В спасении жителей Ленинграда, и прежде всего детей, в самую страшную, первую блокадную зиму огромную роль сыграла единственная транспортная магистраль, связывающая город с тыловыми районами страны, - «Дорога жизни», проложенная через Ладожское озеро. 22 ноября 1941 года на лед сошли первые 60 автомашин. Колонна 389-го автотранспортного батальо-на доставила ленинградцам первую партию грузов. Транспортная артерия, несмотря на бомбежки и артобстрелы, круглосуточно действовала до 23 апреля 1942 года. Грузовики ежесуточно доставляли в город 6-7 тысяч тонн продовольствия, вооружения, горючего. Встречным потоком эвакуировали раненых, больных, стариков, женщин и детей. За дни блокады по этой дороге удалось эвакуировать 1 миллион 376 тысяч ленинградцев, в основном женщин, детей и стариков. Война разбросала их по разным уголкам Союза, по-разному сложились их судьбы, многие не вернулись обратно.

Когда открылась «Дорога жизни» через Ладожское озеро, в первую очередь старались эвакуировать именно детей. Эвакуация проходила при помощи администрации заводов, эвакопунктов и городской железнодорожной станции. К 7 августа из Ленинграда эвакуировалось 311 387 детей в Удмуртскую, Башкирскую и Казахскую республики, в Ярославскую, Кировскую, Вологодскую, Свердловскую, Омскую, Пермскую и Актюбинскую области.

Народный художник Республики Татарстана, первая женщина-сценограф ленинградка Сперанская Любовь Львовна в 1936 году поступила в университет на биофак. Когда началась война, ее назначили воспитательницей эвакуированных детей служащих райкома и райисполкома. Любовь Львовна вспоминает:

«Сначала нас везли автобусом, потом посадили на поезд, где не было горячей воды. А с нами 65 детей мал мала меньше! Вот где пригодились мои кастрюля, керосинка и лекарства. Так мы оказались в деревне Пасленово, напротив Рыбинска. Через Волгу был большой мост, его каждый день бомбили и разбомбили наконец. Бомбили с немецкой аккуратностью, каждый день в два часа ночи - хоть часы сверяй.

Мы жили на горе, где было много свободных домов, оставшихся от выселенных кулаков. Я была в малышовой группе, моя помощница - пятилетняя девочка. Всем я заменяла маму. Жили первобытной жизнью, одним словом - просто спасались.

Старшие дети, до 14лет, не осознавали опасность войны и вели себя как на даче в деревне. Озорничали, не слушались, однажды даже курицу украли у местных. И меня перевели к ним воспитательницей. Дела у меня здесь пошли на удивление легче, чем можно было ожидать. Ребята дежурили на кухне, кипятили воду, варили кашу, макароны. Чтобы отвлечь их от дурных мыслей, я рассказывала им русские сказки, сказки Андерсена. Пригодилось-таки мое увлечение детства!»

После прихода немецкого десанта детей срочно эвакуировали в Сармановский район в село Шигаево. Здесь детский дом поместили в доме репрессированного муллы. Дети ходили в школу. Учебников и тетрадей, конечно, не было. Писали на газетах. Продукты выдавали по наряду, дети не объедались, но и не голодали.

Как воспитательница старшей группы, Любовь Львовна жила отдельно от своего маленького сына, потому что не имела права выделять его среди других детей.

Все годы войны в стране велась борьба с беспризорностью и безнадзорностью детей. Например, в январе 1942 года активистки Нижне-Тавдинского района Омской области призвали всех женщин области обеспечить материнский прием детям, эвакуированным в область из осажденного Ленинграда, создать для них такие условия, в которых они забыли бы пережитые ужасы войны. Свое обращение они закончили словами: «Пусть ленинградские братья и сестры будут спокойны, пусть они продолжают бороться с фашистской нечистью... Мы сохраним нашим героям их детей. Мы вырастим и воспитаем их в духе беззаветной преданности и любви к Матери-Родине».

Тысячи осиротевших детей были взяты в семьи. Только за первые два года войны в Омской области было усыновлено 735 детей.

Жительница украинского города Ромны А. А. Деревская приняла в свой дом 30 сирот, 17 из которых - дети погибших ленинградцев.

Понимая огромное значение «Дороги жизни», фашисты ожесточенно бомбили корабли и суда, порты погрузки и разгрузки, саму ледовую трассу.

Ладожская дорога постоянно обстреливалась тяжелой артиллерией врага. Ледовая дорога систематически разрушалась. Щели и пробоины во льду затрудняли продвижение транспорта, делали дорогу смертельно опасной.

Каждый рейс был подвигом.

Вспоминая об этих невыносимо тяжелых днях, ленинградка Кена Петровна Черная не могла сдержать слез:

«Мне было всего четыре года, когда началась война, я помню, как пыталась спрятаться под столом во время артобстрелов и бомбежек и ждала маму, а мама приходила и говорила: "Хлеба нет, машину с хлебом разбомбили". И так каждый день. А в апреле 1942 года нам объявили эвакуацию на "Большую землю". Все проходило строго по законам военного времени. Нас сопровождали люди с оружием. Не допускалась никакая демократия. С собой не разрешалось брать никаких вещей, кроме кружки, ложки и документов.

По льду Ладожского озера мы ехали в кузове грузовой автомашины. Вокруг, куда ни посмотришь, до самого горизонта простирались снежные поля. Сильный ветер с мокрыми хлопьями снега пронизывал почти насквозь. Мы, дети, прижимались к родителям, так было чуть-чуть теплее. Затем ехали на поезде в товарных вагонах, спали на нарах, на соломе. Питались чем придется, жмых считался деликатесом. Иногда удавалось раздобыть дрова и тогда топили печку, но тепла хватало ненадолго. Я заболела. А по правилам движения заболевших, чтобы не распространять инфекцию, переводили в вагон-лазарет. Мама надела мне чулки, капор и понесла в этот вагон. Я помню ее дыхание, она дышала на меня, пытаясь передать мне свое тепло, чтоб я не умерла.

Вагон-лазарет оказался обыкновенным товарным вагоном, посреди которого зияло отверстие для нужд, а на соломе лежали умирающие люди. "Нет! Я не оставлю ее здесь", - сказала мама и вернулась на свое место, села у вагонной двери и всю дорогу держала меня на руках. Недалеко от Тюмени ленинградцев выгрузили. Все мы думали, что здесь дождемся конца войны и поедем обратно домой. Весна вступала в свои права, оживала природа, появилась первая зелень, в том числе крапива и лебеда, которую мы тогда употребляли в пишу. А потом пришел пароход-колесник с длинной почерневшей трубой. Всех ленинградцев погрузили на пароход и повезли на север по течению реки Иртыш. На каждой пристани строго по списку высаживали группу эвакуированных на временное поселение. Нас, человек 30, высадили под Ханты-Мансийском, на диком берегу, где стояла единственная избушка бакенщика, а вдали виднелось село. Нас поселили в церкви этого села. Некоторое время жили среди икон, спали на соломе, что-то жгли, чтобы разогнать комаров. Когда спала большая вода, нашу группу рассредоточили по деревням, родители начали работать, стало намного легче». На «Дороге жизни» сейчас много монументов, обелисков в память о тех, кто не доехал до Большой земли, погиб в пути от голода, при бомбежках. Среди них женщины, дети, дeвушки-воины инженерных и медицинских частей, которые тоже полегли здесь, на Ледовой дороге.

Особенно трудны воспоминания о детях: голодных, легких, как пушинки, с землистым цветом лица, провалившимися глазами, беспомощных и доверчивых.



Самый страшный путь

из моих путей!

На двадцатой версте

как я мог идти!

Шли навстречу из города

сотни детей...

Сотни детей!

Замерзали в пути-

Одинокие дети

на взорванном льду, -

Эту теплую смерть

распознать не могли они сами, -

И смотрели на падающую звезду

непонимающими глазами

Александр Межиров. Ладожский лед.



На 40-м километре «Дороги жизни», уходящей прямиком в зимнюю Ладогу, сейчас находится монумент «Разорванное кольцо блокады». Высокая арка из светлого камня, разъятая посередине. На бетонной площадке - две застывшие навечно полосы следов от шин, ведущих в Ладогу. На скромном каменном обелиске высечены строки:



Потомок, знай: в суровые года,

Верны народу, долгу и Отчизне,

Через торосы Ладожского льда

Отсюда мы вели Дорогу Жизни –

Чтоб жизнь не умирала никогда.