На глубоких воронках от снарядов стояли экскаваторы.

Там, где недавно вспыхивали взрывы и полыхало пламя пожаров, теперь трещал железным наконечником сварщик. Он был в металлическом шлеме и походил на рыцаря.

Строители переносили город с чертежей на землю. Огромные военные грузовики подвозили теперь не снаряды, а кирпичи. И по Волге, по главной улице России, шли пароходы и баржи с камнем, железом, деревом для города, который рождался вновь...

Приехав в Сталинград после войны, Павлов попал как бы в совершенно незнакомый для него город. На огородах — пугала в выцветших немецких мундирах; разбитые танки со свастикой по брюхо вросли в землю; на волжском берегу деревянный барак с надписью «Станция», и тут же стройка: новые кирпичные стены.

Солнечный зайчик из ящика стекольщика прыгнул Павлову на лицо. Павлов зажмурился и одновременно улыбнулся. Ему казалось, что вокруг оркестры исполняют какие-то радостные мотивы — музыка, музыка слышалась ему со всех сторон. Это стучали деревянные молотки кровельщиков по звонкой жести, пели пилы, играли на рожках стрелочники.

Как же звуки эти были непохожи на шум и грохот войны! И какая ширь открылась перед Павловым в городе, в котором он знал небольшой участок, а точнее сказать — один дом и клочок земли перед ним.

Пригласили Якова Федотовича поехать в то место, где должны были начать строительство Сталинградской ГЭС. У Павлова день этот был так уплотнен, что в местечко Рынок — на место будущей стройки — он поехал на рассвете.

Белесый туман поднимался с Волги, шуршала по ветровому стеклу автомашины пыль степей. С откоса видна была прибрежная железная дорога, которая на большом расстоянии казалась игрушечной. Вагончики и паровоз не более спичечной коробки.

Один из инженеров-строителей будущей электростанции развернул карту, отмерил шагами расстояние, стараясь определить, где ляжет ось плотины. Ведь в те дни работы еще не начинались. Павлов шел за инженером. Неожиданно путь им преградил густой кустарник. Когда инженер раздвинул ветки, Павлов увидел деревянный конус памятника с красной звездой. На конусе была дощечка с надписью:

«В этом месте бойцы Советской Армии первыми переправились через Волгу на правый берег, сделав первый шаг исторического разгрома немцев под Сталинградом, который привел затем к поражению, и гибели всю армию Гитлера».

Инженер и Яков Федотович сняли фуражки и стояли, молча наклонив головы.

— Я слышал. Их было одиннадцать, — сказал Павлов.

- Да, — инженер подошел вплотную к памятнику. — эти одиннадцать обеспечили наступление наших частей. — Он снова развернул гармошку плана.

— Что же будет с памятником? — спросил Павлов. Инженер сложил план, засунул его в карман, помолчал, потом сказал:

— Мы его навечно вмонтируем в бетон. — Помолчал и повторил: — Да, навечно!..

Когда ехали обратно в город, стало совсем светло, солнце подрезало корни тумана. По длинной улице до самой площади, куда инженер довез Павлова, шумела и грохотала стройка: бульдозеры, экскаваторы, грузовики, подъемные краны. Все выглядело совсем по-иному — не так, как в дни боев. Тогда Павлов не очень-то разгуливал по городу — был, можно сказать, «домоседом».

Задул ветер, и в шуме листвы Павлову почудилось: «Ты ничего не забыл? Ты никого не забыл?» И он ответил сам себе: «Я все помню! Все!»

При этом он вспомнил того политрука, смерть которого в первый день сталинградских боев так потрясла его. Политрук упал, сраженный пулей фашистского снайпера, и только потом Павлов уничтожил того гитлеровца. «Почему не на минуту раньше? — думал Яков Федотович. — Почему?» Вспомнил он и товарищей по полку, по дому на Пензенской, сраженных пулей, осколком, миной... Все пятьдесят восемь дней в огне и дыму прошли перед ним —тяжелые, незабываемые ночи и дни. И внутренний голос сказал Павлову: «Смертью своей они сохранили жизнь живым и мне в том числе. Но я сделал все, что мог. Уничтожая врагов, я старался сохранить жизнь не только свою, но и моих товарищей».

Хотелось останавливаться, хотелось здороваться с каждым новым домом и цветником. И Павлов остановил подростка, который нес сетчатую авоську с книгами.

- Слышь, парень, не знаешь, как пройти к дому на Пензенской?

— Пензенская большая. Вам какой?

— Мне нужен этот бывший Дом специалистов, что возле площади.

— А, Дом Павлова?! Так бы и сказали. Идемте, я провожу.

— Да ты покажи направление, я и сам разберусь.

— Нет, не разберетесь. Там коллектор прокладывают. Все разворочено. А что, говорят, в войну было!

— А что?

— Немец песни пел: «Вольга, Вольга — унзер мутер». Решил, понимаете, что Волга ему мать. Оно и правда — у наших грудь была на берегу, а ноги в воде. Только Волга оказалась для фашистов не матерью, а мачехой.

— А ты здорово объясняешь, — сказал Павлов, — Сам-то в войну где был — в Сталинграде?

— Не. Какое в Сталинграде. Тут разве живой остался бы. Мы за Волгой были — эвакуированные. А здесь смерть одна.

— Скажешь тоже — смерть одна. Вон Павлов жив остался.

— Жив-то жив, да, говорят, так его покорежил проклятый фашист, что ничего целого, весь продырявленный и пожженный. Вот как...

— Так ли?.. — задумчиво, как бы про себя, сказал Павлов.

Они подошли к Дому Павлова.

— Так. Точно. Я знаю, — подтвердил парень. — Вот он. Глядите! — И юноша протянул руку к доске, которая была прибита на уровне второго этажа:

«Дом Павлова — передовой бастион обороны; этот дом в течение сентября —- ноября 1942 года героически защищала под командованием сержанта Павлова группа бойцов 13-й гвардейской стрелковой дивизии». Эта доска появилась в те дни, когда закончила работу бригада Александры Черкасовой, которая восстанавливала дом на Пензенской. Павлов прошел по комнатам, еще пахнувшим стружкой и свежей краской; на лестнице посторонился, когда мимо него проносили большой шкаф; спустился в нижний этаж, выглянул в окно на улицу. Окно теперь показалось ему очень большим.

Впереди, в нескольких шагах, дымилась черная каша асфальта. Молодой парень в кителе без погон проглаживал дымящуюся кашу большим механизированным катком. Слева, откуда обычно шли атакой фашисты, асфальт уже просох, из черного превратился в серый. Дети расквадратили его и, прыгая на одной ноге, играли в «классы».

Павлов вышел, посмотрел на дом, потом в сторону Волги и, снова оглядев дом, опустил глаза к расквадраченному асфальту. Он чуть наморщил лоб, припоминая что-то или высчитывая.

Да, так и есть. Вот сюда, ко второму квадрату, куда мальчик подтолкнул ногой камешек, подошел тогда фашистский автоматчик с закатанными до локтей рукавами. Он был ближе других фашистов к дому и отсюда уже никуда не ушел...

— Дяденька, вы кого ищете? — спросил мальчик.

— Играй! — сказал Павлов.

На улице перед домом было шумно. Подъехала большая автомашина с мебелью и узлами. Сверху, с узлов, свалилась детская ванночка и загрохотала по мостовой. Шипел фиолетовый огонек сварки: сваривали железную ограду.

Яков Федотович помог женщине, которая укладывала в ванночку узлы с вещами, потом подошел к ограде, оглядел дом издали.

На бывшей линии обороны, за которую не пустили врага, стоял памятник — танкетка на пьедестале. Рядом в коляске малыш гремел погремушкой. За домом блестела на солнце, ослепляла, казалась золотой Волга. До реки было совсем близко.

«А ведь тогда казалось, что далеко», — подумал Павлов.

Отжимая на ходу мокрую косу, подбежала к малышу девочка лет двенадцати.

— Он не плакал? — спросила она Павлова.

— Нет.

Девочка нагнулась к коляске и радостно воскликнула:

— Сухой! Вот молодец!

В эти минуты Павлов подумал: «Как хорошо, что дом восстановили для жилья. Ведь говорили, что дом этот сохранят как памятник, как реликвию. Конечно, мы сохраняем памятники борьбы за счастье людей, но прежде всего продолжаем эту борьбу. Вот восстановили дом, и в нем уже родился молодой житель Сталинграда. Вот он гукает на руках у девочки, хочет что-то сказать беззубым ртом, смеется».

— Ну как? — спросила, подойдя к Павлову и поздоровавшись, Александра Максимовна Черкасова. Она знала, что в этот день должен приехать Яков Федотович, ждала его.

— Хорошо! — сказал Павлов.

Он подошел к стене и написал на оштукатуренных кирпичах:

«Дом принял восстановленным. Я. Павлов».

Потом крепко пожал руки Александре Черкасовой.

— Спасибо!..

От Александры Максимовны Павлов узнал о Светлане.

Ее часто навещала одна из спасительниц девочки — бывший санинструктор, а теперь медсестра Елена Крылова.

— Ведь вас давно тут ждали, — сказала она Якову Федотовичу. — Все надеялись, может, вы знаете что-нибудь о родных этой девочки.

— Нет, — сказал Павлов, — я о ней ничего не знаю. Видел только ее и мать минуты две, не больше.

— Елена сегодня уезжает, — сказала Черкасова. — Она будет здесь перед отъездом. Придет прощаться с местами, где был КП Кубанова и ваш дом. — Сказав «ваш», Черкасова улыбнулась. — Говорю о вас, Яков Федотович, как о домовладельце.

— Ну что ж, — добавил Павлов, — если так, то надо говорить не «ваш», а «наш». На войне потрудились мы, а вы повоевали на восстановлении. Ведь так, повоевали?

— Да, — сказала Черкасова.

<< Назад

Вперёд >>