Мне хотелось бы рассказать о первых трех днях боев на Орловско-Курской дуге, оставивших в моей памяти неизгладимый след: здесь я впервые участвовал в боях.

Наш 8-й отдельный разведывательный батальон, стоявший в северном выступе Курской дуги, оказался на главном направлении удара врага — Ольховатском направлении. Разведгруппа лейтенанта Голямова — смелого и волевого командира-разведчика — получив задание выдвинуться в соприкосновение с противником, остановилась в какой-то балке. Вокруг творилось что-то невероятное. На малом газу неторопливо и осторожно двигались вперед «семидесятой» и «тридцатьчетверки». В обратном направлении, с разбитыми стеклами и кузовами, летели грузовые автомашины, подпрыгивали повозки, грозя развалиться. Повсюду вели и несли раненых. Пахло гарью — где-то горела рожь.

К бронетранспортеру Голямова какой-то бородач подвел человека в пятнистом маскхалате. «Где тут санитары? Ай, не слышите?! Разведчица умирает... — Бородач не договорил — вражеский снаряд разорвался над оврагом. — Жмет, во всю жмет, гадина...» И старик перекрестился, прошептав что-то вроде молитвы. Голямов подошел к ним. Человек в маскхалате полулежал на черной земле. Разорванная на груди гимнастерка обнажила окровавленное женское тело. Голямов отвернулся, крикнул: «Аптечку!»

Страдающие юные глаза смотрели на разведчиков как-то виновато и с какой-то хорошей завистью. «К деревне подходят... Танки и пехота... Наших теснят... — тяжело выговорила девушка.— Отомстите...»

«По машинам!» — крикнул Голямов, и мотоциклы, а за ними и три бронетранспортера помчались к деревне.

Едкая гарь, взлетающие к небу султаны земли и дыма примешались к сумеркам. Мотоциклисты, въехавшие в деревню, повернули обратно. Боец Творожков, подъехав к бронетранспортеру Голямова, спокойно доложил: «До десяти танков в деревне, товарищ лейтенант. Пехоты с батальон».

Творожков был уже в летах, он отлично понимал, что в критический момент спокойствие — самое главное и самое важное. Паника обычно и начинается там, где нет спокойствия, нет выдержки. На бронетранспортере Голямова заработала рация, но в это время из деревни показались танки и, ведя огонь с хода, устремились на разведчиков. И тут из-за спины разведчиков по ним ударили противотанковые орудия и самоходные установки «KB». Разведчики оказались между двумя огнями. Немцы почему-то не стреляли по бронетранспортерам. Тогда Голямов приказал сержанту Фиошкину поджечь рожь. За этой своеобразной дымовой завесой разведчики не спеша отходили к своим. Это было 5 июля.

А на следующий день разведгруппа лейтенанта Голямова, находясь в боевых порядках в районе Самодуровки, где разгорелись ожесточенные танковые бои, через каждые пять минут передавала в штаб корпуса ценнейшие сведения.

Ранним солнечным утром 7 июля разведгруппа въехала в Ольховатку. Остановившись в саду, в овраге, Голямов сказал: «Сегодня мы встретим бой здесь. Но прежде нужно уточнить передний край противника. Кто пойдет?» С минуту все молчали. Потом, расправляя гимнастерку на впалой груди, Творожков негромко произнес: «Я пойду, товарищ лейтенант». — «И я», — выступил вперед сержант Алексеев, здоровенный парень с сильной, выпуклой грудью — прямая противоположность Творожкову.

Алексеев и Творожков запаслись гранатами, пересекли деревню и свернули в рожь. Они шли, не высовывая изо ржи голов, и зорко всматривались в далекое возвышение впереди. Шли друг за другом — Алексеев впереди, Творожков сзади, метрах в десяти. Необыкновенная тишина, стоявшая во ржи, закрадывалась в душу какой-то тревогой, и сердце стучало учащенно... И вдруг короткое [слово], как автоматная вспышка; «Хальт!» Но Алексеев уже не слышал этого чужого слова, он только уловил сознанием автоматные вспышки, пронизавшие его могучую грудь. С минуту он стоял, не падая, как статуя. Таким он и остался в памяти [людей], знавших его: ладным, с широкой могучей грудью, с приподнятой чуть вперед головой. Творожков, тяжело раненный в живот, корчась, чтобы не проронить стона, приготовил гранаты. Но враги почему-то не подошли. Вероятно, это была тоже разведка.

Голямов беспокоился, но разведчики не возвращались. Вражеские самолеты, сбросив бомбы за Ольховаткой, с бреющего полета обстреляли деревню, хотя в ней, кроме разведчиков, не было ни души.

Вскоре сержант Фиошкин, наблюдавший с крыши, сообщил, что на горизонте показались вражеские танки. Ударила артиллерия. Заколыхались во ржи «тридцатьчетверки». Танки сближались, чтобы сшибиться в смертельной схватке. И сразу же огромные черные дымы потянулись к чистому небу. Горела сталь, горели люди.

После часа смертельного боя гитлеровцы продвинулись на такое расстояние, что уже хорошо были видны идущие за танками пехотинцы. Они шли, слегка наклонившись вперед, с засученными рукавами, без пилоток.

Голямов приказал старшему сержанту Пилипенко выдвинуться вперед и взять живым мчащегося в деревню мотоциклиста. Пилипенко, Фиошкин и я залегли на краю деревни в траве. Потом Фиошкин перебежал на другую сторону дороги. Мотоциклист ехал на большой скорости. По нему откуда-то стреляли из орудия и снаряды рвались то впереди, то позади него.

Мотоцикл благополучно влетел в деревню, остановился, и мы увидели двух гитлеровцев. У высокого светловолосого фрица висел железный крест и овальный формы черный значок — знак ранения. Немцы довольно спокойно подошли к хате, один из них — с крестом — вошел в хату, другой остался у входа. «Хенде хох!» — разжавшись, как пружина, вспрыгнул Пилипенко. Фашист, не целясь, резанул из автомата по нам и в тот же миг взгремел мой автомат. Враг упал. Выскочивший из хаты, был нами схвачен у двери.

Бой гремел весь день. Вечером, переезжая на новое боевое задание к Молотычам, мы встретили повозки с ранеными и в одной из них увидели Творожкова. Он был бледен и говорил шепотом. Оказалось, что его подобрали танкисты нашего корпуса. Впоследствии Творожков выздоровел и, не дождавшись выписки, бежал из госпиталя с еще не зажившими как следует ранами. Тем не менее, он никому об этом не говорил и всегда выполнял боевые задания не хуже других.

Но шли бои — упорные, долгие. И не всем суждено было дойти до ликующего победного мая.

Хотелось, чтобы родные и близкие отважных воинов-разведчиков проч-ли эти строки и узнали хоть немного о тех днях, в которых их мужья, отцы и сыны покрыли себя бессмертием, а Родину — неувядаемой славой.