживление улеглось, он продолжал озабоченно:
— Сами понимаете, как важна наша работа именно сейчас. Особенно разведывательная. Да и линии связи врага надо уничтожать активнее. Население почаще информировать...
Совещание подпольщиков решило: усилить сбор сведений о передвижении врага, о возводимых им оборонительных сооружениях, уничтожать линии связи гит-и леровцев, размножать сводки Совинформбюро и распространять в каждой деревне.
— Думаю, что сводки лучше всего разносить подросткам,— подал голос Иванов.
— Это верно,— поддержал руководитель подполья. — Будьте осторожны. Не старайтесь за все браться сами и выделяться среди односельчан. У фашистов агентура сейчас усилена. Они уже кое о чем, видимо, догадываются...
Обсудили несколько новых кандидатов в члены организации, договорились разведывательные операции перенести за пределы района, обновили ряд паролей. Кто-то подал мысль попытаться работать с советскими военнопленными.
Подпольщики покидали дом один за другим. Васькин подошел к задержавшемуся у стола Иванову, спросил о Немкове.
— Я им очень доволен,— ответил руководитель Должинской группы, коротко рассказав о делах Александра.
— Рад. Значит в операцию по связи его возьмем?
— Обязательно. Но с ним пойдет и Еремеев.
— Да не забудьте наблюдателей выставить.
— Хорошо.
И они расстались.
Идея о военнопленных Васькину понравилась. Он попросил Кознину задержаться.
— Надежда Ивановна, вы, конечно, знаете: многие наши военнопленные сейчас используются на станции
Болот. Часть их из волотовского лагеря, другие из Чуракова.
— Слышала...
— А какие связи у вашей группы с этими лагерями?
— Пока нет. Народ-то там ненадежный...
— Всякие есть. Большинство, уверен, не по своей воле туда попали. Думаю, многие бежали бы к нам и с оружием в руках искупили вину. Ваш муж на фронте?
— Да. И, уверена, никогда в таком лагере не будет.
— Хорошо, что уверены... Между прочим, немало женщин ходят сейчас к месту работы пленных, интересуются, нет ли среди них мужей, родственников...
— Но мне-то там искать некого,— еще не понимая, куда клонит Васькин, с достоинством проговорила учительница.
— Сделайте вид, что ищете мужа. Разузнайте настроение пленных. И при случае передайте им вот это. — Павел Афанасьевич достал из кармана пачку листовок-обращений. — Вы поняли меня? Согласны?
— Да,— кивнула Кознина. Последним от Еремеева ушел Васькин.
В доме старосты еще светились окна и раздавались пьяные голоса.
Август был на исходе. Уборка добавила хлопот должинскому старосте: сгонял в поле даже престарелых. В тот день во время перекура Александр Иванов, Еремеев и Немков оказались вместе. Присели поодаль от других на связанные снопы ржи. К ним подошли Иван Руфимович Руфкин, сухощавый светловолосый мужчина лет сорока пяти, и Иван Иванович Иванов, кряжистый, с густой широкой бородой, ему можно было дать более шестидесяти. Оба из Должинской группы, жили в соседних Больших Гривах. Закурили.
— Нам поручено,— тихо сказал Александр Иванович,— уничтожить на территории сельсовета линию связи. Считаю, это надо сделать сегодня же ночью. Давайте советоваться.
— Немкову и карты в руки,— заметил Руфкин.
— Я однажды видел, как немцы налаживали линию,— заговорил оживленно Немков. — Закрепляли провода не на каждом столбе, чаще просто закидывали на крючья. Рогулькой подцепи — и снимешь. Ну а где закреплено, придется пилить столбы. Думаю, за ночь управимся.
— Снятые провода разрубим и спрячем,— предложил Еремеев.
Для наблюдения во время диверсии решили взять четверых подростков. Договорились, кто готовит пилы, топоры.
Александр Иванович, согласившись с предложением товарищей, разделил группу на две части: он с Руфкиным и Ивановым возьмут на себя участок линии от села к Болоту, а Еремеев с Немковым — от села в противоположном направлении.
Когда начало смеркаться, Еремеев с засунутым за пояс топором и Немков с пилой, завернутой в мешковину, огородами проскользнули в ольшаник и вскоре вышли к телефонной линии. По одну ее сторону, метpax в пятнадцати, было шоссе, по другую — лес. Из лесу вышли уже поджидавшие их два паренька. Одному из них поручили, прячась за деревьями, следить за дорогой и предупреждать о появлении машины или людей с одной стороны линии, а второму — с другой. Сигналом избрали кряканье утки.
Немков срубил для шеста тонкую олыиину, оставив на конце рогульку. Подошел к столбу, подцепил шестом незакрепленные провода и скинул их с крюка изолятора. То же проделал у второго столба. С третьим вышла задержка: провода были прикреплены к крюку. Пришлось столб подпиливать. Когда осталось совсем немного, пилу зажало. Мужчины уперлись в столб руками, и он медленно стал падать.
Прислушались: кругом ни звука. Работу продолжали все быстрее. Вдруг со стороны леса раздалось: «Кря-кря-кря...»
Глянув на бугор, по которому проходила дорога,
Еремеев с Немковым увидели на фоне неба силуэт автомашины. Она приближалась к ним. Василий и Александр, не сговариваясь, залегли в высохший придорожный кювет. Прошла тягостная минута или две, и шум мотора стал медленно удаляться. Ночь была не особенно темной. Спасло их то, что фары машины оказались невключенными...
Немного передохнув, подпольщики продолжали операцию, удаляясь вместе с наблюдателями все дальше от села.
Оставалось, по расчетам Немкова, немного, когда снова, теперь уже с другой стороны, крякнула «утка».
— Что их тут, целый выводок? — в сердцах ругнулся Еремеев. Не теряя самообладания, оба поползли к канаве. Укрывшись в ней, прислушались, осмотрелись. Вроде ничего опасного. «Наверное, показалось парню...» — подумалось Немкову. Но тревожный сигнал повторился, и Александр вдруг увидел как бы плывущую к ним по воздуху небольшую человеческую фигуру. Оружия при них не было. Сжимая в руке топор, Немков быстро обдумывал всевозможные варианты...
— Подожди, Саша,— прошептал Еремеев. — А вдруг кто из наших?
Маленькая фигурка приближалась.
— Дяденьки партизаны! — раздался недалеко несмелый мальчишеский голос. — Не стреляйте. Это я.
— Чего кричишь! — проворчал Еремеев, узнав по голосу Мишу, сына Нины Павловны Васильевой, состоявшей в их же подпольной группе.
— Дядя Вася? — Мальчик подошел еще ближе. — А я думал, партизаны.
— Зачем они тебе?
— Надо...
— Уж не к ним ли собрался? — пошутил Немков, усаживая рядом с собой Мишу и гладя его светловолосую голову.
Паренек молча потупился. Он действительно мечтал об этом, даже во сне видел, как ведет партизан к ево! ему лесному «складу», как они хвалят его за собран ные винтовки и автоматы и, наконец, разрешают остаться у себя в отряде..,
— Вот что, Миша,— строго сказал Еремеев, глянув на часы. — Сейчас же домой. Одна нога здесь, другая там... И — никому ни слова, что нас здесь видел. Да иди огородами. Понял?
Мальчишка нехотя кивнул, поднялся и быстро исчез в темноте.
— Задержал нас, чертенок,— добродушно проговорил Василий, берясь за пилу. — Надо с его матерью поговорить... Ну давай наверстывать...
Рискованная операция продолжалась. Перерывы старались делать реже, даже о курении забыли. Но неприятное чувство опасности не покидало их.
— Хватятся, связистов на линию вышлют,— размышлял вслух монтер.
— Накаркаешь... — беззлобно ворчал Василий, ощущая боль от мозолей на ладонях.
В этот момент снова крякнула «утка». Вскоре на дороге, где линия была уже разрушена, мелькнул и исчез какой-то свет.
— Фары?
— Вроде бы...
Огни то пропадали, то появлялись: похоже, машина время от времени останавливалась. Наконец Немков рассмотрел, как в свете фар к одному из сваленных столбов из машины выбежало три человека, а несколько других, освещая путь фонариками, шли вдоль поврежденной линии. Стал слышен их возбужденный разговор. Потом раздалась автоматная очередь.
— Бронетранспортер,—сказал, всмотревшись в силуэт машины, Еремеев. — По нашим следам пуляют. Уходим,— скомандовал он.
Захватив инструмент, они юркнули в кусты и знакомой тропой быстро пошли в сторону села.
Наутро в соседние с линией деревни нагрянули каратели и полицаи: пытались найти виновников. Но, ничего не обнаружив, вернулись в Волот, решив, что это было делом рук партизан. С удовлетворением узнали Еремеев и Немков, что и вторая группа успешно завершила операцию на своем участке.
Более двух дней и ночей восстанавливали фашистские связисты линию, бывшую для них, как оказалось, очень важной. Она соединяла штаб 16-й армии врага, находившейся в Дно, с одним из участков фронта под Старой Руссой.
На станцию Волот Надежда Ивановна пришла на другой же день после совещания подпольщиков. Присоединившись к группе женщин, подошла к месту работы военнопленных. Грязные, оборванные, истощенные, они грузили на платформы металлический лом. Стоявшие поодаль несколько охранников с автоматами наблюдали за работой, не обращая особого внимания на посторонних: видимо, привыкли, что те приходят сюда каждый день.
Загрузив платформу, пленные получили короткую передышку. Наиболее слабые тут же улеглись на шпалах, другие пытались разживиться у сердобольных женщин чем-то съестным. Подойдя к пленным поближе, Кознина громко спросила:
— Нет ли здесь Кознина Михаила из Городцов? Ей никто не ответил. Она повторила вопрос. Высокий и худой военнопленный подошел к ней, сказал глухо:
— Моли бога, хозяйка, что твоего здесь нет. Может, еще воюет... А мы видишь кем стали? — И показал избитые в кровь руки. — Будь проклят тот день...
В его голосе слышалась не только боль, но и ра каяние.
— А что ж ты не уйдешь в лес? Ведь охрана-то небольшая,— шепнула Кознина.
— Куда идти-то? Здесь вот-вот загнешься, а к своим придешь — расстреляют.
— Неправда это!
— Нам комендант лагеря приказ Сталина зачитал все, кто сдался в плен, считаются предателями Родины и подлежат расстрелу... Четверо наших сбежали в лес, так их, как сказал комендант, партизаны прикончили.
— Вранье! Я вчера сама читала листовку, сброшенную с нашего самолета... Всех пленных красноармейцев и командиров призывают бежать к партизанам. Вас там ждут...
— Трудно верится. Вот если б мне такую листовку....
— Завтра я приду сюда, с хлебом. Под горбушку и вложу...
