Широко раскинулась река Стрый. Наш медсанбат разместился в палатках там, где перелески стайками сбегают к отлогому берегу. Весна! Не умолкает гомон птичьих голосов в лесу, а в палатке тоскливо и мрачно.

«С ума можно сойти! — бурчит кто-то себе под нос в углу. — Мне бы костыли, махнул бы в роту — там легче!»

Справа от меня мечется в бреду окутанный бинтами с ног до головы сержант Виктор Краснов. У него пробиты голова и грудь, перебиты руки и ноги. Смерть уже не страшна ему, но хочется солдату передать суровую ис-поведь верному человеку. К нему склоняется сестрица Катюша — так раненые ласково называли медсестру, с виду хрупкую девчушку. И еще ее называли Советская.

«Сестрица, матери напиши... на отдыхе я... И ничего больше!»

«Вы будете жить!» — старается уверенно говорить Катюша, но... Виктора уже нет. А в палатку еще громче врывается щебетание птиц. Катюш отворачивается к стенке палатки, пытаясь скрыть непрошеные слезы, но мы видим, как вздрагивают ее плечи...

На войне солдаты суровы, солдаты не плачут. «Катюша! Нас много — один лучше другого. Да и ты не лучше — душа да глаза. Так недолго и с душой расстаться. Пойди отдохни, а если что, мы сами... Кое-кто из нас ковыляет потихоньку!» Но наших советов не слушала Катюша, и никто из нас не знал, когда она отдыхает.

...В то утро меня выписали из медсанбата. Я распрощался со всеми и вышел из палатки. Вдруг до слуха донеся шум множества моторов, и я увидел с полсотни «юнкерсов». Девятка отвалила от строя и бросилась в пике. Взвыли сирены. Где-то рядом, за рощей, заухали взрывы, взметнулись черные султаны земли и дыма в голубую лазурь неба; с шуршанием и свистом пронесся над головой ураган зубчатых осколков.

Забегали с носилками врачи и санитары — они спешили снести раненых в укрытия. Такая уж у них должность — в часы наибольшей опасности они спасают других, не себя. Заметив, как полетели клочья от нашей палатки, я бросился на помощь. Пока добежал, ударной волной свалило палатку. Раздались крики раненых: «Сестренку ранили! На помощь!» Вместе с сестрой Марией Артюховой мы забежали в палатку. Видим, Катюша еще поддерживает крепежный шест и удивленно смотрит, как к ней подползают раненые. «Вам нельзя!» — говорит она ослабевшим голосом, а у самой на боку гимнастерка залита кровью и по рукам бегут красные ручейки. Мы еще не успели пробраться к ней, как она упала. На лице Катюши, словно вырезанном из слоновой кости, отразилось чувство до конца исполненного долга. Ее положили на носилки и вынесли из палатки. Унесли только одну Катюшу, на вид тоненькую и хрупкую девчушку, но в большой палатке стало пусто и одиноко.

«На вид девчушка, и только, а на поверку-то!..»— говорит кто-то.

Уснула!.. Некогда было отдыхать ей при жизни!

На войне солдаты суровы, солдаты не плачут.

До штаба было недалеко, и мне захотелось пройтись-размяться и отогнать лекарственный запах на весеннем ветру. Много довелось видеть смертей, но госпитальная палатка, из которой только что вышел, стояла перед глазами, и в памяти возникали недавние события.

Зимой 1943 года мы перешли к обороне на Курской земле. Наш медсанбат разместился в селе Береза. Мне приходилось нередко навещать раненых. Часть из них размещалась по хатам. Так я и познакомился с гостеприимной семьей Чернышевых и впервые увидел Катюшу. Детство Катюши было нелегким. Семья из шестерых, а работать могли только двое. Отец, Александр Григорьевич, инвалид еще с Первой мировой войны, часто болел; мать, Нина Михайловна, депутат местного совета, лучшая доярка колхоза, без устали работала дни и ночи на ферме и в совете, да еще нужно было присмотреть за тремя дочурками. Сколько могла, помогала ей бабушка.

Первая Катюшина учительница Анна Мартыновна Онуфриева рассказывала, как она когда-то зашла в первый класс и увидела за партой в углу маленькую, смугленькую девчушку — тогда Катюше было шесть лет, но она так плакала и просила оставить ее в школе, что Анна Мартыновна махнула рукой и сказала: «Не плач, Катюша, ты будешь ходить в школу не "так просто"». Она училась всерьез и была лучшей ученицей. И тут тебе случилось несчастье. Катюша заболела тифом, а когда тяжелая болезнь прошла она догнала в учебе одноклассников. Вот тогда на собрании учеников и сказал директор школы: «Катюша — настоящая советская девочка!»

С того времени так и пошло — Советская да Советская! Поначалу ее так звали в школе ребята, а потом и все на селе. Так вот и росла девчушка в Березе по имени Советская. После девяти классов она окончила курсы подготовки учителей. Шестнадцатилетняя комсомолка стала учительницей первых классов. Для кого же в такие годы не представляется мир особенно заманчивым и прекрасным!

Но началась война народная. В октябре 41-го года фашисты вступили на Курскую землю. Тоскливо и грустно моросили осенние дожди. В непролазной грязи выли моторы фашистских танков. Плакали дети. Ржали лошади, мычали коровы, блеяли овцы, кудахтали куры. И началось! Грабители выводили коров и свиней из дворов и тут же забивали их.

Береза стала партизанской. Березовцы семьями вступали в вооруженную борьбу с оккупантами. Партизанской стала и семья Чернышевых.

В один из тех дней в дом Чернышевых вошли двое фашистов и стали требовать молока, масла, яиц. Под видом больной Катя лежала на печи, где хранился небольшой запас продуктов. Фашисты боялись заразиться и не подходили к больным. Мать заявила, что у них отобрали всё. Тогда один из фашистов выхватил пистолет и приставил к виску матери. Схватив обеими руками несколько яиц, Катя соскочила с печи и изо всех сил бросила все яйца сразу в бандитскую рожу. Фашист не смог тут же застрелить Катю, наверно, плохо видел, но он успел схватить ее за большие черные косы, и... в этот миг раздался выстрел. Косы ослабли. Катя обернулась и увидела, как фашист рухнул на землю. Второй, в форме немецкого офицера, стоял с пистолетом в руках. Вдруг он закричал на русском языке: «Не разевай рот, беги!»

Катя убежала через реку к партизанам. Позже Катя узнала, что убитого фашиста вечером в тот же день закопали во рву. Офицер в немецкой форме предупредил очевидцев этого случая: «Никому ни звука!»

Кто был человек в немецкой форме — до сих пор неизвестно. А может быть, он жив и отзовется?!

С того времени Катюша обеспечивала связь и взаимодействие партизанских групп, связывала бежавших из плена с партизанами, доставляла партизанам продукты. Немало бойких мальчишек и девчонок помогали своей учительнице.

Однажды Катюша сложила в сумку продукты и пошла на речку Свопа. Кто-то из партизан должен был ожидать ее в прибрежных зарослях. Поискала — никого нет. И только хотела подать голос из зарослей, как громом оглушило: «Хальт!»

Двое немцев с автоматами на шеях подошли к ней. Подошел какой-то в гражданской одежде, наверно переводчик, и начался допрос на месте:

«Где партизаны?» — «Спросите у кого угодно в селе, я всегда на речке ловлю рыбу. И с папой мы всегда ловили рыбу вместе». А в доказательство Катя разыскала в траве свои удочки... Ее отпустили. Не теряя времени, она пробралась в заросли в другом месте, переплыла речку и вовремя предупредила партизан о засаде. Да мало ли у нее было таких случаев за время оккупации.

Конечно, Катюша понимала, что если кто ее выдаст, то пыток и висе-лицы не миновать. Среди местных жителей не нашлось ни одного предателя. Но в селе появился полицай Иван Загудаев. И вдруг он зашел в дом Чернышевых, поболтал вокруг да около, а потом как-то сразу спросил Катюшу: «Как мне партизан найти?»... «Вот и окончилась моя партизанская жизнь!» — подумала так Катюша, но ответила дерзко: «Об этом у партизан нужно спросить!»

Загудаев ушел. А через два-три дня в Березу прикатил обер-предатель — сам начальник полиции Уткин — заготавливать продукты. Фашистский холуй рьяно старался обобрать жителей до последней нитки. Как-то вечером в те дни снова зашел Загудаев к Чернышевым. «Ты меня не за "того" принимаешь, — сказал он Кате, — я хочу уйти к партизанам!»

И Катя решила одним ударом разрубить гордиев узел: «Зачем тебе уходить к партизанам? Ты уже служишь Уткину! А не то, докажи делом!» — «Я и докажу!..» Наутро березовцы узнали, что полицай Иван Загудаев убил начальника полиции Уткина и скрылся. Потому гестаповцы, прибывшие в Березу, не расстреляли местных жителей и не сожгли село. Позже, когда наши освободили Березу, Катя получила письмо, в котором Иван Загудаев сообщил, что он воюет в рядах Советской армии. Вот тебе и девчушка!

Вспомнил я, как Катюша поступила на службу в дивизию. В анкете она написала, что не работает нигде. Тут-то уж было неверно. Полна хата раненых, сами ютятся на задворках, дни и ночи не спят — ходят за ранеными, все продукты отдают им, а сами чем питаются... Как-то врачи решили ампутировать ногу у старшего лейтенанта Алексея Очкина. Да где там! Всполошилась вся семья Чернышевых. Нина Михайловна, Катюшина мать, всплеснула руками: «Боже мой! Да как же он с 18 лет будет ходить с одной ногой? Мы будем дни и ночи не спать, а спасем его!» И спасли. Дошел Алеша до Берлина на двух ногах и совершил еще много подвигов...

«Кем же ты хочешь служить?» — спросил я ее тогда. — «Бойцом!»

Как было у нее в жизни все просто! Да мы-то, мужчины, не могли же ее зачислить стрелком или пулеметчиком! Тогда нас, мужчин, медсестрами зачислять, что ли?

Все же я тогда пытался отговорить Катюшу: «А кто будет учить и воспитывать детей, если все уйдут на фронт?» — «Я не знаю, как объяснить вам это, — смущаясь, говорила Катюша, — мне думается, что прежде самой нужно что-то сделать, а потом учить и воспитывать».

Ее зачислили. Не знаю, как там и кто, а солдаты не завидовали санитарам и медсестрам. В солдат стреляют, и они спуску не дают. А у врачей, медсестер, санитаров другие обязанности в бою. В них тоже стреляют, а они должны спасать жизни другим, выносить раненых из-под огня. Им стрелять нет времени. А что они-то, завороженные, что ли? 80 человек Катюша вынесла из-под огня и спасла их от верной гибели. Орденом Красной Звезды были отмечены ее боевые дела. «Если по совести разобрать, — говаривал Кутузов, — истинная награда не в крестах и алмазах, а в совести нашей...» К концу войны прошел слух, что кто-то видел Катю в одном из госпиталей на Урале или в Сибири, а вскоре окончилась война, да так никто и не знал о дальнейшей ее судьбе. На всякий случай решили навести справки. И вдруг узнаем, что в одной из школ города Курска работает учительницей Екатерина Александровна Чернышева [после замужества — Дуреева].