...Было это в декабре 1943 года в Белоруссии, за рекой Припять, кажется, где-то в Чернобыльском районе или рядом по соседству (если бы была под рукой военная карта, мог бы сказать точнее).

Наши войска наступали. Рота, в которой я служил, вот уже несколько дней подряд, разбивая небольшие заслоны отступающего противника, быстро продвигалась вперед. В этих условиях трудно было поддерживать связь с соседними подразделениями и с тылом, запасы продуктов (сухой паек) кончились. Встречающиеся населенные пункты были сожжены дотла, на месте их стояли только печи с развалившимися трубами и груды обломков, занесенных снегом. Местное население пряталось в лесах.

Однажды в одном из населенных пунктов (названия не припомню) мы вдруг заметили две копошившиеся в развалинах фигуры. При нашем приближении женщины — это были они — убежали в лес. Одну из женщин бойцам удалось остановить. Велика же была ее радость, когда она поняла, что это свои — русские.

Зимний день был на исходе, солдатам требовался отдых, а командиру нужно было уточнить обстановку, и решили ночь провести в этом населенном пункте (если только его можно было назвать населенным пунктом). Начали располагаться, когда вдруг все заметили группу изможденных и оборванных людей, состоящую в основном из женщин, стариков и детей. Впереди всех шел глубокий старик, держа в руках веточку с привязанным к ней красным лоскутом. Наступила торжественная минута, так запомнившаяся мне на всю жизнь. Настолько это выглядело необычно в окружающей обстановке, что командир при приближении толпы — демонстрантов со знаменосцем впереди (иначе я не могу назвать) — приказал роте выстроиться. Я помню, как сразу исчезло чувство усталости и голода и появилась страшная необходимость сейчас же, немедленно двигаться вперед, преследовать отступающих немцев. Несмотря на то что многие из нас испытали уже немало ужасов войны, мы вновь почувствовали до глубины души всю несправедливость ее.

Толпа остановилась в нескольких шагах от выстроившейся роты, и тогда вперед вышел старик и произнес или, вернее, пытался произнести речь. Слезы потоком текли из его глаз, то же было и на лицах других. Многие из нас тоже не могли сдержаться, когда люди начали нас обнимать и целовать. Не берусь описывать, что творилось в душе каждого из нас. Но уже после первых минут радости женщины, не спрашивая нас, организовали нам ужин из где-то раздобытой тут же картошки.

А вот и другой памятный день войны. Весной 1944 года под г. Луцком, в с. Старое Рокино, наше подразделение держало плацдарм на западном берегу реки Стрый. Бои шли в течение многих дней, в нашей роте было к этому времени человек 25—30. Немцы решили во что бы то ни стало сбросить нас в реку, по которой в это время шел лед. С утра на бреющем полете «рама» «Фокке-вульф» уточнил, по-видимому, наши позиции, а затем немцы обрушили на нас сильный артиллерийский огонь. На занимаемом нами клочке земли, казалось, не осталось живого места. И вот после такого огня немцы, по-видимому предполагая, что мало кто остался в живых из защитников плацдарма, пошли в атаку. Лавина примерно из ста с лишним человек двигалась на нас, строча из автоматов. Мы стали вести огонь по наступающим фашистам, это внесло некоторое замешательство в их ряды, но они упорно продолжали двигаться вперед.

Когда немцы приблизились к нам, примерно на 150 метров, командир нашего батальона капитан Конякин, находившийся вместе с нами, подал команду к контратаке. С возгласами «За Родину!», «Ура!» горстка бойцов бросилась навстречу в 4—5 раз превосходящему противнику. В контратаке участвовали даже раненые, кто хоть кое-как мог идти и хотя бы, если не оружием, то возгласом «ура», поддерживал нашу атаку. Трудно описать этот неравный бой: в какой-то момент казалось, что мы забежим в эту ловушку и она нас поглотит. Вот уже стало ясно видно выражение лиц немецких солдат, но то, что они были полны ужаса и страха, — это всех ободрило. Я ясно запомнил фигуру капитана Конякина: в распахнутом полушубке и с пистолетом в руке он бежал впереди всех.

Образ его ассоциировался у меня с героями Гражданской войны, которых я, еще будучи мальчишкой, видел и полюбил в кино. До сего времени он передо мной стоит, как скульптура. В следующем бою Конякин погиб.

И вот в момент, когда мы должны были столкнуться в рукопашной схватке, мы вдруг увидели их спины: немцы удирали, как говорят, «только пятки сверкали», не выдержав мужества небольшой группы наших воинов. После боя невредимых нас осталось 11 человек. За этот бой капитану Конякину посмертно присвоили звание Героя Советского Союза и остальных участников наградили различными правительственными наградами.