К вечеру подул резкий, холодный ветер. Небо нахмурилось, заклубилось рваными, лохматыми тучами. Ребята не успели выбраться из леса, как хлынул проливной дождь.

— Погодка,— поежился под тонкой рубашкой Володя Гриц.— Ох и вымокнем мы, как выйдем на открытое поле.

Максим Зеляев ничего не ответил. Раздвигая кусты, он упрямо пробирался к опушке.

Поля все равно не миновать, а отсиживаться в лесу еще одну ночь бессмысленно. Лучше попытаться за это время проникнуть в город.

Темнело быстро. Скоро идущая впереди Володи полусогнутая фигура друга потерялась из виду, будто растаяла в черной промозглой мгле. Гриц ускорил шаги, догнал Максима. Пошли след в след.

Часа через два Зеляев остановился у какой-то сплошной высокой стены.

— Болотная,— услышал Володя его приглушенный шепот. Володя поспешил на голос и уперся в деревянный забор.

Максим уже был наверху. Распластался кошкой, протянул руку:

— Давай!

Володя Гриц снял с плеч тяжелый мешок, подал Зеляеву. В мешке тол, мины. Попадись с таким грузом к немцам — до утра в живых не останешься.

Сдерживая дыхание, Володя осторожно взобрался по скользким доскам. Перелез на территорию станции — и сразу ничком на землю. Патруль!

Фашисты двигались плотной кучкой, подсвечивали себе фонариками. Шли в угрюмом молчании. Только громко чавкала под солдатскими сапогами мокрая хлябь. Ближе, ближе... Неужели заметили?

Володя полез в карман, нащупал пальцами колючую ребристую «лимонку».

Нет, не заметили. И на этот раз обошлось. Не доходя до забора, у которого лежали ребята, немцы внезапно повернули назад.

— Бежим!— Влажная ладонь Зеляева коснулась плеча Володи.— Видишь вон тот сарайчик? Немцы в него не заглядывают.

На минской Болотной станции Максим Зеляев бывал не однажды. Знает здесь каждую тропинку, места укрытия. А в старом, полуразвалившемся сарайчике,— помнит он,— есть и солома. Можно закопаться в нее, отогреть закоченевшее тело. Сейчас это очень нужно: зуб на зуб от холода не попадает.

Зарывшись в солому поглубже, ребята расположились на ночь. Утро вечера мудренее.

Максим Зеляев свернулся клубочком, затих. Заснул, наверно. А к Володе, как нарочно, сон не идет. Как тут уснешь, если рядом, за стенкой, ходят враги и нервы напряжены до предела. К тому же обидно валяться вот так на грязной прелой соломе в своем родном городе, где у тебя есть и чистая постель и теплая комната. Мысли Володи невольно перескакивают туда, в маленький тихий домик, где прошло счастливое детство. Проклятые фашисты! Это они надругались над человеческой жизнью. Чтобы не оказаться в немецком лагере, Володе Грицу пришлось бежать. Как это случилось? Память все сохранила.

Володя работал в мастерской, которую открыли захватчики. Ученик столяра понравился немцам. Аккуратный, смышленый, он, казалось, трудился на рейх со всей добросовестностью. Мастера ставили его в пример, обещали даже прибавить ему в зарплате. Так продолжалось до тех пор, пока фашисты не раскусили, с кем они имеют дело в действительности. Тихий паренек оказался для немецких хозяйчиков опаснее буйных пьяниц и дебоширов. Он проводил среди рабочих мастерской антифашистскую агитацию, доставал и читал им советские газеты, приносил в цех листовки. Такие же листовки, призывающие минчан к борьбе против захватчиков, Гриц расклеивал на улицах города, ходил на места боев собирать оружие для красных партизан и подпольщиков.

Пронюхав об этом, хозяин столярной мастерской незамедлительно вызвал Грица в контору. Там его уже поджидали два дюжих солдата и человек в штатском.

— Связать!— приказал тот, что был в штатском. Ударом кулака в челюсть Володя свалил рослого немца, который подставил ему подножку, и рванулся к дверям. К счастью, в коридоре фашистов не оказалось. Гриц выскочил на улицу, завернул в первый попавшийся переулок, юркнул в чью-то калитку и, перемахнув садовую ограду, оставил своих преследователей далеко позади. Солдаты возвратились в контору злые и красные.

— Не догнали,— доложили они «шефу». Гитлеровец грязно выругался:

- Идиоты! Жалкие недоноски! Упустить мальчишку! Я бы выжал из него все, все! Он не мог в одиночку работать.

Гитлеровские солдаты тупо глядели в землю. Как ведут себя под пытками русские, они уже повидали. Напрасно чертыхается офицеришка в штатском. Из таких пленников много не выжмешь. Наверняка молчал бы и этот.

Да, Володя Гриц действовал по заданию комсомольско-молодежной подпольной организации «Орлиный глаз». Были у него друзья и в организации «Убей фашиста!», которую возглавляла Галина Сасина. С нею Володя даже учился до войны в одной школе. Отважная, смелая девушка! На аэродроме устроилась. Не случайно уничтожаются на земле и взрываются в воздухе фашистские самолеты. Очень сожалел Гриц, что приходится расставаться с боевыми друзьями, покидать Минск. Однако ничего не поделаешь. После провала надо уходить в лес. Это строгий приказ горкома комсомола.

Некоторое время Володя укрывался у подпольщиков на Велосипедной, 10. Потом за ним приехала связная Мария Субботко и переправила его в Жуковку.

Вспоминая об этом сейчас, Володя Гриц беспокойно ворочается на соломе. Хорошо бы снова повидаться с друзьями! Потолковать с Галей, поговорить с Володей Величко, побывать у сестер Шакаловых на Брилевской улице. Мария и Нелли Шакаловы такие радушные. Сколько ребят и девушек приходило к ним на танцевальные вечера! Приходил и Володя. Бывало, наденет свой лучший костюм, синий в полоску,— и на танцы. Отец лишь скажет так укоризненно:

— Танцуете, а в городе немцы...

Не догадывался старик, что музыка, танцы — это больше для маскировки. На самом деле собирались ребята, чтобы обсудить планы дальнейшей борьбы с оккупантами, обменяться информацией, уточнить задания на диверсии. Многое бы отдали фашисты, чтобы заполучить явки молодых патриотов, узнать их имена. А их было немало. Андрей Мирошкин, Оля Лавренович, Маша Старасенкова, Иван Шакалов, Люба Селиванова, Соня Картавенко, Владимир Лазарчик, Людмила Величко, Александр Садовский — всех их объединяла смертельная ненависть к подлым захватчикам и горячая любовь к Родине.

Еще остались в Минске старая мать Володи, отец и сестренка. Как там они живут теперь? Не случилось ли беды какой с ними?

— Максим, Максимушка,— не выдерживает больше Володя и легонько толкает Зеляева в бок. — Сходим завтра к моим старикам, а? Проведаем их. Познакомлю тебя и с моими друзьями. Отличный народ! Убедишься сам.

Зеляев зашуршал соломенным «одеялом», приподнялся на своей колючей постели на локтях.

— Я, браток, тоже не сплю. Думаю,— признался он.— А к твоим родителям обязательно сходим. Это ведь на Слонимскую. Близко.

— Рядышком,— соглашается Гриц, хотя оба прекрасно знают, что это «рядышком» в районе аэропорта и так просто в оккупированном городе туда не пройти.

— Но сначала зайдем к Николаю Кедышко, — Добавляет Максим Зеляев.— Коля теперь на Бондаревской. К Ярошу перебрался после того, как всю семью похватали.

— Конечно, сперва к Кедышко,— подтвердил Володя.— Николай — это такой человек, такой человек... Встречался с ним в Жуковке. Боевой орел, одним словом.

— Без его помощи вся наша операция может сорваться... А как он на гитаре играет, поет как! Лучше всего «Андрюшу». От этой песни и организация получила название: «Андрюша».

— А помнишь, Максимушка, когда Николай к нам в горком приходил? — вплотную придвинулся к Зеляеву Володя Гриц.— Тогда еще он обменял у разведчика нашего свой большой револьвер на пистолет. Маленький такой пистолетик, никелированный. «Тебе,— сказал он разведчику,— наган сподручнее. Дальше бьет. А мне удобнее в городе с пистолетом. Не так карман оттопыривает». Потом они вместе ходили и на пристрелки оружия. Ух и метко стрелял Николай! В самое яблочко укладывал пули...

Так и не заснули ребята в ту дождливую осеннюю ночь. Спохватились, а на дворе уже серое утро. Наскоро почистились, стряхнули с себя налипшие соломинки и пошли на Бондаревскую, 19.

Но в тот день дойти до явки так и не удалось. Немцы все улицы патрулями запрудили.

— Ловят кого-то немцы, — тревожно заметил Зеляев. — Придется сворачивать с курса. Есть у меня тут знакомые. Люди, правда, далекие от подполья, да выхода у нас нет.

— Рискнем,— согласился Володя.

— Тогда за мной.

На стук ребят открыл пожилой, угрюмого вида мужчина. Стал, загородив собой двери, метнул глазами по одежде пришельцев. От этого цепкого взгляда не ускользнуло ни то, какого цвета стали рубахи юношей, ни их стоптанные мокрые башмаки на ногах.

— А мешочек, мешочек не прячь за спину. Торчит,— с ехидцей заметил он Владимиру Грицу.

Володя смутился. Его уставшее, изнуренное бессонной ночью лицо покраснело.

— Не признал тебя,— шепнул он Максиму.— От ворот поворот дает.

На улице засвистел полицейский. Ему откликнулись с другого конца. Еще раз, еще... Ребята, собиравшиеся было уже уходить со двора, в нерешительности остановились.

— Облава, — подтвердил мужчина, наблюдая за юношами с прежним вниманием.— Угодите в самую точку.

В его голосе, скрипучем и равнодушном, ребятам почудились злорадные нотки. А полицейская трель приближалась.

— Ну вот что, хлопцы, — снова подал голос хозяин дома. — Куда идете — не спрашиваю, что у вас в торбе — прикидываю. Вижу, притопали вы из деревни, картошку, скажем, на одежу менять. Стало быть, милости просим в хату. А на дворе маячить не годится. — И решительным жестом он распахнул перед ребятами двери.

В комнате, куда вошли подпольщики, находились две женщины и четверо детишек. Женщины сразу ушли на кухню, а дети рассыпались по углам, поглядывая оттуда на незнакомых парней с настороженным любопытством.

Наконец старший из малышей, видимо, вспомнил высокого чернявого дяденьку. Он вылез из-за кровати и, подойдя к Максиму Зеляеву, смело протянул ему худую ручонку.

— Здрастуй, Максим!

У Володи отлегло от сердца. А Максим? Максим прижал мальчугана к груди, зашептал ему на ухо что-то ласковое и смешное.

— Узнал-таки вас, постреленок. Памятливый, — улыбнулся хозяин дома, заходя в комнату с миской горячих щей. — А я вот, если сказать по правде, усомнился сначала. Тот, думаю, паренек аль другой какой, обличьем с ним схожий. Уж больно изменились вы с того часа, как последний раз мы виделись.

— Война,— развел руками Зеляев.

— Война, будь она трижды проклята. А она мало что лицо человеческое — душу порой меняет. Вы небось испужались, на дворе стоючи. Думали, продаст дядька Степан. То зазря думали. Настоящий человек не продажный, а остерегаться, разумею, по нонешним временам не грех. Извиняйте, коли попытал вас малость, и налегайте на щи. Хотя и постные, да все какая ни есть еда.

Максим и Володя дружно принялись за свежие щи. Хозяин квартиры покопался в шуфлядках, вытащил какую-то листовку.

— Вот послушайте, что господа немецкие пишут,— потряс он клочком бумажки. — Тысячи предлагают тому, кто будет доносить на партизан и подпольщиков. В «черном списке» ходят и батя Мороз, и Градов, и дядя Дима, и Николай. Никого не знаю из них, только сердцем чую, что правильные они люди. За нас стоят. Так кто же их продавать станет? Разве что душа какая червячная. Но душ этих по пальцам раз, два и обчелся. А народ един. Потому он войну переломит, освободит чистую землю от вражьей погани. Верю, верю — так будет!

День, ночь и еще день укрывались ребята в этой семье. Лишь к вечеру вторых суток перед окнами дома перестали шмыгать жандармы, бегать полицейские, носиться грузовики с солдатами в касках. Когда стемнело совсем, подпольщики начали собираться.

— Уходите? Захватят ночью — петля верная обоим. Но не смею задерживать. Не хочу. Торопитесь — значит, надо. Эх, годы мои, годы мои...— Хозяин почему-то вздохнул и, накинув на плечи ватник, вышел вместе с ребятами. Проводил до калитки...

В полночь ребята были на явке. Николай Кедышко встретил их радостным кличем.

— Ждем! Ждем давно! — обнял он каждого поочередно. — Сейчас остальных разбужу. Затомились ребята.— И закричал в соседнюю комнатушку: — Чиж! Леня Домбровский! Август!

Кроме Леонида Яроша, Леонида Домбровского, Августа Головацкого в квартире спало в ту ночь человек двенадцать подпольщиков. Лежали на полу, впокат, не выпуская из рук оружия.

— И ходим, и спим в боевом снаряжении,— пояснил Николай. — Готовность № 1. Ну, а как там у вас? Что новенького? Как Володя Трушко? Воюет?

Володя Трушко по решению Минского горкома ЛКСМБ был отозван из города в Жуковку с неделю тому назад. Работал инструктором горкома комсомола, так же как Максим Зеляев и Владимир Гриц. Участвовать в боях ему пока не приходилось, но дело, порученное комитетом, он вел отлично.

— Мы так и думали, — заметил Кедышко. — Володя — чудесный товарищ, верный боевой друг.

— Всем вам от Трушко братский привет,— торжественно объявил Зеляев. — Когда мы с Грицем сюда собирались, Володя специально с нами беседовал. Сказал, птицей летите, хлопцы, а чтобы первого ноября с моими минчанами на Бондаревской свиделись. А мы в пути задержались. На каждом шагу рогатки. — Обстановка сейчас у нас сложная, — признался Кедышко. — Лютуют немцы. За казнь Кубэ мстят минскому подполью массовыми расстрелами мирных граждан. А тут еще подкрепление немцам вышло. Из Смоленска все СД сюда перекинулось. Трудно. Несем потери. Сначала Ядя Бересневич, Игнатович Евгения. А недавно двоюродный брат Головацкого...

— Тарлецкий! — воскликнул Максим.

— Да, Анатолий Тарлецкий. С инженером Волчком он работал на ТЭЦ-1. Вывели из строя агрегаты электростанции. Так все удачно складывалось... И вдруг — провал. Казнили их фашисты.

Кедышко опустил голову, помолчал. Потом тряхнул густыми русыми кудрями, засветился глазами.

— Не будем стонать. Не сломают! За гибель друзей сполна с фашистами рассчитаемся.

Он начал рассказывать, как готовится организация к встрече 26-й годовщины Великого Октября, какие намечаются на ближайшие дни диверсии, чем отметят комсомольцы и молодежь «Андрюши» 25-летие ВЛКСМ.

— Передайте комитету, что мы выполним задание Родины с честью, — сказал он. — Пока бьется сердце, пока руки могут держать оружие, комсомолец будет сражаться. До конца. До победы!

Максим Зеляев и Володя Гриц посвятили штаб Кедышко в план своей операции.

— То, что и надо! — обрадовался Николай. — Немцы думают, что после наших диверсий на «Автомате» они смогут спокойно выпекать белые булочки. Отремонтировали, гады, завод, армию хлебом снабжают. А мы тут им и подсунем пилюлю. Когда пойдем?

— На рассвете, пожалуй, лучше, — ответил Зеляев. — Пока осмотримся, а там и вечер наступит.

— Можно и утром, — согласно кивнул Кедышко. — Кого же вам дать в провожатые?

Он задумался, мысленно перебирая всех, кто хорошо знал расположение хлебозавода и не был примечен охраной. Самому Кедышко появляться даже вблизи завода было слишком опасно. Фашисты крепко запомнили бывшего экспедитора «Автомата» и не преминули бы случая с ним расправиться.

— Пойду я и Максим Зеляев, — решительно заявил Гриц. — Твоя, Николай, задача — дать нам подробный план завода. Расскажи, как лучше туда пройти, остальное за нами. Горком не желает подвергать излишнему риску своих людей. А всех вас немцы на заводе приметили.

— Это так, — не стал спорить Кедышко. — Но засаду мы все-таки сделаем, прикроем вас при отходе.

Ранним утром, поев горячей картошки, заботливо приготовленной матерью Лени Яроша, Володя Гриц и Максим Зеляев отправились к «Автомату». Гриц зажимал под мышкой объемистый сверток с толом. В кармане Зеляева лежало три мины.

Вскоре ребята зашли в поселок, где жили рабочие хлебозавода. Длинные, покосившиеся бараки зияли провалами узких дверей, косились подслеповатыми оконцами. На латаных-перелатанных крышах постукивали сорванные ветром ржавые листы жести. Тучи зеленых мух носились над открытыми помойными ямами. В куче отбросов копошились облезлые собаки, кошки и худые, с восковыми личиками ребятишки.

- Гляди, Володя, — стиснул кулаки Максим Зеляев, — вот какую жизнь готовят фашисты нашим советским людям. Не простим, не забудем этого никогда!

Володя схватил Зеляева за руку, метнул глазами налево. Там стояло трое фашистов. Посмеиваясь, они наблюдали за тем, как в поисках объедков дети рабочих копаются в мусоре. Обходить гитлеровцев было поздно.

— В барак, — тихо шепнул Гриц Зеляеву.

К несчастью, немцы уже их заметили. Они загалдели и устремились вслед за ребятами. Подпольщики зашли в темный коридор. Нащупали одну дверь — заперта. Вторая — тоже с замком. Никто не отворил и третью. Ребята почувствовали, как на лбу выступают капельки холодного пота.

Внезапно Максим присвистнул:

— Наверх! Скорее!

Он показал на открытый лаз в потолке. К нему была приставлена деревянная лестница. Опасность удесятерила силы. Забраться на чердак, втянуть за собой лестницу и захлопнуть крышку лаза оказалось делом одной минуты.

Когда немцы вошли в барак, в коридоре не было ни души.

— Ничего не понимаю, — оправдывался перед своими приятелями один из фашистов. — Я сам видел, как мальчишки забежали сюда.

— А не померещилось ли тебе? Спьяна не такое увидишь...

Гитлеровцы заспорили, заругались и, потоптавшись в коридоре, вышли на улицу.

Долго сидели на чердаке Гриц и Зеляев. Только убедившись, что немцев нет, они осторожно спустились вниз и, когда стемнело, направились к забору, за которым дышал завод.

Толовый заряд Володя подложил под заводскую трубу, тщательно замаскировав его металлической стружкой. Зеляев заминировал стоящие на дворе автофургоны. Обратно на квартиру Кедышко подпольщики добрались без приключений и решили сразу уходить в Жуковку.

— Пойдем к парку Челюскинцев, — предложил Зеляев.— У Дома печати свернем на поселок Пушкина. Заночуем в лесу.

Нагрузившись медикаментами, которые собрал для горкома Кедышко, ребята двинулись в обратный путь.

— Так и не повидал я маму, — вздохнул Володя. — Придем в Жуковку, обязательно попросимся в новый рейд. Правда, Максим? И подарков побольше прихватим для фашиста поганого. Чтобы век икалося гаду!

— Легок фашист на помине, - в сердцах плюнул Зеляев. Подпольщики только «срезали» угол Дома печати, свернули в темную улочку.— Видишь, стоит...

Для гитлеровского офицера эта встреча была не менее неожиданной, чем для обоих друзей. Фашист растерялся, приник к забору. Остановились и подпольщики. Прошла минута... вторая... Нервы сдали у немца.

— Пароль! — выступил он из тени и зажег карманный фонарик.

Гриц сделал шаг вперед, протянул фашисту паспорт на полицая. Гитлеровец повертел документ в руках, проверил печати, подписи. Опыт матерого хищника подсказал, что здесь какой-то подвох. Ни слова не говоря, немец потянулся за парабеллумом.

Максим Зеляев выстрелил первым. Сухо щелкнул затвор. Осечка! Но гестаповец рухнул на тротуар. Это Володя Гриц на какую-то долю секунды опередил офицера, стукнул фашиста гранатой по голове. Путь был свободен.

Отдышались ребята в лесу под Минском. Устроились поудобнее под кустами, нагребли в ямку опавших листьев, чтобы было теплее и мягче. Легли отдыхать.

— Посмотрим, как грохнет, — сказал Максим.

Взрыв прозвучал на рассвете. Ребята вскочили на ноги, взглянули в сторону города. Над «Автоматом» плавали клубы черного дыма и красной кирпичной пыли.

Диверсия, на которую ходили инструкторы горкома комсомола Владимир Гриц и Максим Зеляев, была одной из многих, подготовленных и проведенных подпольщиками столицы Белоруссии в ознаменование 25-летия ВЛКСМ. К этому времени мы имели в Минске около двадцати законспирированных комсомольско-молодежных организаций. В наших боевых группах уже насчитывалось более трехсот человек. Они действовали как разведчики, подрывники, охотники-истребители, связные. Молодые патриоты не упускали ни одного случая, удобного для нападения на оккупантов, и нередко наносили им такие удары, что у гитлеровцев темнело в глазах от бессильной злобы и страха.

Конечно, мы не самообольщались и не преувеличивали своих успехов. Враг был очень силен, хитер и коварен. Каждая наша победа, каждая удачно проведенная против фашистских захватчиков операция стоила нам огромных усилий, а порой и тяжелых, невосполнимых утрат. Избежать их мы, естественно, не могли. Многим нашим подпольщикам недоставало опыта, спе-циальных знаний, без которых работать в тылу врага было трудно и опасно для жизни. Сам горком комсомола также был еще слишком молод: со дня его обра-зования едва минуло десять месяцев.

Вильгельм Кубэ, а после убийства гауляйтера его преемник генерал-лейтенант СС и полиции Готберг бросали на удушение народа все имеющиеся в их распоряжении средства. На войну с партизанами снимались с фронта кадровые дивизии пехоты, направлялись танковые и артиллерийские части, соединения авиации. В городах свирепствовали зондеркоманды, полиция безопасности и СД. Людей истязали, расстреливали, сжигали, вешали. Но ничто не могло сломить патриотов, поколебать их стойкость, уверенность в победе. Когда к 25-летию ВЛКСМ белорусские подпольщики и партизаны подготовили письмо на имя И. В. Сталина, то письмо только в Минской области подписали 150 тысяч человек. Люди подписывались, открыто называя свои фамилии, хотя это было очень опасно и могло стоить им жизни в случае, если хотя бы один экземпляр письма с подписями попал в лапы гитлеровских ищеек. Но советские патриоты соглашались скорее погибнуть, чем отступить от правого дела.

Ряд крупных боевых операций провели в период подготовки к 25-летию ВЛКСМ подпольные организации Минского горкома комсомола в столице республики. Особенно удачно действовали дружины Николая Кедышко. Штаб «Андрюши» создал специальную террористически-охотничью группу. Возглавляли ее Леонид Ярош и Леонид Домбровский. Ребята не упускали ни одного удобного случая, чтобы расправиться с гитлеровцами, и вскоре районы улиц Долгобродской, Провиантской, Галантерейной, Броневой, Добролюбова, Войсковой, Цнянской, Антоновской, Беломорской стали для фашистов в ночное время непроходимыми. За несколько месяцев минские молодогвардейцы уничтожили более пятидесяти солдат и офицеров противника.

Немало фашистов оказалось и на личном счету Николая Кедышко. Однажды на улице Пулихова, когда он возвращался от Павла Сиротина, его перехватили двое фашистов. Ночь выдалась лунная, светлая, бежать было бесполезно: подстрелили бы прямо на улице. Николай пошел на хитрость, притворился подвыпившим. Это притупило бдительность немцев. Фашисты спокойно дожидались, пока спотыкающийся, пьяный, как они считали, гуляка подойдет к ним поближе. А Николай Кедышко только и хотел этого.

Пой, Андрюша, так, чтоб среди ночи

Промчался ветер, кудри теребя!..—

напевал он вполголоса, смешно размахивая при этом руками и покачиваясь из стороны в сторону. В то же время зоркие глаза юноши следили за каждым движением немцев и уже прикидывали расстояние, с которого можно было бы стрелять наверняка. Так он подошел к фашистам почти вплотную.

— Аусвайс! — грозно потребовали гитлеровцы.

Вместо аусвайса в руках «гуляки» блеснул никелированный пистолет. Слишком поздно поняли гитлеровцы свою ошибку. Кедышко стрелял в упор. Потом вместе с Павлом Сиротиным они оттащили трупы фашистов к Свислочи, сбросили в речку.

В другой раз уже сам Николай Кедышко сделал засаду на гитлеровцев у военного кладбища. Здесь под меткие пули патриота попали три гитлеровца. Оружие врагов получили подпольщики.

От карающей руки минских молодогвардейцев не спасали фашистов ни бетонированные укрепления, ни быстроходные лимузины. Охота за офицерскими машинами требовала особой сметки, решительности, отваги. Брали на нее лишь тех, кто отлично владел пистолетом, гранатой, не терял самообладания в самые критические минуты.

Невероятной по дерзости была операция молодых «охотников» на улице Долгобродской. Средь бела дня Ярош, Домбровский, Головацкий и Кедышко забросали гранатами роскошный автомобиль со служащими рейхскомиссариата. Пока гитлеровцы опомнились, ребята успели забрать оружие убитых фашистов и укрыться в развалинах.

На следующее утро фашисты устроили в районе Комаровки облаву. Они рыскали по всем закоулкам, обошли чуть ли не каждый двор, побывали даже в домах Домбровского, Яроша и Головацкого, но так и не отыскали, куда ведут следы смельчаков. Оружие, которое могло послужить уликой против подпольщиков, ребята спрятали в канализационном колодце на огороде у Лени Яроша.

Позже, в октябре 1943 года, Николай Кедышко, Домбровский, Ярош, Михневич и Головацкий устроили засаду на Московском шоссе. Дождливой ночью они подобрались к магистрали и залегли в кювете с водой. Какой надо было обладать железной выдержкой, чтобы не шелохнувшись лежать в холодной, грязной воде! Ведь никто из ребят не мог предсказать заранее, когда проедет нужный автомобиль. Так они лежали часа три, а катили по шоссе все больше тяжелые грузовики с пехотой, громыхали танки, бронетранспортеры, артиллерийские батареи. Наконец колонна войск оборвалась. Длительное время шоссе оставалось пустынным. Лишь изредка на нем появлялись патрули, скользили мимо ребят мутными тенями и растворялись в плотном дождевом вихре.

— Сейчас глядеть в оба, — передал по цепи Николай Кедышко.

И они дождались. Волчьими зрачками мигнули вдали желтые фары. Машина летела на предельной скорости.

— Гранаты! — поднялся во весь рост Николай и первый швырнул под колеса машины тяжелую связку. Автомобиль рванулся в сторону и, перевернувшись несколько раз, скатился с асфальта.

В эту ночь кроме трех пистолетов эсэсовцев, убитых в машине, ребятам достался и объемистый портфель с важными военными документами.

Наряду с такими охотами за противником молодые подпольщики выполняли многие другие не менее ответственные задания городского комитета ЛКСМБ. Так, в районе Козыреве Николай Кедышко и его боевые товарищи взорвали на нефтебазе 15 цистерн с бензином. На 3-й линии, неподалеку от здания, где теперь находится республиканский институт физической культуры и спорта, Август Головацкий сжег термитным шаром немецкий хозяйственный склад. На станции Минск-Товарная взлетел на воздух от мины подпольщиков классный вагон с гитлеровскими офицерами. Всего за 1943 год комсомольско-молодежная организация «Андрюша» провела в Минске и его окрестностях свыше сорока различных диверсий.

Тесную связь с «Андрюшей» поддерживала подпольная организация «Адам». Руководил ею комсомолец Александр Велюжин. Явка организации была на Громадской улице, дом 17, квартира 3. Здесь вынашивались планы работы организации, отсюда подпольщики уходили на боевые задания, чтобы отомстить подлому врагу за смерть близких, за муки народа.

1 ноября молодые патриоты взорвали склад военного снаряжения. Чтобы отвлечь часовых, подпольщики подожгли сарай рядом со складом. Когда немцы кинулись тушить пожар, Велюжин с товарищами пробрались в помещение склада и быстро поставили мины. Взрывом было уничтожено большинство ценностей, хранившихся на этом складе.

На другой день Велюжин, его сестра Мария и Гулис сожгли немецкий склад уже на Московском поселке. Операция поначалу складывалась неудачно. Немецкий часовой заметил подпольщиков. Помогла Мария. Девушка смело подошла к фашисту, завязала с ним галантный разговор. Внимание красивой девушки льстило самолюбию солдата. Он отставил винтовку, попытался обнять Марию. В это время Александр Велюжин ударил фашиста ножом. Гитлеровец даже не пикнул. Прикрыв неудачливого донжуана листом жести, подпольщики быстро подлезли под проволоку, подожгли бумагу и доски, валявшиеся возле склада, а затем забросили в склад противотанковые гранаты.

В ночь на 5 ноября группа Александра Велюжина совершила еще один подвиг. На Грушевской улице комсомольцы забрались в самое логово зверя — общежитие гитлеровцев. Мина была установлена за считанные секунды. Восемь фашистских вояк и полицейских так и не успели пробудиться. Девятый, обожженный и оглушенный взрывом, сошел с ума. Вскочив на подоконник в одном нижнем белье, он пронзительно кричал в озаренную пламенем ночь:

— Огненная земля! Огненная земля!..

Да, для оккупантов в Минске не было тихой обители. Была огненная земля, сжигающая всех, кто посягал на ее честь и достоинство.

<< Назад

Вперёд >>