Трудно, наверное, перечислить все стихи, которые посвящены белым ночам: их воспевали поэты многих поколений, не исключая и современных. И людям, впервые увидевшим белые ночи, я уверен, надолго запоминается. Эта своеобразная красота северного лета. Белые ночи. Это первое «знакомство» так отчетливо врезалось в память, что до сих пор я припоминаю многие детали тех событий.

В конце мая 1944 года наша гвардейская дивизия, недавно реорганизованная из воздушно-десантных войск, отправилась на Карельский фронт. Наш батальон выгрузился примерно в 25—30 километрах от Лодейного Поля (города севернее Ленинграда). Здесь не было ни станции, ни поселка, ни даже жилья. А до Лодейного Поля, где река Свирь была линией фронта и «ничейной» полосой (нейтральной зоной); поезда ходили редко, да и те возил бронированный паровоз. Вот на этом месте нам предстояло выгрузить технику и боеприпасы всей дивизии.

День был солнечный, яркий. После недавнего завтрака в вагоне нам, солдатам, еще не очень-то хотелось обедать. Но так как походная кухня в тот день больше не обещала что-нибудь приготовить, то солдаты хотя и без особого желания, но все же поковырялись в котелке с надоевшей за дорогу пшенной кашей. Не успели мы по-настоящему расположиться и растянуть плащ-палатку, как прибыл из тыла эшелон с боеприпасами. Его надо было выгрузить немедленно, так как могла налететь авиация врага. Каждому взводу достался один вагон. Работали мы сноровисто и быстро справились с делом. Затем едва устроились со своим походным «жильем», как подошел новый состав. Задание — то же. И так без передышки мы встретили 9 эшелонов подряд: после почти трехлетней обороны Карельский фронт готовился перейти в решительное наступление.

И если первые эшелоны мы выгрузили легко, как бы играя, то затем тяжелые — до центнера и больше — ящики со снарядами, минами и ракетами для «катюш» и «андрюш» стали изматывать наши силы. И мы стали ждать вечер: с наступлением ночи, как нам казалось, выпадет свободная минутка, чтобы приготовить обед и хоть немножко передохнуть. Солдаты с надеждой поглядывали на солнце, которое будто нарочно не спешило приблизиться к горизонту. Но вот, наконец, и оно не выдержало и скрылось: громадное зарево на весь небосклон освещало все вокруг почти как днем; в пасмурный день бывает даже темнее.

Эшелоны прибывали друг за другом. Работа наша продолжалась, а мы все ждали темноты, но она так и не наступила: не успела сойти заря, как вновь взошло солнце. Давно прошло и время ужина, за ночь мы так и не сомкнули глаз. Но очарование утренних лучей наступившего дня вновь вдохнуло нам свежие силы. Хоть мы изрядно и устали, но нас ободряло наше «открытие» белой ночи, а также сознание того, что ни один эшелон здесь не задержался. А солдаты не просто смеялись, а от души хохотали над своей несбывшейся мечтой дождаться ночной тьмы: ведь когда-то в школе об этом они слышали...

В начале июня Карельский фронт на всех участках перешел в наступление. И уже затем в боевые будни на коротких привалах в лесной чаще или болотах Карелии мы не раз вспоминали о той, первой для нас белой ночи. Солдатские дороги привели потом нас в Румынию и Югославию; они пересекли Венгрию и вступили в Австрию, но об этой белой ночи мы как-то не забывали.

То, о чем здесь рассказано, конечно, не сдержит описания каких-то подвигов одного-двух бойцов, но в то же время это одна страница, показывающая судьбу целого поколения. Ведь тогда мне и моим боевым друзьям Саше Федосееву и Саше Цыбину, Вите Питомцу и Леше Тимошину, Сергею Смирнову и многим другим было по 18—19 лет, то есть самая та пора, когда белыми ночами надо бы только любоваться. Но на долю моих сверстников досталась совсем другая юность: суровая, опаленная пламенем войны, боевая и потому незабываемая.