С того дня, как оборвалась жизнь Михайлова, партизанский отряд Антона Одуха стал называться именем славного советского врача-патриота.
А вскоре Одуха отправил в Шепетовку группу партизан для выполнения специального задания. В группу входили пять человек: • Иван Музалев, Иван Нишенко, Тимофей Жарких, Мархаб Кушхов и Станислав Шваленберг. Все в форме гитлеровских вояк. Станислав Шваленберг в роли обер-лейтенанта, остальные — в качестве рядовых.
В Шепетовку прибыли поздней ночью. Когда они благополучно минули окраинные дома, с шоссе в улицу внезапно свернул грузовик. Яркий свет фар вырвал из тьмы всю группу
Скрываться было поздно.
— Спокойнее! — сказал Шваленберг. — Посмотрим, что будет дальше. В крайнем случае — драться. Но без шума.
Он поднял руку. Грузовик, поравнявшись с партизанами, остановился. В кабине сидели шофер и толстый, усатый фельдфебель интендантской службы. Кузов был загружен ящиками, на которых восседал солдат, воору-женный карабином.
Шваленберг назвался начальником комендантского патруля и потребовал, чтобы фельдфебель предъявил документы. Они немедленно выполнили требование обер-лейтенанта. Фельдфебель вылез из кабины, потянулся, зевнул и сказал, обращаясь к Шваленбергу:
— Не здесь, обер-лейтенант, надо устраивать проверки, а в лесу. Сегодня две наших машины были обстреляны партизанами.
— Лишняя проверка никогда не мешает, — отозвался Шваленберг, рассматривая документы шофера.— Кто знает, может быть, и вы партизаны.
Фельдфебель загоготал.
— Ну и шутник же вы, обер-лейтенант.
— Давай и ты сюда, вниз! — крикнул Шваленберг солдату.
Тот спустился с кузова, достал свою солдатскую книжку.
— Что везете? — поинтересовался Шваленберг, проверив документы.
— Всякую всячину, — ответил фельдфебель.
— Точнее.
— Медикаменты и продукты.
— Откуда? Куда?
— Со склада. Заедем в интендантство, а оттуда — на передовую.
Шваленберг вскинул автомат, скомандовал глухо:
— Руки вверх! Быстро!
Фельдфебель от неожиданности открыл рот. Шофер сидел, будто окаменев. Солдат выпустил из рук карабин и попятился к кузову.
— Вы что, оглохли? — прикрикнул Шваленберг. Солдат мгновенно вскинул руки вверх. Его примеру, но куда медленнее, последовал фельдфебель. Полусогнутые руки шофера уперлись в верх кабины.
Партизаны обыскали пленников. Отобрали пистолеты у шофера и фельдфебеля.
— Что будем делать с ними? — спросил Музалев у Шваленберга, кивнув в сторону пленников.
— Кончать надо, — предложил Нишенко. Услышав русскую речь, фельдфебель затрясся, как в лихорадке.
— Господин обер-лейтенант... прошу... помилуйте, — забормотал он, заикаясь. — Вы же немец... Мы тоже немцы... Это какое-то недоразумение.
— Никаких недоразумений, — ответил Шваленберг. — Мы — партизаны.
— О господи! — простонал фельдфебель.
Тем временем шофер, изловчившись, рванул дверцу кабины на себя, затем изо всех сил ударил ею в грудь Жарких, стоявшего рядом. Жарких свалился на мостовую. Шофер бросился к забору и завопил во все горло;
— Хилфэ! Хилфэ!*
* Помогите!
Нишенко настиг его и ударил прикладом автомата по голове. Подоспел Жарких с ножом в руке. С шофером было покончено.
— Не убивайте меня... — заскулил солдат.
Ему и фельдфебелю скрутили руки, заткнули валявшимися в кабине тряпками рты. Спустя минуту они уже сидели между ящиками. Вокруг них расположились Музалев, Нишенко и Кушхов. Шваленберг сел за руль. Жарких занял место рядом с ним в кабине.
Машина помчалась в город.
Крик шофера был все же услышан. Но патрули прибыли на место происшествия слишком поздно. Машина была уже далеко, и патрульные, обнаружив у забора труп убитого, так и не узнали, при каких обстоятельствах и кем было совершено убийство...
Шваленберг вел машину мастерски. Жарких, хорошо изучивший Шепетовку за время пребывания в «добровольческой» казачьей части, безошибочно указывал, по каким улицам надо ехать, чтобы, во-первых, не нарваться на контрольные посты и, во-вторых, поскорее добраться по тому адресу, который сообщили в отряд шепетовские подпольщики...
Нейман никак не ждал гостей, тем более среди ночи.
Пройдя проверку в гестапо и получив солидное вознаграждение за выдачу руководителей Подольского подполья, он временно поселился в Шепетовке, невдалеке от комендатуры и полицейского управления, почти в самом центре города. Он-таки сумел увильнуть от службы в гитлеровской армии и не попал на передовые позиции. Избрал другое: согласился с предложением Борв-са отправиться в Германию, в школу разведчиков. После полугодичного обучения в этой школе его должны были перебросить в тыл Советской Армии для шпионско-ди-версионной деятельности. Нейман надеялся, что в Германии подвернется подходящая оказия увильнуть и от заброски в Советскую Россию. Он верил в свою планиду и считал, что именно поездка в Германию откроет ему пути к большой карьере и к большим деньгам..
А пока он отдыхал. Днем толкался то в комендатуре, то в полиции, то в гестапо — заводил знакомства. Вечера проводил среди офицеров в ресторане. А глубокой ночью засыпал, как убитый, до полудня, чтобы затем все повторялось снова по установленному им самим строгому распорядку. Снимал он две комнаты в частном доме, у старика, бывшего железнодорожника, который до прихода немцев получал пенсию, а при немцах занялся пчеловодством. Аккуратный домишко, чистый дворик, хозяин— старикан, «далекий от политики», «помешавшийся на пчелах»...
Шваленберг остановил машину невдалеке от дома, в котором проживал Нейман. Жарких подошел к забору, заглянул во двор и, убедившись, что там нет ни души, перелез через забор. Из одного окна, сквозь щель в ставне, струилась тоненькая полоска света. Жарких приложил ухо к ставне, услышал что-то бубнящий мужской голос и женское хихиканье. Только одно окно в доме со стороны сарая не было закрыто на ставню. Оно, будто черная дыра, зияло на фоне белой стены. Жарких тихо постучал в стекло. Никто не отозвался. Выждав немного, Жарких повторил стук. В комнате вспыхнул и тотчас погас огонек зажигалки. Затем окно распахнулось. Наружу высунулась седоволосая голова с коротко остриженной седой бородкой. Старик спросил, шепелявя, тихо, почти шепотом;
— Что случилось, господин солдат?
— Здравствуйте, Егор Спиридонович, — отозвался Жарких и, заметив, с каким недоверием старик рассматривает немецкую форму, добавил: — Говорят, у вас товар есть.
— Медок?
— Да нет, свинина немецкая.
— Есть, есть! — подтвердил старик. Теперь он уже не сомневался, что перед ним стоял посланец от партизан: вопросы и ответы точно соответствовали паролю. — Только один ты не возьмешь свинью эту, — предупредил он. — Пистоль у него и, кажись, гранаты есть.
— А я не один, — сказал Жарких. — Открывайте дверь, я остальных позову.
Он вернулся к забору, отодвинул внутренний засов на калитке. Казалось, все шло как нельзя лучше. Без особых трудностей и заковык, словом, куда проще, чем это думалось в лесу. До Шепетовки добрались благо-получно. Ловко захватили грузовик. Предатель был уже в западне и оставалось схватить его... Именно схватить, а не просто выполнить приказ. Пусть предстанет перед судом партизан и пусть прочувствует до конца, каковы гнев, ненависть и презрение народа к изменникам!
Жарких подошел к машине, махнул рукой:
— Пошли!
За ним двинулись Нишенко и Музалев. Шваленберг остался у грузовика, Мархаб Кушхов сидел на кузове, сторожа пленников, которые покорно лежали между ящиками у его ног.
Старик впустил партизан в дом. Бесшумно они приблизились к двери, за которой пьяно ворковал Нейман. Музалев уже взялся за ручку, чтобы «вырвать с корнем» дверной замок, но рвануть дверь не успел. С улицы до-несся шум приближающихся машин. По знаку Жарких, Иишенко и Музалев застыли на месте.
А по улице в ту сторону, где стоял захваченный партизанами грузовик, быстро двигалась большая автоколонна. Шваленберг быстро оценил, какую опасность представляла она сейчас для всей группы. Оставить грузовик и скрыться в каком-нибудь дворе? Но как быть с пленными? Чтобы оттащить их куда-то, не было времени. Прикончить их? Тоже не выход. Любому немцу из автоколонны наверняка бросится в глаза грузовик, одиноко торчащий на улице среди ночи. Ни шофера, ни охраны. Начнется осмотр. Шваленберг понял, какую оплошность он допустил, связавшись с пленными. Не только лишняя обуза. Из-за них могло сорваться выполнение задания. Они могли послужить причиной гибели всей группы!
Головная машина автоколонны минула перекресток и, взвыв мотором в какой-то рытвине, ударила светом фар прямо в лицо Кушхова. Тот невольно пригнул голову, развернул автомат стволом на свет. Казалось, еще мгновение, и он выпустит очередь по фарам.
— Не смей, Мархаб! — глухо прикрикнул Шваленберг. — Опусти автомат, отвернись и молчи... Ни слова, понял?
— Может, предупредить ребят? — спросил Кушхов.
— Молчи!
Шваленберг торопливо поднял крышку капота над мотором грузовика и бросился наперерез приближавшейся машине.
— Одну минуту, остановитесь! — крикнул он по-немецки, громко, требовательно.
На машине сидели солдаты. Шофер замедлил ход, выглянул из кабины.
— Что случилось?
— Выручайте, — проговорил просительно Шваленберг. — Свеча испортилась. — И увидев рядом с шофером офицера, обратился к нему: — Господин майор, очень прошу. Мне нужно срочно в штаб, важный груз. А как назло ни одной запасной свечи.
Машина остановилась.
— У тебя есть свечи? — спросил майор шофера.
— Мне самому нужны, — буркнул тот.
— Дай одну.
— А парочку нельзя? — сказал Шваленберг.
— Нет, нельзя, — категорически отказал шофер. Вынув из-под сиденья небольшой металлический ящик, он на ощупь, видимо, не желая показывать свои запасы, вьь брал свечу и протянул ее Шваленбергу.
— Что там? Почему стали? — донеслось с машин» остановившихся за головной.
— Сейчас, сейчас! — откликнулся майор. Шваленберг козырнул ему.
— Спасибо, господин майор.
— Впредь надо возить с собой запасные свечи, — по-начальнически назидательно промолвил тот.
— Слушаюсь!
Машина поехала дальше. За ней двинулась вся колонна. Пропуская ее, Шваленберг стоял у грузовика и приветственно помахивал рукой шоферам и солдатам.
Вскоре прошла последняя, двадцать первая машина. Шваленберг машинально сунул свечу в карман, снял пилотку и вытер взмокший лоб. Сказал Кушхову:
— Так-то, Мархаб! Кушхов улыбнулся.
— Здорово вы придумали. Я сидел как на иголках. Ну, думаю, сейчас конец.
— Значит, еще поживем, Мархаб! — весело сказал Шваленберг. — Значит, не вышел наш срок...
Шум моторов постепенно затих вдали. Прибежал Жарких.
— Целы, невредимы?
— Как видишь, — ответил Кушхов.
— Как с Нейманом? — спросил Шваленберг.
— Милуется собака.
— Поторопитесь.
— Мы ж выжидали. Сейчас будем брать!.. И началось.
Музалев рванул дверь на себя с такой силой, что она едва не сбила его самого с ног. Жарких и Нишенко влетели в комнату, тускло освещенную прикрученным огнем настольной лампы. Нейман лежал на кровати в обнимку с полуобнаженной блондинкой. Он не сразу понял, что происходит, чего от него требуют немецкие солдаты, удивительно чисто говорящие по-русски.
— Не узнаешь? — Нишенко схватил его за рубашку у груди и приблизил к нему свое лицо. — Думал, не найдем тебя?.. Сволочь!
Нейман узнал Нишенко. И как только узнал, пьяная одурь мгновенно вылетела из его головы. С искаженным гримасой ужаса лицом, он попытался было вырваться, но почувствовав, какая сила заключена в руке Нишенко, вдруг завопил истерично, по-бабьи, будто его режут тупым ножом.
Блондинка стучала зубами, прикрывая ноги простыней.
Музалев зажал рот Нейману. Жарких приготовил кляп. Минуту спустя предатель валялся на полу, связанный по рукам и ногам, с заткнутым ртом. Он извивался, мычал, дико ворочал обезумевшими от страха глазами.
— Жидкий ты на расправу, — презрительно сплюнул Музалев.
— Известное дело, — заметил Нишенко. — Они, предатели все такие: трусы, слюнтяи и бабники.
Жарких взглянул на блондинку.
— А эту фрау куда?
Блондинка завизжала.
— Я не фрау... Я русская... Пощадите, не убивайте.
— Молчи, тварь продажная, — гаркнул на нее Нишенко. — Какая же ты русская? Шлюха немецкая, вот кто.
— Пощадите! — застонала блондинка. — Я больше не буду... Не надо!
— Черт с ней! — махнул рукой Музалев.
— Жалеешь? — неодобрительно бросил ему Нишенко. — Не успеем порог переступить, как она крик поднимет.
— Нет, нет, клянусь. Я буду молчать. Клянусь...
— Ну смотри, только пискни! — пригрозил Нишенко. Неймана вынесли на улицу, уложили на кузов между фельдфебелем и солдатом. К калитке вышел хозяин дома.
— Спасибо, Егор Спиридонович, за содействие, — пожал ему руку Жарких. — Может быть, с нами двинете? Как бы беды с вами не случилось!
— Ничего, обойдется, — спокойно ответил старик.— Я уже не раз немцев вокруг пальца обводил. А тут и обводить нечего. Утром сам в полицию явлюсь и пожалуюсь на вас. Ну, и барышня подтвердит.
— Не выдала б она вас.
— С какой стати выдавать ей меня? Думаете, она от хорошей жизни в полюбовницы к этому гаду пошла? — Старик вздохнул. — Впрочем, не знаю. Все может быть. Но я не боюсь, годы уже не те, чтобы бояться...
Вести машину по шоссе было опасно: контрольные посты, комендантские патрули. Бросать грузовик тоже не хотелось. Медикаменты и продукты были очень нужны партизанам. Ну и, кроме того, отпадала необходимость тащить Неймана на себе и представлялась возможность доставить в штаб отряда двух «языков» — фельдфебеля и солдата.
Выехали на окраину города, сонную и глухую в этот предрассветный час. Тьма уже начинала редеть. Правее, метрах в трехстах, тянулась шоссейная дорога Шептовка»— Славута. По ней часто проносились машины, почти не соблюдая светомаскировки. Прямо, за небольшим выгоном, лежало кукурузное поле.
Шваленберг направил машину по узкой грунтовой дороге, которая пролегала между рослыми кукурузными стеблями. В конце поля стоял покосившийся столб с двумя указателями. Один из них был направлен остри-ем на юг, второй — на северо-запад. Надписи на немецком языке гласили, что к югу находился взорванный мост, на северо-западе имелся объезд. Судя по поросшему травой грунту объездной дороги, здесь уже давно не было никакого движения транспорта.
Шваленберг решил воспользоваться старым объездом. Правда, дорога местами была настолько изрезана колеями и искалечена рытвинами и ухабами, что грузовик то и дело бросало из стороны в сторону. Однако эта тряска продолжалась недолго. Преодолев вброд небольшую речушку, грузовик выбрался на хорошо укатанный проселок и понесся на юго-восток, в сторону Славуты, почти параллельно шоссе, которое шло в километре южнее.
Шваленберг вел машину через села. Ночью ее никто не задерживал, зато утром все чаще стали попадаться посты из местных полицейских. Два раза Шваленбергу пришлось останавливать грузовик у самодельных деревянных шлагбаумов, расположенных на подъездах к мостам. В первом случае, едва завидев в кабине немецкого обер-лейтенанта и немецких солдат в кузове, по-лицаи торопливо подняли шлагбаум и дружно откозыряли. Во втором случае Шваленберг налетел на постовых с такой отборной немецкой бранью, что они не отважились потребовать документы и задерживать машину дольше.
Жарких предложил было пересидеть где-нибудь в лесу до вечера, чтобы продолжать путь в потемках, но Шваленберг не согласился с ним.
— До места осталось не больше тридцати километров, — заявил он. — Вполне возможно, что немцы устроили засады на лесных дорогах: подкарауливают партизан. Ночью они наверняка перехватят нас, а днем у нас больше вероятностей проскочить с машиной. На ней знаки вермахта, мы все в немецкой форме, ну и я, в конце концов, все-таки немец.
Его предположение о существовании засад оказалось правильным. Именно то обстоятельство, что встреча с карателями произошла днем, спасло и всю группу, и машину с грузом. Завидев грузовой «оппель» с военными опознавательными знаками, немцы, засевшие с пулеметами по обеим сторонам просеки, высыпали на дорогу.
— Куда вы? — закричал рыжеусый капитан, подняв руку. — Дальше нет проезда. — И ткнул большим пальцем через плечо, указывая в сторону лесной чащи. — Там партизаны.
Шваленберг остановил машину, спросил:
— А где же батальон майора Цвейга?
Спросил наугад, выдумав и батальон, и майора Цвейга.
Капитан задумался.
— Похоже, вы заблудились, обер-лейтенант.
— Возможно, — ответил Шваленберг и выглянул из кабины. — Где здесь можно развернуться?
Капитан указал на крохотную поляну, лежавшую впереди, не далее как в тридцати шагах от засады.
— Тогда разрешите развернуться?
— Прежде предъявите документы.
— Сейчас. Вернусь, и вы получите документы, — сказал Шваленберг, медленно продвигая грузовик вперед.
Капитан и солдаты посторонились. В это время из кузова донесся дикий вопль:
— Спасите!
Каким-то образом Нейману удалось освободить рот от кляпа.
— Что это? — остолбенел капитан.
Шваленберг переключил скорость, и машина рванулась вперед.
— Стой! Ни с места! — заорал капитан.
В ответ с кузова грузовика дружно застрочили автоматы. Капитан выхватил из кобуры пистолет, но тут же грохнулся на землю. Застигнутые врасплох солдаты, попав под пули, валились в кусты. А Нейман, заглушая своим голосом греск автоматов, продолжал истошно орать:
— Спасите! Спасите!
Позади застучали пулеметы. Били они неточно. Пули свистели то высоко над грузовиком, то вздымали пыльные фонтанчики далеко за задними скатами. Шва-ленберг выжимал из мотора все силы, надо было успеть выскочить на поперечную просеку, которая вела к реке, на новые лесосеки.
Одна пуля отщепила край доски заднего борта. Вторая впилась в ящик рядом с головой Музалева. Третья, располосовав мундир Нишенко и опалив ему плечо, пробила верх кабины.
— Надо бросать эту чертову колесницу! — крикнул Нишенко.
— Зачем бросать? Столько добра оставить? Нет, нельзя! — мотнул головой Кушхов.
Шваленберг притормозил. Музалев забарабанил кулаком по кабине:
— Ты что, сдурел? Не останавливайся, гони!
— Все в порядке, — облегченно вздохнул Шваленберг и, едва не опрокинув грузовик на бок, вывел его на поперечную просеку.
Теперь пули врагов Нейману уже не затыкали рот: кричи не кричи, а возмездие приближалось. И Нейман не кричал. Чуя свою близкую гибель, он скулил, как затравленный волк.
