Глава 5
БУРЛЯТ ПОТОКИ
После создания
"Партизанской искры" между Крымкой и Савранью установилась прочная и
постоянная связь. Теперь на улицах Крымки часто появлялся маленький нищий,
жалобным голосом просивший подаяние. И всякий раз
маленький странник заходил к Гречаным и там задерживался. Гостеприимные
хозяева угощали сиротку чем могли. И Парфентий неизменно выходил
провожать мальчика. И никто не знал, о чем шептались они, забившись куда-нибудь в уголок коморы. В конце февраля Парфентий
получил от Моргуненко указание еще более расширить организацию, вовлечь в
нее и комсомольцев соседних сел, которые учились в крымской школе, бывшей
единственной в округе десятилеткой Всех, кто учился в
Крымке, Парфентий знал хорошо. Но тут предстояло выбирать самых лучших и
надежных. Он перебирал в голове всех комсомольцев,
с которыми учился, вспоминал их поведение, отдельные
поступки. При встрече Владимир Степанович
посоветовал ему начать с поселка Петровки. - В
Петровке есть замечательный парень Николай Демиденко,- сказал учитель,-
это, как ты знаешь, старый комсомолец, выходец из нашей школы, честный и
преданный. Я рекомендую его и уверен, что он будет тебе хорошим и надежным
помощником. Гречаный с готовностью согласился. Он
хорошо знал Николая Демиденко, не знал лишь, что тот сейчас в Пет-
ровке. Парфентий обрадовался, что этот чудесный
огромный парняга будет с ним вместе. Не мешкая,
Парфентий собрался и побежал в Петровку. Прямо через лед речки он
перемахнул на тот берег и пошел лесом. Комсомольцы усвоили правило - избегать лишний раз появляться на улицах села. Было
ясное зимнее утро. Затвердевший снег ослепительно искрился. На его белизне
лежали нежные кружевные тени от голых ветвей. Парфентий легко шагал по
хрустящему насту, думая о предстоящей встрече с
Николаем. Небольшой поселок Петровка живописно
раскинут вдоль правого берега Кодымы и, вплотную примыкая к селу
Катеринка, является как бы его продолжением. Хата
Демиденко стояла несколько на отлете, на дальнем краю поселка, у самого
подножья возвышенности, по которой проходила железная дорога. И сама хата,
и небольшой, но довольно густой садик помещались в котлованчике, а
невысокая глинобитная ограда еще более подчеркивала эту
глубину. "Вот где хорошо подпольными делами
заниматься. Ни одна собака не подкопается. Не то что у меня, на виду у всех", -
думал Парфентий, подходя к калитке, и от души позавидовал Николаю, что тот
живет в такой благодатной глуши. Где-то за хатой
раздался сипловатый лай. - У Николая сторож, -
вслух заметил Парфентий, подходя к калитке. Лай усилился. По голосу
Парфентий определил, что собака не маленькая, и на несколько секунд
задержался у калитки. "Бес его знает, еще порвет, а в руках ничего нет. Лучше,
конечно, если бы пес выскочил сюда, тут бы и
познакомились". Но собака не появлялась.
Убедившись, что она привязана, Парфентий вошел и постучал в
дверь. Через некоторое время щеколда изнутри
тихонько клацнула и дверь чуть приотворилась. - О-
о-о-ооо! Вот, оказывается, кто ко мне в гости пришел!- радушно воскликнул
Николай. - А я тебя в окошко не узнал.- И шире распахнув дверь, он протянул
через порог огромную ручищу, - Волчок,
перестань!- мягко приказал он. Крупный белый, с рыжими пятнами, лохматый
пес тихо взвизгнул и молча уставился на
пришельца. - Ты, брат, под надежной охраной
живешь, - засмеялся Парфентий. - Приходится. Да
вот, держим на цепи, чтобы эти гады жандармы или полицаи не пристрелили,-
пояснил Николай, сжимая руку Парфентию своей могучей медвежьей лапой,-
давненько, брат, не видались. - Да, пожалуй, года
два,- ответил Парфентий. Николай задвинул
щеколду. - Заходи в
хату. Дома кроме Николая никого не было. Хозяин
заставил окошки камышовыми щитками В хате стало полу-
темно. - Так лучше, солнце не будет в глаза бить, -
улыбнулся Николай, подмигнув Парфентию - Чем же тебя
угощать? - Только что
позавтракал. - Молока хочешь за компанию?
Горячее, прямо из печки. - С удовольствием выпью.
Молоко я люблю и никогда от него не отказываюсь,- согласился
Парфентий. От горячего молока у обоих по телу
разлилась теплота. - Давно в Петровке?- спросил
Парфентий. - Недавно, всего недели
две. - Где пропадал это
время? - В Доманевке. С самой осени прошлого года.
Там у меня бабушка. До войны я там не бывал, и меня никто не знает. Вот и
укрывался. Сюда показываться боялся. Кто его знает, люди ведь разные, могли
предать. Знают же меня по райкому комсомола. - Как
же теперь? Освоился? - Еще не совсем. Прежде чем
выйти, оглядываюсь во все стороны, как вор. А сейчас, вроде, налаживается.
Днями у нас был начальник полиции. Батько его встретил, как положено, на
почетное место усадил. Самогон, закуска и все прочее. Батько у меня хитрый,
разговор затеял, мол, слава богу, что теперь колхозов не будет и так далее. Я в
сарае в это время был. Слышу, батько кличет меня. Захожу, здороваюсь, а батько
продолжает наливать, и мне подмигивает: "поддержи, мол". Вот, говорит,
Николай из Красной Армии дезертировал, не хочет воевать за них. Ну, чокнулся
я с ним, полицаем, а у самого так все и кипит внутри. Эх, думаю, взял бы сейчас
топор, да и размозжил бы твою стервячью голову. Часа два он у нас просидел.
Самогоном накачался до чёртиков. Потом батько моргнул мне: "выйди". Я
вышел. Они там еще с полчаса сидели, ну и договорились. Мой дипломат
полкабана ему обещал к Пасхе. А тот обещал подтвердить в жандармерии, что я
был в Красной Армии, а теперь дезертировал. Николай
помолчал немного и, широко улыбнувшись,
закончил: - Вот и вся история,
Парфень. - История интересная. Как будто все
гладко. - Пока - да. А что будет дальше - трудно
сказать. Мало ли что может выйти. - Но батько твой
молодец. - У меня батько... - Николай закрыл глаза и
покачал головой. Видно было, что сын восхищался отцом. Парфентий заметил,
что всякий раз, когда Николай упоминал батька, в его голосе и в улыбке
угадывались сыновняя любовь и
благодарность. Парфентий сам любил и почитал своего
отца, и эта черта в Николае нравилась ему. С каждой минутой он все более и
более проникался уважением и товарищеским доверием к этому сильному
доброму парню. Николай Демиденко был лет на пять
старше Парфентия. Он окончил крымскую среднюю школу за два года до войны.
В комсомол Коля Демиденко вступил рано, когда был еще в седьмом классе.
Живая, шумливая комсомольская жизнь с ее собраниями и нагрузками
подхватила и понесла его. Он с готовностью принимал все поручения, которые
давались ему, и выполнял их честно, не по обязанности, а из любви к
делу. Вскоре о Николае Демиденко стало известно в
райкоме комсомола, и по окончании школы Николай был взят в Первомайск на
работу инструктора райкома. Но юношу тянуло в
большой город. Он давно интересовался машинами, станками, мечтал стать
рабочим-специалистом. Вскоре он уехал в Одессу и поступил на судоремонтный
завод. Но, как говорят, шила в мешке не утаишь.
Вскоре и тут, на заводе, проявились его организаторские способности. И райком
комсомола рекомендовал Демиденко секретарем цеховой комсомольской
организации. На этом Николая застала война. В те
тревожные грозные дни, все, кому дорога была родная земля, просились на
фронт, чтобы грудью своей встать на защиту Родины. Побежал в военкомат и
Николай Демиденко. Но там ему
сказали: - Вы нужны
здесь. То же самое сказали и в райкоме, а затем в
обкоме комсомола. Враг подступал к Одессе. Город
был объявлен на осадном положении. И Демиденко остался оборонять
его. Шестьдесят девять дней героически сражался
город, насмерть стояли его защитники. В одном из боев Николай был ранен и
попал в окружение. Бойцы выходили из окружения подразделениями и в
одиночку. Вышел и Демиденко. Но это была земля, занятая врагом. Выбора не
было, сначала нужно было залечить рану. Домой
Николай пойти не решился, знал он, как расправляются фашисты с
коммунистами и комсомольцами. Он вспомнил, что в
Доманевском районе живет его бабушка. Это было удобно, и он направился
туда. Там он нашел пристанище и четыре месяца спустя, подготовив почву,
явился, наконец, в родное село. Николай был парень
огромного роста и богатырского сложения. Хорошие пропорции тела и литая,
словно из меди, мускулатура, придавали ему сходство с гладиатором. Несколько
тяжеловатая нижняя часть лица с крупным ртом и могучая шея также говорили
об его огромной физической силе. Лицо у Николая было на редкость простое и
доброе. Небольшие светлокарие глаза смотрели на мир с открытой и даже,
казалось, с детской наивностью. Как почти все силачи, он обладал мягким,
покладистым характером. Николай был подвижен и необычайно
энергичен. Поскольку встреча с Демиденко была
рекомендована Владимиром Степановичем, Парфентий решил говорить с
Николаем открыто. - Ты догадываешься, зачем я к
тебе пришел? - спросил Парфентий. - А если не
догадываюсь, намекнешь,-заулыбался
Демиденко. Они понимающе переглянулись. И всё же
это была их первая встреча, а условия подпольной работы обязывали к особой
осторожности, это входило в привычку, становилось чертой характера. И
Парфентий решил все-таки начать разговор не прямо о деле, а издалека. - Как
жить думаешь? - спросил он. Николай понял скрытый смысл
вопроса. - Есть два выхода, Парфень. Один - это жить
так, как диктуют нам "новые хозяева". - А
второй? - А второй? Наш долг перед
Родиной. - Какой мы
выберем? - Вот об этом и давай думать вместе. Может
что и придумаем,-. засмеялся Николай. - Это уж
давно придумано. Николай пристально посмотрел в
глаза Парфентию. - Говори, Парфень, я все
понимаю. - Гадов этих надо гнать
отсюда. - И я так думаю. -
И наше участие в этом обязательно. Парфентий
рассказал Николаю об организации и о том, что предстояло сделать в
будущем. Демиденко слушал Парфентия, и когда тот
кончил, придвинулся ближе и заговорил: - Я,
Парфень, обитал вот тут, прятался и все время думал об этом. Только я еще не
знал, с чего и как начать. А ты вот пришел, и все стало ясно, будто праздник с
собою принес. При этих словах Николай протянул
Парфентию широченную ладонь и горячо сказал: -
Вот тебе моя рука. - От имени подпольного комитета
тебе поручается создать здесь, в Петровке, подпольную комсомольскую
группу. - Есть. Вот осмотрюсь немного, налажу связь
с хлопцами. - Осторожно прощупай сначала, на кого
можно положиться. - Понимаю. Я начну с
Демиденков. Трое уже есть. Николай Демиденко, Петр Демиденко и Борис
Демиденко. Это пока, а дальше увидим. - Работать
будешь по заданию комитета "Партизанской искры", но особняком, своей
группой. Крепко помни, что члены твоей группы не должны знать о подпольной
организации в Крымке. - Это правильно,-
согласился Демиденко,- иначе быть не может. -
Пусть они знают только, что вообще где-то действует такая организация и что
его руководят коммунисты. Вот и все. Это для того, чтобы знали, что они не
одни, и работали бы смелее и увереннее. Они с минуту
молчали. Парфентий заметил, как выражение лица Николая изменилось, из
сосредоточенного и серьезного оно превратилось в юношески-задорное. Глаза
затаенно щурились, губы плотно сжимались. Демиденко тяжело опустил на стол
свой крепкий кулак и тихо, раздельно сказал: -
Знаешь, Парфень, что я думаю? - Пока
нет. - Живем мы с тобой в глуши, злодюг всяких у
нас на глазах немало. А местечко золотое. Лес, шоссейная дорога, железная
дорога, близко савранские леса. Вот я и думаю, каких же делов можно тут
наделать, сколько крови этим гадам попортить.
Представляешь? - Представляю,
Коля. Николай встал, голова под самый потолок.
Парфентий с радостью смотрел на этого богатыря и думал: "С таким другом
можно пойти в огонь и в воду". - Выпьем еще по
одной,- предложил Николай. Они допили густое, уже
простывшее молоко. И, странно, обоим показалось, что этот безвинный напиток
легким хмелем зашумел в голове. То шумела неистраченная молодая сила, тот
юношеский порыв и благородное стремление совершать подвиги, которых ждет
от них, комсомольцев, весь народ. - Давно у меня на
душе не было так хорошо и легко, как сейчас, - тихо сказал Николай и, обняв
Парфентия, приподнял его. - Повоюем, Парфуша.
Даю тебе слово, что создам настоящую боевую группу. Так и передай там, что на
Николая Демиденко можно положиться, пусть дают любое задание, оно будет
выполнено. Через два дня Парфентий попросил у
матери новые сапоги. Лукия Кондратьевна удивилась и вместе с тем
обрадовалась, что у сына появилось-желание одеться по-праздничному. Со дня
прихода оккупантов в Крымку Парфентий ходил в чем попало и слушать не
хотел, когда мать предлагала ему надеть новую рубашку или обуть сапоги. Все,
бывало, отмахивался. - А ну ее, не хочу, мама. К
чему это теперь? Или: - Не
до моды теперь, мама. На душе кошки скребут. А
сегодня просто удивительно. Мало того, что хлопец новые сапоги натянул, но
даже рубашку, ту, голубую, которую не любил и называл "попугайкой",
надел. - В гости, что ли, к кому
собрался? - Угу. - Не на
свадьбу ли какую? - На нее, мама,-лукаво засмеялся
Парфентий, - помнишь, все шептались,
советовались. - Ну? - Так
вот, этот парубок женится. Мать уже знала, что это
была шутка, и засмеялась. Она в назидание хотела что-то сказать, но не успела.
Парфентий быстро шмыгнул из хаты. Лукия
Кондратьевна легко вздохнула и улыбнулась. Сегодня она совсем была спокойна
за сына. Парфуша по-праздничному одет, значит, ничего нет опасного. В ее
сердце неизменно вселялась тревога, когда сын долго, сосредоточенно
собирался, одевался, во что похуже. Тогда ей казалось, что Парфуша уходит
надолго, а может быть навсегда. Поспешая, Парфентий
шагал за околицу, направляясь в Ново-Андреевку Врадиевского района. Здесь
жили одноклассники Парфентия Даша Дьяченко и Ваня Власов. Парфентий знал
их, как хороших комсомольцев, на которых можно было
положиться. Между школьными товарищами
произошел тот же разговор, что и два дня назад происходил в Петровке с
Николаем Демиденко. Здесь также была создана подпольная группа,
руководителем которой была назначена Даша
Дьяченко. Организовать подпольную группу в селе
Каменная Балка подпольный комитет поручил Полине
Попик. В Каменной Балке жила одноклассница и
подруга Поли, одна из любимых учениц Владимира Степановича, - Надя
Буревич. Ей и было поручено создать и возглавить
группу. Так разрасталась "Партизанская искра". Все
шире и шире становился размах ее работы. Это была уже большая подпольная
организация, в которую входила молодежь и из других сел. И все эти группы,
входящие в "Партизанскую искру", действовали обособленно, получая задание
подпольного комитета в Крымке, руководимого Парфентием
Гречаным. Но несмотря на разрозненность отдельных
групп, все ясно понимали, что их объединяет невидимая, но могучая сила, и все
они, как ручейки, вливаются в огромную реку общего народного
движения. Так бывает ранней дружной весной, когда
горячие весенние лучи солнца ударят по залежам снегов, по скованной
мерзлотой земле. Зазернится, потемнеет, станет рыхлым снег, и начнет
плавиться, и побегут от него сначала маленькие, еле приметные ручейки, робко
отыскивая себе путь между комков, пашен, бугорков, от ложбинки к ложбинке,
по пути они сливаются с другими народившимися ручейками и уже становятся
видимыми глазу ручьями, течение их делается стремительнее, говор
полнозвучнее. Так бегут они дружно, все настойчивей пробивая себе дорогу и
размывая преграждающий им путь, бугорки и комочки, захватывают с собой
встречающихся на пути собратьев и уже далее бегут не ручьями, а потоками,
смело пролагая себе дорогу. Бурлят, пенятся потоки, с грозным шумом
устремляясь к долинам, и там, соединившись вместе, вливаются в единое русло.
Там скопляются бурливые вешние воды, кроша, вздымают тяжелую броню льда
и мчатся полноводной рекой все дальше и дальше, к морю, к океану. И нет такой
силы на земле, которая смогла бы помешать этому могучему, порожденному
солнцем
движению!
|