Мне шел шестнадцатый год, когда началась война... Хотелось быть там, где шла жестокая битва с врагом, но нам, мне и двоим моим товарищам, в сельсовете отказали, да еще пожаловались родителям, предупредив их, как бы мы не сбежали (в то время были такие случаи). В конце 1942 года меня приняли работать на железнодорожном транспорте, а в начале 1943 года по моей просьбе меня командировали для работы с поездами в прифронтовой зоне, на освобождаемых участках железной дороги.

После победы под Москвой и разгрома гитлеровцев под Сталинградом фронт все дальше уходил на запад, а железнодорожники были обязаны, не отставая, своевременно обеспечить передовые части всем необходимым, и, как бы ни было трудно, иногда под постоянными бомбежками успевали вовремя доставлять оружие, боеприпасы, продовольствие.

Пройдя многие километры за фронтом, пришлось видеть всякое: и радость удачно пройденного рейса под огнем врага, и неудачи, когда авиабомбы прямым попаданием в состав задерживали продвижение, и смерть товарищей, и слезы людей, [которые], возвратившись на родину, видели разрушенные, испепеленные свои родные места и многое другое. Но почему-то больше всего мне запомнился рейс в район станции Раздельная, что находится недалеко от Одессы.

В районе станции уже не первый день шел жестокий бой, канонада не прекращалась ни днем, ни ночью. Фашисты стянули в район станции Раз-дельная большие силы, видимо, станция являлась нужным стратегическим пунктом.

Нас, поездную бригаду, меня (я был главным кондуктором), старшего кондуктора Зою Коваленко, поездного вагонного мастера Петра Смыча, паровозную бригаду машиниста Попкова, помощника машиниста Рухлядо, фамилии кочегара не помню, вызвал военный комендант, в звании подполковник (фамилии не знаю). И, если можно так сказать, обратился к нам не столько с приказом, сколько с просьбой: любой ценой доставить в район боя боеприпасы и продовольствие. Рассказал, что солдаты чуть ли не за 10 километров носят на себе боеприпасы, очень редким автомашинам удавалось пробиться, и то только ночью. Вся местность была так изрыта воронками от снарядов и мин, что от шоферов требовалось исключительное мастерство и, конечно, до цели доходили редкие автомашины.

Поездная и паровозная бригады поклялись выполнить задание. Выезд был назначен на 23 часа. К этому времени разбитые места железнодорожного пути должны были быть восстановленными. К назначенному времени все было готово. 12 вагонов с боеприпасами и продовольствием, впереди паровоза аварийная платформа, за хвостом поезда полувагон с зенитными установками. Мы, машинист, поездной вагонный мастер и я, решили ехать без автотормозов, чтоб не было автоторможения в случае повреждения автомагистрали, на все имеющиеся тормозные площадки с ручным торможением были дополнительно выделены солдаты, наскоро проинструктированные о правилах торможения по сигналу с паровоза.

Все было готово к отправлению, как начался новый налет вражеской авиации. Мы успели выехать со станции, а за хвостом поезда уже рвались авиабомбы.

Вскоре фашисты заметили и нас, началась игра в прятки на рельсах. Машинист Попков умело и резко изменил скорость и направление движения, уходя из-под прямого попадания бомб, но ни одна из них еще не попала в наш маленький поезд. Аварийной бригаде уже не раз приходилось восстанавливать под огнем врага путь. Мы медленно, абсолютно метрами, продвигались вперед, у нас на глазах умерла от ранения осколком в грудь Зоя Коваленко. Погибло и было ранено несколько солдат аварийной бригады. Все свободные выходили на помощь аварийщикам. Оставалось менее полкилометра до цели, как прямым попаданием авиабомбы был разбит паровоз, погибла вся паровозная бригада. Что делать?

Но тут из-за развалин домов подошла большая группа солдат, которые сразу стали разгружать и уносить из-под обстрела в подвалы домов и на передовую боеприпасы. На разбитые два вагона, стоящие при паровозе, с сухарями и консервами никто не обращал внимания, видимо, солдатам боеприпасы были дороже всего.

Мы, оставшиеся в живых, с поездным вагонным мастером Смычом, помогали разгружать вагоны. Оставалось по нескольку ящиков в двух вагонах, как раздался взрыв. Произошло это или от прямого попадания снаряда, так как работали под постоянным обстрелом, или от неосторожного обращения с боеприпасами. С этим взрывом погиб поездной вагонный мастер Смыч.

На другой день была взята нашими войсками станция Раздельная, враг понес большие потери. В свободное между боями время солдаты чествовали меня, как будто я сделал что-то такое неповторимое. Мне наперебой предлагали махорку (хотя я в то время не курил), сахар, консервы, хотя у них и не было излишков в этом. Мне кажется, что эти запыленные, заросшие щетиной герои-солдаты хотели тем самым выразить мне свою благодарность, видя во мне единственного представителя поездной бригады, оставшегося в живых, или, может быть, потому, что я был еще совсем юн и многим из них напоминал их сына.

Второе, что я запомнил на всю жизнь, — это то, что мне довелось видеть лагерь Освенцим после его освобождения нашими войсками. Я не хочу рассказывать об этом в своем письме, об этом уже много писали, но очень хочется верить в то, что это больше не повторится.