Глава 14
ЛУЧШЕ УМЕРЕТЬ СТОЯ

   Светало. В маленькое оконце хаты глядело пасмурное, осеннее утро. Поля встала, наскоро оделась и, накинув на плечи стеганую фуфайку, вышла на улицу.
   Влажный воздух холодком проползал по телу. Все село, и чем дальше, тем плотнее было затянуто серой пеленой. На молодых вишневых деревцах оседала влага, сгущалась на еще не опавших листьях и падала на землю крупными, редкими каплями. В такое тихое сырое утро звуки, обычно, бывают слышны на далекое расстояние. Поля прислушалась. Где-то по соседству тихо, грустно промычала корова. Некоторое время селом владела тишина. И вдруг издалека, с другого конца села, донесся яростный собачий лай и хриплый, похожий на лай, голос "бульдога". Поля вернулась в хату.
   - Опять гонят на работу,- сказала она матери, возившейся у печи.
   - Куда сегодня? - спросила мать.
   - Говорили, на линию, куда-то далеко, аж под Врадиевку.
   - Зачем же вас туда? Там другие села есть.
   - И другие работают. Знаешь, мама, сколько народу работает на железной дороге? Ужас! Неужели это никогда не кончится?- с отчаяньем произнесла Поля.- Не знаю, что бы отдала, не знаю, что сделала, только бы все это сгинуло. Жизни бы не пожалела за один только день прежней нашей жизни.
   - Что поделаешь, доченька. На то и войну выдумали, чтобы разорять да мучить людей.
   - Ничего, мама, это скоро кончится,- убежденно сказала девушка.
   - Скоро, говоришь? - вздохнула мать.- Что-то не видать этого конца.
   - Да, скоро. Только это, мама, само собой не кончится. Надо, чтобы весь наш народ поднялся. Наш народ на свою погибель не пойдет, не станет он на фашистов работать. В леса уходят люди, в партизаны. У нас в савранских лесах тоже есть партизаны.
   Мать молча кивала головой. В душе она соглашалась с дочерью, но сама видела все это отдаленным и туманным. Действительность угнетала ее. Она так же, как и дочь, желала, чтобы вернулась прежняя жизнь, но уж больно трудно было ее вернуть, и как ее вер- нуть - она не могла себе представить.
   - Ты бы потеплее оделась, да позавтракала, - забеспокоилась мать,- а то сейчас этот пес Семен заявится. Я так боюсь, когда он приходит к нам.
   - А каково нам на работе? Эти жандармы да полицаи за людей нас не считают. Лаются скверными словами, орут, бьют палками. Вчера Миша Кразец не вытерпел, гордый он, и огрызнулся. Жандарм его толкнул в спину. Миша-хлопец здоровый, сильный, ухватил жандарма за грудь и швырнул в канаву. Что было, мама! Все четверо конвоиров набросились на Мишу и били по-всякому: и палками, и ногами топтали. Я не могла смотреть, хлопцы наши хотели вступиться за товарища, но Парфентий запретил. Потом Мишу бросили в канаву, и он пролежал там до вечера. С трудом упросила я конвоиров разрешить перевязать Мише разбитое лицо. А вечером Парфентий с Митей увели его домой. Я слышала, мама, как хлопцы сговаривались отомстить.
   - Зря вы с ними связываетесь. Ну, что вы можете сделать?
   - Многое можно сделать, мама. Во-первых, не будем работать на них.
   Поля подошла к матери и тихо, решительно сказала:
   - Я тоже не буду работать.
   - Как? - удивилась мать.
   - Не буду - и все. Не пойду.
   - Нельзя, Полюшка.
   - Пойми, мама, что же получается? На фронте наши борются, кровь проливают, а что делаем мы, комсомольцы? Вместо того, чтобы вредить, помогаем врагам. Они убивают наших отцов, братьев, а мы работаем на них. Придут наши и спросят: что ты сделала, комсомолка Полина Попик, чтобы помочь нам? Что я им отвечу? Ничего. Никто нам не простит этого.
   - Вы же не сами, вас заставляют, - слабо доказывала мать.
   - Это отговорки. Так только свою совесть усыпляют. Но совесть не усыпишь. Никто не может заставить честного человека делать постыдное дело.
   Дарья Ефимовна молчала.
   - Мы не хотим работать на фашистов. И я не пойду сегодня, не могу больше.
   - А как придут?
   - Я уйду из хаты, спрячусь.
   - Лаяться будут. Спросят, где ты... Что я им скажу?
   - Скажи, что не ночевала дома, вот и все. Тетка, мол, в Кумарах больная, ушла навестить и задержалась.
   - О, горе мне,- скорбно вздохнула мать.
   У Дарьи Ефимовны Попик война отняла очень много. С первых дней она отдала фронту двух сыновей - Федота и Захара. Немного позже ушел и муж. Теперь при ней оставалась одна единственная дочь. Поэтому мать так болезненно и ревниво оберегала ее от всего, что, по ее разумению, являлось опасностью для Поли. Особенно зорко следила Дарья Ефимовна за тем, чтобы девушка постоянно и тщательно скрывала свою красоту. Она заставляла Полю как можно хуже одеваться, кутать голову платком, чтобы скрыть часть лица.
   Время шло. Молодежь Крымки все тверже становилась на путь борьбы. Дарья Ефимовна видела, как между хлопцами и девчатами росла и крепла какая-то особенная, непохожая на прежнюю, дружба. К Поле теперь часто заходили товарищи и подруги, и от внимательной, чуткой матери не могло ускользнуть, что в этой дружбе есть какая-то строгая тайна. И так постепенно уяснила себе, что бесполезно и не нужно перечить дочери. Она сама видела, как невыносимо тяжело складывается жизнь для детей и мирилась с поступками и рассуждениями умной, настойчивой девушки. Всю материнскую тревогу и опасения за судьбу дочери она таила в душе, всячески стараясь внушить себе, что иначе не может быть.
   - Ничего, мама, все будет хорошо,-сказала Поля, обняв мать.- Ничего страшного не случится, да и страшнее того, что есть, вряд ли что может быть.
   Девушка помолчала и раздумчиво, как бы отвечая собственным мыслям, тихо продолжала:
   - А если что случится, то тоже не страшно. Так жить, как мы сейчас живем, дальше нет сил. Ты помнишь, мама, как-то давно я рассказывала тебе про Испанию?
   - Забыла что- то.
   - Лет пять тому назад испанский народ боролся против своих же испанских фашистов, которым помогали итальянские и немецкие фашисты. Бойцам народной армии становилось все труднее. С каждым днем сжималось вокруг них фашистское кольцо. И вот, в самую трудную минуту на фронт пришла бесстрашная женщина-испанка и сказала бойцам: "Солдаты, дети мои! У нас фашисты хотят отнять самое дорогое - право жить. Но мы не отдадим этого права, мы любим свободу и не станем рабами. Крепче сжимайте в руках ваше оружие!" И дальше она крикнула: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!" Эти слова Долорес, так звали женщину, облетели все уголки фронта. И ты знаешь, мама, республиканцы так дрались, что весь мир был потрясен их стойкостью и мужеством. И мы теперь, мама, говорим: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!"
   Дарья Ефимовна слушала дочь. И от ее горячих слов уходило прочь горе, легче становилось на душе, и жизнь не казалась такой беспросветной, и во всем существе старой женщины поднималась материнская гордость.
   - Поступай, Поля, как знаешь, - согласилась мать,- только будь осторожнее.
   На улице гомонили.
   Мать с пугливой поспешностью поглядела в окно.
   - Пошли к Надьке, сейчас сюда явятся.
   Поля накинула шерстяной платок и на ходу сказала:
   - Помни, я ночевала у тетки в Кумарах.
   - Иди, иди скорее.
   Поля прошла в сарай, влезла на чердак и глубоко зарылась в солому.
   Она слышала, как к ним заходил Семен Романенко и как выходил из хаты, скверно ругаясь.
   Потом все стихло.
   Сжавшись в комок, Поля постепенно замкнулась в круг своих мыслей и чувств. Это были мысли о её будущем. Раньше все казалось простым и ясным: она кончит школу и уедет учиться дальше. Потом вернется в Крымку и станет учительницей литературы и родного языка.
   Но теперь эти мечты оборвались. Чужие люди пришли в Крымку и стали хозяйничать на ее родной земле. Душа девушки наполнялась ненавистью, до боли сжимались зубы, а голову жгли слова: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!"