Глава 15
ПРИКАЗ № 1

   В один из хмурых осенних дней на столбах, на дверях некоторых хат, а то и прямо на стволах деревьев появились расклеенные серенькие бумажки.
   
   Приказ № 1
   Ставлю в известность население районов Первомайского, Врадиевского, Доманевского и Кривоозерского, что все эти районы объединены в одну административную единицу, называемую Кривоозерский уезд.
   По приказу губернатора Транснистрии за № 1113, я назначен префектом этого уезда и сегодня вступаю в управление им, имея резиденцию в городе Голте (Первомайск).
   Прошу всех граждан нового уезда сохранять самый строгий порядок и дисциплину, сдать все оружие в течение двух дней в городские органы полиции и сельские управления, а взамен я им гарантирую целость их имущества и спокойную жизнь
   Те граждане уезда, которые доброжелательно откликнутся на мой призыв, найдут во мне отзывчивого отца, который поможет им словом, делом и советом, а те, которые воспротивятся, будут сурово наказаны по законам военного времени. Дан в нашем кабинете 15 октября 1941 года. Уездный префект.
   Подполковник Модест Изопеску.
   
   Всполошил, поднял Крымку этот маленький клочок бумажки. В двух десятках строчек, набросанных неровным и неясным шрифтом, ясно было сказано то, чего так страшились люди. Неволя, с которой не могла примириться свободная душа советского человека, глядела сквозь эти строчки.
   От хаты к хате разносилась недобрая весть, из рук в руки переходили сорванные бумажки - приказ уездного префекта. Невыносимо было в эти минуты оставаться в одиночестве, тянуло поделиться с другими большим горем. Тайком собирались в хатах и, закрыв наглухо окна и двери, говорили:
   - Люди добрые, что же это делается? Района нашего Первомайского не стало, в Кривоозерский уезд переладили.
   - Да и слово "уезд" мы давным давно забыли,-негодовали старики.
   - И давненько же, деды, мы такого лиха не видели у себя.
   - Отцом, говорит, буду для вас, батьком родным, коли мне покоритесь.
   - Хорош батько, коли смертью пугает.
   - Не спросил нас, злодюга, желаем ли мы к нему в сыновья да в дочки пойти.
   - Может, кому этот самый префект и лучше отца родного.
   - Вот, к примеру, таким, как Яшка Брижатый. И дом ему прежний новые хозяева вернули, и мельницу снова откроет. Как при царизме, помяните слово.
   До поздней ночи потревоженным ульем гудело село. И спать укладывались с одной мыслью, что все самое дорогое и родное отнято, все святое грубо растоптано. Никто не мог предположить, надолго ли это? На месяцы? На годы? Одно пока было понятно всем, что отсюда начинается дележ родной колхозной земли. И как ржавые звенья давно позабытых кандальных цепей царской России, лязгали слова: "уезд", "жандармерия", "полиция".
   - Ну, Парфуша! Выходит, что мы с тобой на жительство в какую-то Транснистрию переехали,-с дрожью в голосе сказал сыну Карп Данилович Гречаный.
   - Я думаю, что ненадолго, тату, - ответил Парфентий.
   - А если надолго, сынок? Что будет тогда?
   - Этого не может быть, этого не будет, тату,- поправился Парфентий,- мы все не хотим этого,- он сказал это с такой убежденностью, что Карп Данилович, как ни был подавлен, улыбнулся словам сына.
   - Как же оно может так скоро кончиться?
   - Конечно, само оно не кончится. Для этого, тату, много трудов потребуется, и сил много нужно.
   - Ох, трудно,- вздохнул отец,- ведь оно вон куда зашло, власть свою устанавливают, порядки свои заводят, злодюги. Говорят, немец под самой Москвой находится и скоро там будет.
   - Кто сказал?
   - На днях офицер показывал на карте и говорил, что немецкая артиллерия уже бьет по городу.
   - Это брехня, тату, не верь. Им надо дух у своих бандитов поддержать, а нас подавить, вот они и брешут, хвастаются. На самом деле все иначе, тату. Ты же слышал, как им здорово досталось под Одессой.
   Парфентий помолчал и, глянув отцу в глаза, продолжал:
   - Как можно, тату, даже подумать... Москва... Ну, Смоленск. Житомир или Чернигов наши оставили временно, наверное - так нужно было. А... Москву нельзя отдать фашистам. Да там столько заводов, фабрик, музеев, там наше правительство, там Центральный Комитет партии, Центральный Комитет комсомола. Тату, там Кремль, а у кремлевской стены мавзолей. Там спит наш Ленин, тату. Да как можно Москву?- Голос Парфентия дрогнул, ясная голубизна глаз подернулась влагой. Парфентий отвернулся смущенно и выбежал в кухню.
   - Глаза у тебя, сынок, на мокром месте,- про себя сказал Карп Данилович, растроганно и нежно глядя вслед Парфентию. Он знал впечатлительную натуру сына. Бывало, Парфуша читает вслух какую-нибудь книжку и, когда доходит до места, где побеждает или гибнет любимый герой, вдруг голос его дрогнет и оборвется на полуслове. Чтобы скрыть и оправдать заминку, он щурится, старается проглотить застрявший в горле тяжелый комок и делает вид, что разбирает неразборчиво напечатанное слово. А потом, вдруг, не выдержав, отворачивается и молча выбегает из хаты.
   - Куда ты?- будто не заметив, строго спросит отец.
   - Воды напиться,-бросит Парфентий в ответ и долго "пьет воду", усиленно гремя кружкой. А вернется с покрасневшими глазами, а то и вовсе не вернется.
   Так произошло и сейчас. Парфентий пробыл в кухне несколько минут и вернулся в пиджаке и фуражке, низко надвинутой на лоб, чтобы скрыть глаза.
   Со двора вошла мать.
   - Куда ты собрался?- удивленно спросила она.
   - Нужно, мама. Я ненадолго, к Мите Попику.
   - Так поздно? Спят теперь все.
   - Может, и спят все, а Митя не спит, уж я знаю. - Смотри, сынок, нарвешься на кого.
   - Не беспокойся, мама, не нарвусь. Я знаю, как пройти.- Парфентий вопросительно посмотрел на отца.
   - Иди, иди, сынок, раз нужно. Только осторожнее, - улыбнулся отец.
   Парфентий зашел в другую половину хаты и некоторое время что-то делал там, чего-то искал, звякая ведром. Затем, просунув в полуоткрытую дверь голову, весело засмеялся.
   - Я скоро, мама, вернусь.
   - Ступай, ступай, - подбадривающе бросил отец. И выждав, когда за Парфентием энергично хлопнула наружная дверь, ласково произнес:
   - Хороший сын у нас, Лукия.
   Лукия Кондратьевна укоризненно посмотрела на мужа.
   - Ох, батько, балуешь ты его. Не будет добра, коли хлопчик по ночам пропадать начнет в такое время.
   - Скучно ему, Лукия, тоска грызет хлопца, вот он и бежит поделиться с другом,- резонно пояснил Карп Данилович.
   Сам он чувствовал и глубоко понимал, что не простое общение с товарищами так влечет сына. Карп Данилович наблюдал, как молодежь села всем существом своим протестует против угнетателей. Он замечал, что к словам Парфентия особенно прислушиваются товарищи, и тайная отцовская гордость за сына росла и ширилась в его душе.