Антонина Баженова по-прежнему навещала Чамоко-ва, но теперь делала это реже. Как-то Станислав Шваленберг передал Чамокову содержание разговора, который происходил между комендантом гросслазарета и начальником славутского отделения гестапо. В связи с участившимися диверсиями в немецком тылу Гиммлер издал секретный приказ об усилении борьбы с партизанскими группами и подпольными организациями на оккупированной территории. Начальник славутской тайной полиции провел соответствующий инструктаж во всех немецких учреждениях в Славуте и в первую очередь потребовал усиления бдительности от комендантов воинских складов, лагерей военнопленных и гросслазарета.
— Боюсь, что Баженова тоже может попасть в число подозрительных лиц, — предупредил Шваленберг Чамокова. — Вчера, после беседы с гестаповцем, комендант Планк провел совещание с нами, блокфюрерами. Он потребовал от нас расширять агентурную сеть среди раненых и пришел в ярость, когда узнал, что вербовка агентов идет из рук вон плохо. Начали выяснять причину.
«Мало денег даете? Льгот? Жратвы?» -- допытывался Планк. «Дело в страхе!» — объяснил блокфюрер шестого корпуса и тут же сообщил о загадочном море, который напал на всех агентов его корпуса. «И у меня то же самое!», «И в моем блоке!» — подхватили некоторые. Более благоразумные промолчали.: Этим они не только спасли себя от опалы, но и невольно, к счастью, предотвратили большую опасность, которая могла обрушиться на всех раненых. Ведь если бы подобные подтверждения поступили от всех блокфюреров, то коменданту стало бы ясно, что кто-то ведет планомерную борьбу с агентурой.
— Да, вы правы, — согласился Чамоков, обеспокоенный сообщением.
— Планка насторожило заявление блокфюрера шестого корпуса, — продолжал Шваленберг. — Он вдруг ткнул пальцем в мою сторону и спросил: «А как у вас, Шваленберг?» «Все в порядке!» — ответил я. Комендант взглянул на блокфюрера третьего корпуса: «У вас, Шмидт?» «Нормально!» — ответил тот. И так были опрошены все. Закончилось дело тем, что блокфюреры, заявившие о «море», были тут же смещены со своих должностей. Ну, а всем остальным было приказано зорко и неустанно следить за каждым раненым и обращать особое внимание на все случаи какой бы то ни было связи раненых с внешним миром. Вот почему у меня возникли опасения, как бы Планку не взбрело в голову взять под подозрение Баженову.
— Как же быть? — задумался Чамоков.
— Связь с Михайловым я беру на себя, — сказал Шваленберг. — Уж я-то вне всяких подозрений, и в свободные часы волен бывать там, где мне вздумается.
— Тогда я скажу Баженовой, чтобы она не приходила сюда больше, — заметил Чамоков.
— Нет, не делайте этого, — возразил Шваленберг.— Пусть ходит, но реже. Если она перестанет появляться здесь, подозрения Планка только усилятся... Пусть приходит, но, разумеется, никаких листовок, сводок и письменных сообщений. Мало ли кому вздумается обыскать ее или вас...
Отныне Баженова передавала Чамокову только устные сообщения. Основную связь с Михайловым осуществлял Шваленберг. Каждый раз он возвращался с прогулки в город то со сводками Совинформбюро, то с ли-стовками, поступавшими к Михайлову из Шепетовки от Яворского. Листовки призывали военнопленных саботировать все работы на оккупантов, устраивать побеги и уходить в партизанские отряды. Одновременно в них * сообщалось о зверствах гитлеровцев над мирным населением оккупированных районов и о действиях партизан. Вскоре подпольной группе Михайлова с помощью партизан Антона Одуха удалось осуществить давно задуманный план налета на железнодорожный эшелон с военнопленными, которых гитлеровцы отправляли в Германию.
Грузились пленные на станции Славута. Триста человек было отобрано из числа «излечившихся» в гроссла-зарете. Причем, если раньше люди старались любой ценой увильнуть от отправки в фашистский рейх, то на этот раз, к немалому удивлению администрации гросс-лазарета, желающих ехать на работы в Германию оказалось больше чем достаточно. Особо отличился блок-фюрер Шваленберг: из своего блока он выделил свыше ста человек, среди которых были раненые с едва зарубцевавшимися ранами. Около семидесяти человек отправлял блок, где лечебную работу возглавляли Роман Лопухин и старший санитар Федор Изотов.
Чамоков через Шваленберга все время информировал Михайлова о ходе комплектования групп раненых для отправки. Отборочную комиссию возглавлял майор Борба, но фактически он мало принимал участия в деятельности комиссии, переложив всю работу на плечи Чамокова. Отдавая должное врачебному мастерству Чамокова, Борба не раз ставил его в пример немецким врачам и считал его своим самым надежным помощником. Еще бы! Чамоков сумел ликвидировать в лазарете опасную инфекцию; Чамоков сумел оправдать расход выделенных в его распоряжение медикаментов и перевязочных средств: все спасенные им люди добровольно ушли в карательные формирования и теперь охотно, не из-под палки, собирались в Германию. Борба глубоко убедил себя в том, что Чамоков еще не раз докажет свое рвение, лишь бы только заполучить теплое местечко после победы немецкой армии над советскими войсками.
Увлеченный «психологическим» экспериментом перековки сознания Чамокова, Борба не задумывался над тем, что в действительности двигало Чамоковым, чем были заняты мысли и сердце человека, для которого*слу-жение Родине было превыше всего. Он использовал анестезирующие средства, получаемые от Борбы, совсем не для того, чтобы облегчить страдания оперируемых и тем самым подготовить из этих людей предателей. Он щадил силы своих соотечественников, помогал им скорее подняться на ноги й затем готовил их для новых, непримиримых схваток с фашизмом. Нет, не рабов для Германии и не будущих карателей отбирал он среди спасенных им и его друзьями раненых, так же, как не для Германии старались Жарких, Яворский, Горба-тюк и другие подпольщики, прекрасно понимавшие, что их ждет в случае провала...
В ту ночь, когда эшелон был наконец отправлен, ни Чамоков, ни Лопухин, ни Стецура, ни Изотов не спали. Охваченные ожиданием, они прислушивались, мысленно были где-то в окутанных туманной дымкой лесах, среди партизан. Антона Одуха. И то же самое испытывали в эти минуты Михайлов в своем больничном флигеле, Гор-батюк на далеком лесоучастке, куда он доставил приказ Михайлова о нападении на эшелон, Шваленберг, думающий о будущем своей родины.
Перед рассветом город Славута был разбужен воем сирены. Поднятые по тревоге части местного гарнизона промчались на грузовиках, в сопровождении танкеток, мимо гросслазарета. А утром стало известно, что на одном из перегонов эшелон подвергся налету партизан, которые, перебив охрану, увели в лес всех освобожденных пленников. Когда немцы прибыли на место происшествия, там, подобно длинной огненной змее, пылал железнодорожный состав на исковерканных взрывами путях...
Это случилось в пятницу. А на следующей неделе, в четверг, в то самое время, когда немцы пропустили по восстановленному мосту первую дрезину, к западу от Шепетовки полетел под откос еще один состав — с сол-датами, вооружением и боеприпасами. После короткой перестрелки с партизанами, уцелевшие солдаты разбежались, а партизаны, захватив большое количество трофейных автоматов, пулеметов, гранат и патронов, скрылись в лесах.
В связи с этими событиями оккупанты усилили воинские гарнизоны во всех городах, местечках и селах, расположенных вдоль железнодорожных линий, особенно в Шепетовке и Славуте. Между станциями методически патрулировали бронедрезины, вооруженные пулеметами и скорострельными пушками. За каждой дрезиной, как правило, следовало две, а то и три плат-формы с автоматчиками и саперами. Жандармы и местные зондеркоманды то и дело устраивали облавы в населенных пунктах, прочесывали прилегающие к железной дороге леса. Все заподозренные в связях с партизанами, подпольщиками подвергались пыткам, затем, для устрашения местных жителей, веб арестованные уничтожались. Одних расстреливали, других казнили публично на городских и сельских площадях. Не было дня, чтобы виселицы пустовали...
Гестапо, полиция, охранные войска готовились к проведению широких карательных операций против партизан. В срочном порядке заканчивалось формирование казачьей части и школы командиров в Шепетовке, которые должны были составить основное ядро карательных войск. Хорошо экипированные и вооруженные, они предназначались для сквозных ирочесок больших лесных массивов и для проведения длительных боевых действий.
Формирование этих добровольческих частей шло успешно. Представители немецкого командования, многократно инспектировавшие их, с удовлетворением отмечали железную дисциплину и отменный боевой дух как у казаков, так и в школе командиров. Добровольцы, казалось, с нетерпением ждали, когда им поручат «настоящее дело», и прямо-таки рвались в бой. На учебных стрельбах и на тактических занятиях они обнаруживали отличные воинские качества, за что несколько офицеров-доб-ровольцев, в том числе и сотник Жарких, были награждены личным оружием и получили ценные подарки от начальника Шепетовского гарнизона...
И вот наконец наступил тот день, когда добровольческие части покинули казармы. Их подняли на рассвете, по тревоге. Такая поспешность была обусловлена тем обстоятельством, что накануне вечером начальник Шепетовского гарнизона получил агентурные сведения о скоплении партизан в лесах северо-западнее Славуты. Сведения эти поступили от директора лесозавода Горбатюка, который только что вернулся с лесоучастков, расположенных в тех лесах, и не вызвали у начальника гар-низона никакого сомнения, поскольку Горбатюк был на очень хорошем счету у местных властей.
Выслушав сообщение Горбатюка, начальник гарнизона вызвал к себе шефа гестапо и начальника полиции.
— Откуда вы взяли, что это партизаны? — спросил шеф гестапо Горбатюка.
— Они совершили налет на продовольственный склад лесоучастка и обстреляли мой грузовик, — ответил тот.
— И много их?
— Рабочие утверждают, что много.
— Как вооружены?
— Судя по тому, что они палили в грузовик из автоматов и ручного пулемета, можно заключить, чем располагают эти люди.
— Вы хотели сказать, бандиты, — вставил начальник полиции.
— Я столько пережил там... в лесу... — пробормотал Горбатюк. — Есть от чего потерять голову... Лесоучасток остался без продовольствия. Большинство рабочих разбежалось... Право, не знаю, что делать. С таким тру-дом наладил работу, и вдруг... — Он сокрушенно развел руками, понурился.
— Не унывайте, господин Горбатюк, — ободряюще кивнул ему начальник гарнизона. — Мы постараемся навести порядок в лесу, а вы можете идти отдыхать. Заверяю вас, что после разгрома партизанских банд, я не забуду отблагодарить за те ценные сведения, которые вы так своевременно доставили мне.
— Стоит ли благодарить, — смущенно отозвался Горбатюк. — Я выполнил свой долг, не больше...
Говоря так, Горбатюк не кривил душой. Он действительно выполнил свой долг, передал лишь то, что поручил ему передать Михайлов. Да, партизаны Одуха появились вчера в указанном месте. Правда, они не напа-дали на склад и не обстреливали грузовик Горбатюка. Завскладом по распоряжению самого Горбатюка выдал продукты партизанам точно так же, как это делалось уже не раз раньше. Три тонны муки, которую вез Горбатюк на грузовике, преспокойнейшим образом перекочевали на телеги и были отправлены с остальными продуктами на базу партизанского отряда. Сведения же о скоплении партизан в лесах северо-западнее Славуты явились своеобразной приманкой. Дело в том, что за несколько дней до разговора Горбатюка с начальником Шепетов-ского гарнизона Жарких доложил Михайлову о полной боевой готовности казаков и командирской школы. Ос-тавалось ускорить их вывод из казарм на дело. Михайлов рассчиты- Герой Советского Союза вал на эффективность Антон Захарович Одуха. выдуманной им приманки: оккупанты не устоят от соблазна испытать до-бровольцев в первой карательной экспедиции.
Расчет оказался правильным. Приманка подействовала. Чуть свет казаки и командиры-«каратели», в сопровождении двух взводов жандармов и полицейских, отправились на грузовиках к лесоучастку, где, по словам Горбатюка, появились партизаны.
Карательную экспедицию возглавлял полковник Буш, приехавший в Шепетовку для «передачи опыта» подобных операций, которые он уже проводил в Белоруссии и на Украине. На его груди тускло поблескивали два железных креста — награда за «твердость воли» и за жестокость, проявленные во время расправ над местным населением оккупированных районов. Он ехал вместе с начальником гестапо и командиром казачьей части майором Петровым в легковой машине в середине колонны грузовиков.
Погода была пасмурная. Моросил мелкий дождь. Дорога тянулась через намокший лес. Из чащ веяло оз-нобляющей сыростью и духом прелой, годами слежавшейся листвы.
Километрах в двух от лесоучастка что-то случилось с моторами трех грузовиков, на которых ехали казаки сотни Жарких. Шофе'ры начали копаться в моторах Вскоре вся колонна, включая и жандармские взводы, проследовала мимо остановившихся грузовиков. Командир добровольческой офицерской школы, сидевший рядом с шофером в кабине головной машины колонны, дал распоряжение подождать отставшие грузовики, и вся колонна стала.
Полковник Буш послал своего шофера узнать, что случилось. Тот вернулся с командиром офицерской школы. Последний изложил свои соображения, побудившие его сделать остановку, сказал:
— Я считаю, что мы рискуем нарваться на партизанскую засаду. Лесоучасток совсем рядом, и допускать большие интервалы между машинами никак нельзя. Во всяком случае, каждая машина должна находиться в пределах хорошей видимости как с впереди идущей, так и следующей позади машин. А мы уже потеряли из виду сотню Жарких.
— Не возражаю, можно подождать, — согласился полковник Буш. Выйдя из машины, он закурил, поднял воротник шинели и, поведя хмурым взглядом по столпившимся вдоль дороги деревьям, сказал: — Я почему-то убежден, что никаких партизан здесь нет. Это коварные бестии. По опыту знаю: у них недурно поставлена разведка. Прознав, какая грозная сила двинулась сюда, они наверняка перекочевали в другой район.
Майор Петров, стоявший рядом с ним, мельком взглянул на командира офицерской школы. Тот приглушенно кашлянул.
Грузовики с сотней Жарких не появлялись.
— Господин полковник, — промолвил Петров, — а не послать ли нам разведку к конторе лесоучастка? — Достав карту, он указал пальцем на черный квадратик, обведенный красным карандашом. — Тут ведь совсем недалеко. Так сказать, для гарантии от всяких неожиданностей.
Полное, гладко выбритое лицо Буша дернулось от кривой усмешки.
— Поверьте мне, неожиданностей не будет. — В тоне, с которым прозвучали эти слова, ощущалась самоуверенность солдафона, привыкшего к легким победам.— Партизаны коварны, но в то же время — страшно трус-ливы. — Помолчав, полковник взглянул на часы, добавил снисходительно: — Впрочем, посылайте разведку, если вам так уж хочется, для успокоения своих нервов.
В разведывательную группу вошли восемь офицеров, два отделения казаков и пять жандармов. Последние были включены по рекомендации самого полковника Буша. Сказывалось его недоверие к русским, хотя в дан-ном случае он и имел дело с людьми, добровольно изъявившими согласие драться против своих соотечественников за великую Германию. Разведчики уже собрались в путь, когда Буш задержал взгляд на смуглом, горя-чеглазом казаке, лицо которого заросло густой черной бородой.
— Это что, тоже казак? — поинтересовался Буш.
— Нет, господин полковник, это горец, — ответил Петров.
Буш подошел к горцу.
— Откуда?
— С Кубани, — вытянулся бородач.
— Имя?
— Исмаил Хуажев.
— Как попал в казачью часть?
— Доброволец, был старшим санитаром в гросслаза-рете. Мой отец князем был.
— О, даже князь! — воскликнул удивленный Буш и обернулся к Петрову. — Побольше бы нам таких. Такие не подведут. — И снова взглянул на Хуажева: — Молодец! Вернемся в Шепетовку, я заберу тебя в специаль-ную часть. Хочешь?
Хуажев приложил правую руку к сердцу и поклонился...
Разведчики ушли.
Томительно тянулось время. Майор Петров дал команду людям размяться. Грузовики опустели. Машины Жарких по-прежнему торчали где-то позади на лесной дороге. От разведчиков тоже не поступало никаких све-дений. Послали одного, потом еще двух связных к Жарких. Они не вернулись. Буш все чаще поглядывал на часы.
И вдруг совсем рядом в лесу, по обеим сторонам дороги завязалась перестрелка. Пули со свистом проносились над колонной, секли ветви на деревьях.
Полковник Буш выхватил из кобуры пистолет и, взмахнув им, заорал:
— К бою!
Командир офицерской школы бросился в голову колонны. Майор Петров тоже выхватил пистолет и крикнул звонко, так, что у Буша едва не лопнули барабанные перепонки:
— Начали, товарищи! Огонь по изменникам Родины!
Полковник оторопел. У грузовиков происходило что-то невообразимое. Шла самая настоящая рукопашная. Прежде чем жандармы и полицейские успели прийти в себя, из лесу на них налетела сотня Жарких и обдала дружным огнем из автоматов.
Буш слишком поздно понял, что происходит. Пожалуй, лишь после того, как кто-то выбил из его руки пистолет и гаркнул над самым ухом:
— Руки вверх, фашистский пес!
Буш оглянулся. Начальник гестапо валялся у машины с простреленной головой. Немец-шофер стоял с высоко поднятыми руками. А прямо перед Бушем высился дюжий казачина со вскинутым автоматом. Дуло автомата было направлено прямо в сердце полковника.
Схватка закончилась быстро. Сдавшиеся в плен — немцы и предатели — были согнаны на небольшую поляну и затравленно озирались по сторонам, видимо, все еще не веря в то, что случилось. Вдоль грузовиков мелькали незнакомые люди в красноармейских шинелях, ватниках, в гражданской одежде. Они обнимались, целовались с бывшими «добровольцами» и питомцами командирской школы, с теми самыми, руками которых немцы хотели разгромить партизан.
На дороге уже мерно работали моторы автомашин, «добровольцы» и партизаны строились в колонны. Их ждали леса Подолья, славные боевые дела.
