Когда Гитлер напал на Бельгию, страна эта девятнадцать дней билась с врагом, но враг победил, и Бельгия была оккупирована.

Когда гитлеровцы, вышибленные из дома сержантом Павловым, хотели захватить обратно этот дом, сражение продолжалось пятьдесят восемь дней и ночей. И победителями оказались защитники дома. Их было немного — несколько десятков бойцов, о которых можно сказать: «Эти люди забыли о себе, о самой своей жизни, но потомки никогда не забудут их». О пятидесяти восьми днях обороны Дома Павлова написаны стихи, песни, очерки и рассказы. Вот несколько строчек из рассказа об одном только дне почти двухмесячной обороны Дома Павлова:

«Бой, как обычно, начался с ураганного артиллерийского и минометного обстрела. Укрываясь за развалинами, фашисты все теснее сжимали полукольцо. Появились два танка и открыли огонь...

Кончились патроны. Павлов отбросил бесполезный автомат и начал швырять гранаты. Кончились гранаты, и в ход пошли кирпичи... Иващенко молча оглядел товарищей и куском железа нацарапал на стене: «Здесь до последнего патрона стоят гвардейцы. Умрем, но врага не пустим».

Это строчки из книги Ивана Филипповича Афанасьева — одного из защитников Дома Павлова. Свою книгу «Дом солдатской славы» Иван Филиппович диктовал вскоре после войны. Диктовал, а не писал, потому что был слепой. Он видел Сталинград в руинах и пепле. Но не пришлось Афанасьеву видеть, как бульдозеры сгребали развалины и мусор, как башенные краны поднимали дома, как рождались новые улицы, кварталы, площади, районы.

Так бывает в театре. Так могло быть в пьесе о Сталинграде: один акт — война, затем после антракта следующий акт — возрожденный город.

Так же случилось с Афанасьевым. Когда талантливые врачи вернули ему зрение, город уже был почти полностью восстановлен. Прозревшие глаза увидели восстановленный дом Павлова и на его стене имя Ивана Филипповича Афанасьева.

Спустя двенадцать лет он будто бы из отлучки вернулся в Волгоград.

Двенадцать лет слепоты! Как много произошло за это время в городе на Волге. Черный и обуглившийся, в развалинах и воронках город стал светлым, легким, чудесно распланированным.

Иван Филиппович шел по прямым зеленым улицам. Да, теперь ничто почти не напоминало о страшных днях войны, ничто, кроме памятников, разрушенной мельницы и братских могил. Афанасьев вспоминал погибших товарищей. Ведь тот, кто побывал на войне, кто видел кровь, горе и пепел, никогда не может забыть друга, шедшего рядом в бой и упавшего в этом бою.

Волгоградцы устлали свой город разноцветными коврами цветов. Над могилами героев склонили свои кроны тополя, березы и клены.

Ивана Филипповича обуяла жадность видеть, любоваться. Он ходил по тенистым паркам и скверам, сквозь окна троллейбуса и автобуса любовался волжской набережной с ее зелеными откосами, по которым молодые деревья и кустарники сбегали прямо к волжской воде.

В тех местах, которые запомнились Афанасьеву вздернутыми кверху дулами зениток, сейчас протянулись заводы нефтяной аппаратуры и алюминиевый, а невдалеке комбинат силикатных стен. Здесь заготавливали дома волгоградцам. Многие из них и не видели того, что было тут и после войны. Дом Павлова был для них чем-то вроде музея или реликвии Волгограда.

Увиделся Иван Филиппович и с Яковом Федотовичем Павловым. Много лет прошло с тех пор, как умолкли пушки, а все продолжались встречи боевых друзей. И все, кто встречался, обычно ахнув, говорили друг другу: «Как ты изменился!»

О легендарном доме на Пензенской улице Сталинграда писал и Павлов спустя почти тридцать лет после незабываемых дней обороны на Волге. Говорит об этих днях комендант Дома Павлова с присущей ему скромностью:

«И сейчас я с волнением вспоминаю незабываемые Дни обороны Сталинграда. С небольшой группой бойцов мне привелось пятьдесят восемь дней защищать один из домов в прославленном городе. Народ назвал это подвигом, а дом — «Домом Павлова». Мы же, бойцы Советской Армии, не думали, что это подвиг, мы просто исполняли свой воинский долг.

Нас было немного, защищавших этот рубеж. И каждый старался до конца выполнить свой долг, не страшась смерти.

Нас было немного, но для каждого из нас стало законом: «Все — за одного, один — за всех».

Фашисты обрушивали на дом тяжелые снаряды, бросали зажигательные бомбы. Валились стены, сносило по частям крышу, то в одном, то в другом этаже возникали пожары. Порой мы задыхались в горьком дыму, нам не хватало воды. Но каждый из нас был бодр и старался поддержать бодрость духа в товарище.

Как ни тяжела была минута, но всегда у Ильи Воронова находилась в запасе крепкая шутка; всегда рассмешит, позвякивая в кармане ружейными гильзами — по числу уничтоженных им врагов, Турдыев; и всех нас заразит весельем никогда не унывающий Мосияшвили...

Не помню случая, чтобы за пятьдесят восемь дней тяжелой и упорной обороны дома кто-нибудь роптал на трудности. Каждый боец делал не только все возможное, но порой и невозможное.

Наш маленький гарнизон как бы олицетворял собой великую дружбу народов нашей Родины.

Вместе с нами, русскими Александровым, Афанасьевым, Вороновым, Черноголовым, плечом к плечу воевали украинцы Глущенко, Сабгайда, Демченко, Довженко, грузины Мосияшвили и Степаношвили, татары Рамазанов и Шкуратов, казах Мурзаев, узбек Тургунов, таджик Турдыев, абхазец Сукба...»

Комендант Дома Павлова вот уже третий десяток лет поддерживает связь с «жильцами» своего дома, которых разбросало по всей нашей огромной стране. Беда лишь в том, что время меняет внешность людей, и, случается, не узнать друга, который был юношей, а сейчас голова его точно снегом осыпана.

<< Назад

Вперёд >>