1 октября 1941 года - первое снижение норм выдачи хлеба населению, рабочие и ИТР будут получать по 400 граммов, все остальные - по 200. Сколько раз за короткий срок будет снижаться пайковая норма!

С 20 ноября вновь снижение нормы, пятое: рабочим - 250 граммов хлеба в сутки, служащим, иждивенцам и детям до 12 лет - по 125, личному составу военизированной охраны, пожарных команд, истребительных отрядов, ремесленных училищ и школ ФЗО - 300, войскам первой линии - 500 граммов. Это самая низкая норма за все время блокады - «125 блокадных грамм с огнем и кровью пополам».

Закрылись столовые и рестораны. Весь скот, имевшийся в колхозах и госхозах, был забит, мясо сдали на заготовительные пункты. Кормовое фуражное зерно перевезли на мельницы с тем, чтобы перемолоть и использовать в качестве добавки к ржаной муке. Администрацию лечебных заведений обязали вырезать из карточек граждан, находящихся на лечении, талоны на продукты за время их пребывания в больницах. Такой же порядок рас-пространялся и на детей, находившихся в детских домах. Занятия в школах были отменены до особого распоряжения.

В Ленинграде начался голод. Деньги были, но ничего не стоили. Ничто не имело цены: ни драгоценности, ни картины, ни антиквариат. Только ХЛЕБ. В булочные, где выдавались по карточкам дневные нормы, стояли огромные очереди.

Перечень блокадной еды удивителен по своей изобретательности. Работница Кировского завода М. А. Сюткина сохранила меню столовой одного из цехов: «Щи из подорожника; пюре из крапивы и щавеля; котлеты из свекольной ботвы; биточки из лебеды; шницель из капустного листа; печень из жмыха». Среди всего этого слово «хлеб» обрело символический смысл - хлеб насущный, хлеб как образ жизни. Но его не хватало.

Когда на хлебозаводе в Петроградском районе замерз резиновый шланг, подававший воду, без которой хлебозавод не мог работать, комсомолки, все рабочие завода выстроились цепью и передавали друг другу ведра, наполненные невской водой. Несколько часов при тридцатиградусном морозе действовал этот живой конвейер. Руки и ноги стыли, деревенели, но никто не ушел. У иных валенки крепко вмерзли в лед. Но завод не прекратил работу, и к утру отвезли хлеб в магазины.

Ленинградцы честно работали и умирали на улицах и своих рабочих местах, давая возможность выжить другим.

О, город без огня и без воды!
Сто двадцать пять блокадных граммов хлеба.
Звериное урчание беды
С безжалостного, мертвенного неба
Маргарита Алигер

Блокадный хлеб!.. Меньше всего в нем было муки, основа его - мякина, отруби, целлюлоза. И все же это был хлеб, почти единственное питание ленинградцев. Все остальные продукты перестали выдаваться.

«Я тащусь простывшим коридором на кухню, а мама готовит завтрак. Времени у нее на это уходит немного - еды, как света и дров, у нас тоже почти нет.

Когда я возвращаюсь, на столе дымятся две чашки с кипятком и посреди большой тарелки лежат два тонких, как картон, ломтика черного блокадного хлеба. Кроме того, в двух розетках для варенья понемногу черно-зеленой хряпы - вареной сорной капусты. Все это мы съедаем очень быстро. Пора вставать из-за стола, но я медлю. А вдруг произойдет чудо и появится какая-нибудь еда? Но чуда не происходит.

- Еще немного кипятку, если осталось. Можно?

Мама подливает мне остатки воды из прокопченного медного чайника, и я, прихлебывая ее, грею о чашку озябшие, негнущиеся пальцы» (Элла Фонякова, в годы блокады школьница).

Непостижимо, но уникальная коллекция образцов зерновых, находившаяся в ленинградском Всесоюзном институте растениеводства, осталась нетронутой, хотя многие из ее хранителей умерли от голода.

Большую роль в спасении жизней ленинградцев сыграли врачи. В блокадных условиях больницы и поликлиники не прекращали работу ни на один день. За годы войны институты подготовили и выпустили для нужд армии 1 305 врачей.

Из воспоминаний Мери Котлер:

«21 июня 1941 года был веселый школьный бал, закончила 9 классов. А утром началась война. Вместе с друзьями пойти в Дзержинский райвоенкомат. Нам поручили разносить повестки военнообязанным. Ночами дежурили на крышах, тушили зажигательные бомбы. Первая бомбежка 8 сентября, вой падающих бомб, грохот разрушенных домов и пожары. Утром я встала с седой головой.

5 декабря немецкой бомбой был разрушен наш дом, получили комнату на той же улице. Наступили самые тяжелые дни. Холод очень суровой зимы, голод, отсутствие воды, вставший намертво транспорт.

Мы теряли силы, становились дистрофиками. Выматывали очереди за хлебом. Чтобы получить свои 125 граммов хлеба, приходилось занимать очередь с ночи. За водой на-до было спускаться по обледенелому берегу Невы. В страшном 1942 году на домашнем совете решили, что я должна учиться.

Я поступила в медицинский институт. Поскольку закончила всего девять классов, то параллельно с обучением в вузе училась в школе рабочей молодежи. В1944 году окончила школу и еще 4 года доучивалась на врача.

До института добиралась пешком: с улицы Чайковского до Пискаревки, а это почти пять километров. На первом и втором курсе довелось поработать на торфопредприятии в поселке Ириновское под Ленинградом».

Мери навсегда запомнила день 27 января 1944 года, когда город был освобожден от вражеской блокады. По окончании института она была направлена в Вологду, где осталась жить и работать врачом.

Анна Борисовна Чемена жила в Ленинграде с 1927 года.

Когда началась война, Анна Борисовна была третьекурсницей Первого медицинского института. Было лето, студенты сдавали сессию. «Мы с подругой занимались вместе - то она у меня, то я у нее в Лигово. И вот сидим мы за учебниками, и вдруг ее мать выбегает на улицу, кричит нам "Война началась!"» Нельзя сказать, что студенты и преподаватели медицинского института в июне 41-го были охвачены паникой или смятением. «Никто ведь не думал, что немцы до Волги дойдут. Говорили - "Будем драться!", но мало кто предполагал, что эта война унесет миллионы жизней», -вспоминает Чемена. На фронт врачами ушли только те, кто перешел на пятый курс. Остальные остались доучиваться».

Пришла блокадная зима. «Я сидела с учебником рядом с буржуйкой. Там более менее тепло было, а у меня прямо за спиной, на столе, стоял стакан с водой. И вода в нем замерзала», - вспоминает Анна Борисовна.

Она окончила институт с отличием. Свой выпускной бал в блокадном городе вспоминает до сих пор: каждый получил маленькую тарелочку с винегретом, ломтик сыра и колбасы, кусочек хлеба и стопочку водки.

Анна Борисовна работала в стационаре на улице Восстания. На 15 койках лечились метростроевцы, которые во время войны занимались ремонтом рельсов, починкой вагонов и машин. Сами шахты метро в то время был «законсервированы», залиты водой. Большинство метростроевцев попадало в больницу либо с простудными заболеваниями, либо ослабшими от голода.

Не прекращал свою работу и 2-й Ленинградский медицинский институт (с 1947 года - Санитарно-гигиенический институт), на его базе постоянно велись исследовательские работы. За период блокады было защищено 35 докторских диссертаций. Это был единственный в Ленинграде институт, который не прекратил подготовку врачей даже во время блокады. Прямо с выпускных экзаменов молодые специалисты отправлялись на фронт. На базе клиник института был развернут сортировочно-эвакуационный госпиталь на 2000 коек, в котором трудились многие преподаватели и студенты института. За время блокады Ленинграда госпиталь принял 310 тысяч раненых и больных. Здесь же, где не хватало лекарств, а нормы питания были ничтожно малыми, лечили пленных солдат и офицеров вермахта. С августа 1941-го по май 1945 года в госпитале в условиях блокады была оказана медицинская помощь более 1000 военнопленным германской армии.

Около девяноста тысяч ленинградок стали донорами, отдавали свою кровь раненым. Донорским отделом в Ленинградском институте переливания крови в то время руководила Л. Г. Богомолова. В измученном голодом и холодом городе было заготовлено 144 тысячи литров донорской крови. Большинство доноров отказывались от денежной компенсации после сдачи крови, и эти деньги поступали в фонд обороны. На эти средства был построен военный самолет «Ленинградский донор». Заготовка крови не прекратилась и после того, как здание института было разрушено. Оборудовав подвальное помещение, работники института вновь приступили к своему делу, обеспечивая нужды госпиталей. Если бы всю кровь и кровозамещающие растворы, заготовленные только ленинградским институтом, собрать вместе, то для этого потребовалось бы 1300 тысяч бутылок. Ленинградские доноры, да и работники Института переливания крови в основном состояли из женщин и девушек.

Повседневная жизнь ленинградцев была наполнена трудностями и проблемами, о которых в нашей жизни мы даже не вспоминаем, и забот этих было предостаточно.

«Водопровод и канализация не работают уже несколько дней. Воду приходится брать в подвале соседнего дома, подолгу стоять за нею в очереди. Сегодня дворник ходил по квартирам нашего дома и забивал гвоздями двери в уборные. Общественные уборные давно закрыты. Как найти выход из создавшегося положения? Придется подыскать укромное место в каком-нибудь соседнем пустующем здании...

Странно, но в последние дни известия о смерти уже не волнуют, как прежде, смерть теперь - обычное явление. Мы к ней привыкли. На улицах чуть ли не через каждые 100 метров лежат трупы умерших от голода или замерзших. Публика настолько уже к этому привыкла, что все равнодушно проходят мимо...

Завтра пойду в школу. Измерил по плану города расстояние от дома до школы. Оно равно приблизительно 6 километрам, туда и обратно, следовательно, около 12 километров. Тяжеловато будет ходить в такие морозы и при таком питании.

По-прежнему огромные очереди за хлебом. Надо стоять в очереди с 6 -7 часов утра до середины дня, чтобы получить хлеб. Занимать очередь за хлебом после 10 часов утра не имеет смысла, так как вечером хлеб в булочные не поступает». (Из дневника ленинградского учителя А. Винокурова).

Зима 1941/42 года в Ленинграде... Лютая, голодная, жестокая. Череда бесконечно длинных темных дней, самых трагических и мужественных среди девятисот беспримерных дней блокады.

Когда перестали работать электростанции, в домах погас свет, внутренние стены квартир покрылись изморозью. Ленинградцы стали устанавливать в комнатах железные печки-времянки. В них сжигали столы, стулья, платяные и книжные шкафы, диваны, паркетные плитки пола, а затем и книги. Но подобного топлива хватило ненадолго. К декабрю 1941 года город оказался в ледяном плену. Улицы и площади занесло снегом, сугробы закрыли первые этажи домов.

Город казался вымершим: пустынные улицы замело снегом, холодные громады домов зияли ранами, безжизненно повисли сорванные провода, троллейбусы намертво вмерзли в сугробы. Не было хлеба, света, воды. Война сказывалась на всем, чем приходилось заниматься. А еще была работа - трупы убирать, свозить к траншеям, спасать город от эпидемий. Эта работа страшна для человека.