21 VII. Вчера был проливной дождь. На улицах все затопило. Я ходила в Мариенбург и, возвратясь, легла спать. Я только стала засы­пать, как по коридору раздались мужские солдатские шаги. Я подума­ла, что, наверное, какой-нибудь солдат пришел мыться, а мы все спим. Он дошел до нашей комнаты, и я узнала в сем солдате патера Роберта, в очках. Он был с портфелем и, как только вошел, сказал, что он от патера, от кригсфарера, и принес хлеб. Я вышла и стала сидеть в на­шей комнате. Зося спала. Мама попросила его сесть, и они стали раз­говаривать обо всем. Он спрашивал, как у нас с едой. Мама сказала, что Андрей работает на бойне и приносит кое-что. Он спросил, жили ли мы всегда здесь. Мама ответила, что нет, что мы жили в Пушкине и там у нас был прекрасный дом. Я буду писать диалогом, так легче.

Мама: Мой муж был географ, инженер. Он ездил в Сибирию [так!], на юг и на север, где строились заводы, чертил планы. Он был ученый.

Патера, вероятно, это удивило: Имеете ли вы какую-нибудь нужду?

Мама сказала про Зосины глаза, и он сказал, чтобы она сходила в четверг к патеру. Мама сказала, что мы много работаем и, кроме того, у нас большой огород. Он хотел как-нибудь нас навестить в нем. Мама рассказала, что Зося каждый день читает немецкий язык и что мы зани­маемся французским языком. В это время проснулась Зося и вошла к ним, а за нею и я. Он, пожимая руку, спрашивал: "Kennst du mich?" [нем. — "Ты узнаешь меня?"] Мама сказала ему, что, когда он придет в следующий раз, то мы покажем ему наши фотографии. Он спросил, ко­гда можно придти, и порешили, что в пятницу. Мы пошли на огород, и он нас проводил. У него довольно объемистая фигура, но очень симпатичный и добрый вид. По дороге мама расхваливала патера, говоря, что он хороший проповедник и мы понимаем его, когда он говорит по-немецки. Он сказал, что он тоже священник, мы попрощались и пошли на огород.

22  VII. На работу сегодня не ходила, а с утра пошла на огород. Пришла в час и легла поспать до обеда. Около трех часов слышу со­трясение, звон стекол. Но я встала, будто так и надо, вышла в коридор и, о Боже, он весь засыпан штукатуркой. Первая моя мысль была о разрушенном доме. Но, как потом выяснилось, это была только волна. В нашей комнате окна были закрыты, и стекла все вылетели. В мами­ной комнате были целы. Я принялась все убирать, а мама пошла в ма­газин за стеклами. Но стекол там не оказалось. Вскоре пришла Зося и принесла васильки. Так как она должна была взять их с собой, то я принялась их складывать. Но вдруг опять самолет, и бомбы стали сы­паться совсем близко. Дом наш трясся. Я, точно сумасшедшая, выско­чила в кухню, вопя: "Мамочки! Мамочки!" Зося прикрикнула, чтобы я перестала кричать, а стала бы молиться. Вдруг Игорь Николаевич вскричал: "Пожар!" Я бросилась с мешками к веранде, но окна не от­крывались. Тогда я побежала в холодную комнату, там тоже все за­крыто. Я вылетела на двор. Там все люди таскали воду и заливали ею крышу. Я увидела, что большой опасности нет, пламя [так!] вообще не было, и общими усилиями пожар был потушен. Напротив нас тоже упа­ла бомба, и несколько человек ранило. Сейчас Зося пришла от патера. Она ходила насчет глаз. Патер был с нею несколько не так приветлив, как раньше. И вообще Зося несколько "разочарована" в нем. Он уже не кажется ей таким высоким на пьедестале, который был ею воздвигнут.

23  VII. С утра я и мама пошли в магазин за стеклами. Их было всего десять, но мы достали. В девять пошла на огород, сделала пять рядов и вернулась к обеду. Верхние дали книгу "Княжна Дубровина"— очень интересная. Сегодня обещал придти патер Роберт. Мы все прибрали. Поставили цветы на столах. В пять часов пошли на огород» Патер не приходил. Погода страшно изменилась. Небо стало однообразно-серым, и страшный ветер. А так как у нас стекла не вставлены, то весьма прохладительно [так!]. У Андрея на бойне с маль­чишками драки. Он очень устает, особенно по вине сапог, они у него очень тяжелы. У нас мало хлеба, так как на маминой работе платят мукой, а не хлебом. Третьего дня ходила к Над. Дем., и она сняла с меня мерку. Мама хотела продавать белую шерстяную юбку, но мне этого очень не хочется. На огороде осталось сделать всего десять ря­дов. Работая сегодня, Зося сказала, что ее вчерашнее настроение было вызвано, по всей вероятности, переменой погоды. Сейчас лягу спать, хотя не читала немецкого. Не могу: очень устала.

25 VII. Утром ходили в церковь к половине одиннадцатого. Но патер пришел очень поздно. Он сказал, что у него очень много дела и очень мало времени. Проповеди не было, но он сказал, что сегодня день его посвящения. Он очень торопился. После церкви мы с Зосей пошли отнести старому (прежнему) патеру цветы. Они были не очень плохи, белые. Я отдала Зосе свой букет, и в комнату вошла она одна. В коридоре какой-то немец разговаривал по телефону. Патер презенто­вал Зосе какой-то сверток в газете. Когда мы развернули его, то там оказался хлеб, тот самый хлеб, который давал патер Зосе в прошлый раз, и банка консервов. Зося сказала опять, что цветы — это подарок, а не "tauschen" [нем. — обмен], хотела она сказать, но патер ответил, что это тоже подарок. Я эти три дня не ходила на работу. Но сегодня, в воскресенье, дали баланду и на меня. Сегодня она была сравнительно хорошая. После обеда ходили за дровами. Но патрули-грузины не по­зволили. Тогда мама сходила к унтер-офицеру и попросила его. Он пришел вместе с ней. Сегодня сучков очень мало, все бревнышки и отрезки досок. До ужина все время очень хотела есть, хотя пили чай с молоком и с конфетками. Ужин состоял из четырех блюд: остатки обе­денного супа из ботвы и молодою картошкою (15 шт.), нашей собст­венной, баланды, жареного молотого мяса и "erbsena" [нем. — горох], поэтому я была сыта. Да, сегодня еще пан Вишневский презентовал мне, Зосе и Матвею по кусочку сдобного пирога с рисом и яйцами. Это восторг, "тридцать три упоения". Мама достала Марлитт "Золо­тую Эльзу" и др., "Княжну" я уже прочла.

30 VII. Вчера ходили в церковь, и я надела новое розовенькое платье, которое сшила Над. Дем. Зося говорит, что оно мне очень идет. Мы пришли рано и потому пошли прогуляться к гимназии. Навстречу нам попался патер, и мы пошли обратно. Народу было немного, детей тоже совсем мало. После общего причащения патер спросил, не жела­ют ли дети, бывшие раньше "декомини", причаститься, хотя не испо­ведуясь. Так что мы причастились, во время чего патер читал молитву очень хорошую, а мы за ним повторяли по-русски. После службы все бывшие с ним распрощались, кто пожатием руки, кто, как мы, поцело­вав ее. Матвей прислуживает и очень забавно наклоняет голову. Мы отправились домой. Уже у красной будки нам навстречу шел какой-то немец. Мне он почему-то показался патером Робертом, что-и оказа­лось в действительности. Он подал нам руку и спросил, откуда мы идем, не из церкви ли. Потом Зося принялась объяснять, что мы при­частились. Ей это как-то не удавалось, и я сказала тогда, что это, на­верное, "генеральная абсолюция". Тогда он понял. Потом он поискал в карманах что-то и вынул пачку конфет и дал Зосе. Она сказала, что нет, тогда он дал Матвею, тот наотрез отказался, после чего последо­вало "Los!" [нем.— побудительное "Ну!" или "Хватит!"], и Зося должна была взять ее. Он обещал сегодня придти около пяти часов, но не пришел. На работе все то же. Эти дни мне удавалось приносить красной смородины с Майнцерштрассе. Но вчера Ганц (повар) велел все обобрать: и зеленые, и красные. Из некоторых ягод сварили нечто вроде варенья на сахарине. Ничего, кажется, теперь вкусно. Мужчины, работающие на поле и в лесу, будут получать сухой паек, так что с обедом ходить не надо. Эти два дня баланда ничего, без салата, но пе­ресоленная. Дома тоже салат и листья белой свеклы. Но дома это съе­добнее. С хлебом нас затирает. Уже две буханки купили. Но у мамы на работе дают муку, а закваски у нас нет. Вчера получали паспорты [так!], и утром имела возможность зайти на рынок. Там было очень много ягод и грибов, и вообще многолюдно. Сегодня около шести ча­сов прилетел русский самолет и кидал бомбы. Они были сброшены как раз во дворе патера, и Андрей был там. Были убитые и раненые. Анд­рей с ними здоровался и говорил, что патер Роберт пришел только что из лазарета и потому, может быть, не смог быть у нас.

1 VIII. Уже две недели как в Гатчину приехала тетя Шура [жена Юлиана Клеофасовича Оболикшто. Валя — их дочь. Оболикшто Иван Клеофасович — двоюродный брат отца] с той частью [немецкой воен­ной частью], которую она обслуживала на Сиверской, где они живут с дядей Юрой и Валей. Выглядят они хорошо. Тетя Шура рассказывала, как все дяди жили в лагере [в Рождествено], как голодали и как их после выпуска возили из деревни в деревню. Тетя Шура помогала им в смысле еды, но дядя Павлуша все-таки умер. И умер он также нелепо. Дядя Юра с дядей Ваней достали ворон, сварили их и съели, не оста­вив их дяде Павлуше. Он обиделся, и, когда их распределяли по де­ревням, он не захотел с ними пойти и пошел в другую деревню. Когда он шел (он был очень ослабнувшим от голода), то часто падал. Они возвращались с работы без патруля, и, когда он упал, то другие немцы, думая, что он партизан и не хочет потому идти, пристрелили его. Тетя Шура рассказывает, что дядя Юра с дядей Ваней ходят по помойкам, собирают очистки, картошку какую-нибудь, а дядя Павлуша ленится. Я думаю, что это неверно, что он более щепетилен или просто думает, что судьба. Я бы тоже не пошла по помойкам. Так я думаю, но что может быть — не знаю. Дядя Юра занимается столярничеством. Тетя Шура говорит, что у него уже растет "брюшко". Валя совсем не изме­нилась, но глаза у нее стали раскосистей. Сегодня она была у нас вто­рой раз. После обеда мы пошли за сучками, но унтера не было, и мы ушли не солоно хлебавши.

5 VIII. Все эти дни стояла хорошая погода, было жарко. Но сего­дня день испортился, и сейчас идет дождь с громом. Настроение у ме­ня в эти дни нехорошее. Когда приходим с работы, то, уставши, ниче­го не хочется делать. Французский я не читала, немецкий — тоже. Зо­се и мне платья уже все сшили.

7 VIII. Работали в саду комендатуры и занимались рассматрива­нием немецких артистов. Они довольно оригинальны. Среди них есть один пожилой, который каждое утро умывается в одних трусах, делает гимнастику и облачается в короткие штаны, чулки до колен и туфли. Одна молодая особа сидит с молодым человеком в бюстгальтере и трусиках. Вообще, женщины очень вольного поведения. Около 12 ча­сов начали стрелять, обстреливая центр города. Сначала рвались очень близко, и потому мы отправились в бункер. Стоя у двери, мы увидели двух офицеров, шедших по направлению к нам. Оказалось, это был сам генерал в сопровождении адъютанта (старого коменданта), который уехал в Германию. Подойдя к нам, адъютант сказал, что вот, мол, "zwei Schulerin" [нем. — две ученицы], но в это время где-то поблизо­сти разорвался снаряд, и генерал ринулся в бункер, но потом опомнил­ся и важно прошел в свою комнату. Адъютант стоял совершенно спо­койно, хотя он гораздо старее генерала. Потом, вероятно, соскучив­шись, он [генерал] вошел в общую комнату, которая разделилась на две половины: одна для генерала, вторая — для прочих смертных. Вскоре пришло много немцев, и инспектор привел артистов. Все они разговаривали и были несколько интересны. Потом мы пошли в сле­сарку за котелками. У ворот стоял генерал, офицеры и Шварц (немец, бывавший у нас в школе). Он вошел к нам в слесарку, мы поздорова­лись, и он спросил, как дела. Зося сказала, что мы здесь работаем, что начальство хорошее, но еда плохая. Причем он нас потрепал по ще­кам: "они не свидетельствуют о плохой еде". Потом она сказала, что мы будем учиться, но что у нас нет папы и мама больна. Он вышел и принес по пачке конфет, "чтобы были веселыми". Он очень милый господин. На Гартенштрассе горел двухэтажный дом, но помощи в тушении никакой не было. Снаряд еще попал в дом Вишневского, там, где была церковь, так что завтра, наверное, службы не будет. Зося по­шла за цветами для патера, и еще сегодня должны пойти за дровами. Я не написала, что вчера адъютант (очень милый и добрый человек, со­всем не похожий на "немца"), делая обход, подошел к нам и дал по ириске. Рука у него старого джентльмена, чистая, небольшая, с обру­чальным кольцом. После обеда мыли пол, за неимением тряпок, носо­выми платками. Зося купила букет за двадцать пять рублей. Патеру вышли два изумительных букета: белые пахучие цветы с одной желтой лилией и желтые цветы с синими и еще остались цветы для дома. Зося застала патера дома. Они очень смеялись над Зосиным рассказом о генерале и были в очень благодушном настроении. Патер дал Зосе ма­ленькую коробочку, сказав, что там есть письмо. Письмом оказалась маленькая записочка, на которой было написано: "Бог да благословит Вас. До свидания", а в коробочке было печенье. Все это было послано патеру, так как на ней есть адресат: Езоф Хюбортв. Печенье было очень вкусное и, наверное, домашнее.

8 VIII. Ночью стреляли... Бабушка Дуня пошла на рынок, но вер­нулась, т.к. там разгоняют, потому что есть жертвы от утренней стрельбы. Я очень боюсь, чтобы это не было причиной для эвакуиро­вания мирного населения. Немцы в своей тактике часто применяют "планомерное отступление". Вчера писалось об оставлении Орла. В семь часов утра мы пошли за дровами, но так как Мозе там не было, то мы ушли ни с чем. К 11 часам мы пошли в церковь, хотя не надеялись, что будет служба из-за вчерашнего снаряда. Нас встретила пани Виш­невская и сказала, чтобы мы вошли и что, может быть, служба будет, и во всяком случае кригсфарер [от нем. Kriegspharrer — военный свя­щенник, капеллан] обещал придти попрощаться, так как уезжает в Эс­тонию. Мы вошли наверх. Но Боже! Какое было чувство тоски, горя. Зося даже заплакала. Хотя я его давно не видела, но как-то чувствова­лась его близость. Зосины посещения его в субботу, ее рассказы, его подарки. Очень грустно. Но во время службы как-то все улеглось, и стало незаметно стоять перед глазами это событие. Мы причастились по генеральной абсолюции. После службы мы все же снесли цветы патеру. Его не было дома, но сегодня, ввиду перемен, я тоже вошла в комнату. Там было довольно пусто в смысле безделушек, но стояло четыре букета цветов, из которых одни были наши. После обеда пошли за дровами. Путем долгих пререканий между грузином-патрулем и Мозе мы натаскали много дров, нам помогал доброволец. И мы с половины второго до семи часов занимались их тасканием. "Heilige Geist" [нем. — Святой Дух] — эти слова очень долго и часто, с болью звучали у меня в душе. Это была проповедь, которую он говорил неза­долго до своего ухода. Я вот так и вижу: его рука, которой он жести­кулировал, когда говорил, глаза, глубоко впавшие, и их взгляд. Он был такой далекий и, когда он говорил, то взгляд этот как бы просил: пой­мите! ведь это так хорошо! Лицо у патера было бледное, и из-за страшной жары пот струйками стекал со лба по щекам... Он молился... Я думаю, что не увижу больше такого священника. В его голосе было всегда столько чувства, просьбы и истинной мольбы, что, не молясь, как-то молился. Я не склонна к слезам, но при его службе хотелось плакать о своем каком-то ничтожестве что ли... Он пел, и в душе защемливало. Потом я вспоминаю, как он шел перед телегой [на кото­рой везли гроб с папой на кладбище]. Шел он не быстро, опустив голо­ву в офицерской фуражке, стройной фигурой. Затем на могиле он чи­тал отходную [так!]. Было весеннее утро, не солнечное, но серое, теп­лое. Акации начинали зеленеть и, как папа любил выражаться, "как буд­то пухом зеленеют". По правилам, он должен был три лопаты земли ки­нуть в могилу. Кончив отпевание, он встал поодаль от дорожки, вид у него был очень печальный.

Гроб был оббит коричневой материей с черным крестом. Всякое грустное событие со временем заживает, делается более спокойным.

Так и это, наверное. Когда мы узнали, что патер не будет служить, то тоже было очень грустно, но постепенно прошло. Зося после дров ходила к патеру отнести рецепт и ту записку. Патера не было, был только Роберт и несколько солдат. Он сказал, что патер уезжает в Нар­ву и обещал прийти, но мы этому не верим.

9 VIII. Мама копает картошку, и варим суп. Сегодня на огороде срывали горох и принесли домой. Баланду дали хорошую, но пол­котелка.

11 VIII. Среда. Вчера с мамой отправились в шесть часов за кар­тошкой на огород. Патер Роберт не пришел в понедельник, а во втор­ник до шести часов тоже. Было неприятно, что он говорит, что придет, а сам не приходит. Картошка у нас довольно крупная, по 5-8 штук на кусте. Кроме того, нас заели комары. Когда пришли домой, то Софьюшка с веселым лицом сообщила, что рёге Роберт был [рёге, фр. — отец, патер]. Зося оставалась дома кухарить. Он был очень короткое время. Подходил к бабушке Дуне — она заболела, у нее понос, и она лежала в постели, щупал пульс и голову. Он сказал Зосе, чтоб зашла к нему за таблетками, потом спросил, как у нас с хлебом. Они стояли y столика. Зося открыла чемоданчик, и там было две наших пайки и кусочек русского хлеба. Он сказал, что даст хлеба. В комнате у нас были цветы и прибрано. Почти целый день шел дождь. После работы Зося пошла за таблетками и понесла букет цветов. Он [Роберт] разбирал бумаги на столе патера.

13 VIII. Утром адъютант дал нам по конфетке. Затем таскали салат на кухню. Теперь мы будем получать сухой паек, но убавленный. Этому несколько способствовала Зося, разговаривая с комендантом, который к нам подходил и расспрашивал о папе: кто он был, чем занимался? Он спросил, что мы здесь получаем. Зося ответила, довольно красочно расписывая нашу баланду. После этого он ходил на кухню. Он представляет собой мужчину лет 50-ти, но выглядит очень молодо. Он немного заикается. Зося говорит, что от него приятно пахнет духами. Нам удается стянуть огурцов. Когда мы ходили на Майнцерштрассе, то в окне лазарета видели голову ксендза. Он сидит и чем-то занимается. Эти два дня я стала больше смеяться. Теперь мы решили, чтобы не иметь такого живота, как у Гали, есть не очень много и на ужин стараться делать густое. Не знаю, что из этого выйдет. Мама сегодня стирает. У нее даже косточка выскакивает на руке.

15 VIII. Сегодня получили паек на неделю: дали буханку хлеба, полкило муки, 200 граммов крупы, чайную ложку масла, столовую ложку паштета, 2 ложки соли, полчашки варенья. Мы освобождены! Ходили в церковь. Там служили два патера, наш и потом пришел другой. Он молился с большим чувством и, когда наклонялся поцеловать алтарь, то делал это серьезно и по-настоящему. Он тоже брюнет. И  был еще другой патер, но он молился сам, один. Зося говорит, что у него были слезы. Кстати, я вспомнила, что, когда мы были маленькие,  то играли в службу. Андрей надевал красное пурпурное одеяло, и мы ходили по комнате, трезвоня в колокольчик. Это одеяльце служило Андрею еще раз. Он одевал его на спину, на голову берет М. Ст. и — шпага, которая проходила под плащом-одеялом. Я прочла "Варфоло­меевская ночь". Мне очень понравилось. Андрей идет работать на око­пы, т.к. нет бою.

17 VIII. Матвей меня ужасно рассердил сейчас. Надо рубить сучки. Я ему сказала семь раз: "Матвей, иди рубить сучки". Он так и не пошел. Это может ангела вывести из себя. Причем я говорила совер­шенно спокойно. Тогда, взяв его за руку, я повела его к двери. Он уперся ногами в пол, завопил и не пошел. Вообще он очень упрям и своеволен. Когда ему говоришь что-нибудь, то он всегда передразни­вает. Какой-то волчонок. У него еще манера: убегать, и приходится всю глотку надрывать, ища его. Андрей — тип вахлака. Он с трудом моется, не хочет менять белье, увалень, медвежист, ходит, стуча сапо­гами. Почти ничего не читает. Софьюшка— ахиллесова пята у кото­рой — немецкий язык. Она читает его каждый день. Она бывает весьма хорошенькая, весьма. У нее длинные косы, и когда она хорошо одета, то получается очень миленькая девочка. А я — не знаю. Вероятно, чухонка.

20 VIII. Несколько дней тому назад приходил рёге Роберт с еван­гелическим священником. Они пришли за цветами ко дню рождения нового патера. Я вела себя медвежонком. Зося принесла белых флок­сов, и рёге Роберт сказал, что она лучшая девочка в Гатчине. Маме он сказал, что она умная женщина. Вчера ходили в церковь и до службы прикрепили цветы к груди. Это было очень пикантно, но мне было страшно стыдно, так что я их потом сорвала. Сегодня Зося на работу не ходила. У нее болит голова, и она ходила к доктору. Мы стараемся достать билеты на концерт Миловской. Она очень хорошая певица. На бойне нет скота, и потому Андрей ничего не приносит домой. Сегодня Бог послал мне некоторое утешение в яблочках. Дело в том, что в саду комендатуры есть яблоня, и мы каждое утро осматриваем под ней грядки: не упало ли яблочко. И иногда находим. Но сегодня пришли Ульяна с Гансом, и они всю яблоню обтрясли, сорвав все яблоки. И вот вечером, когда я уже собралась уходить, он пришел и сказал, что надо обрезать свеклу. Я обрезала, и он дал мне бутерброд. Теперь мы иногда берем домой дров, т.к. издан эдикт, по которому воспрещается брать дрова из парку [так!].

25 VIII. Среда. В воскресенье запасали дрова с восьми часов утра до четырех часов вечера, а вечером хотели пойти в концерт. Мы оде­лись и пошли. С нами пошел еще Володька, который работает вместе с Андреем. Но по дороге встретили женщину, сказавшую нам, что кон­церт отменили по причине болезни Миловской. Вечер мы провели, играя впятером в карты. Вольдемар напевал, и было всем весело. Вче­ра мы вязали овес, как и несколько дней раньше. Андрея вечером еще не было, но так как было поздно, мы сели ужинать. Мы только начали мамину баланду, как открылась дверь, и тяжелые медленные шаги ста­ли приближаться к нашей комнате. Вошел, как и ожидала Зося, рёге Роберт. Он вошел и сказал, что имеет нечто дать Зосе, а именно очки. Ну мы, конечно, благодарили. Мама попросила его перейти в другую комнату. Она попросила его принести перевод [с латыни?] молитвы о доброй смерти. Он очень скоро собрался уходить, чтоб не мешать нам ужинать, но Зося через маму сказала ему, что мы ужинаем каждый день, а он приходит редко. Роберт ответил: "Richtig, Sophie!" [нем. Щ "Правильно, Софи!"]. Потом я сказала Зосе, что надо было бы его уго­стить сахарной свеклой, сваренной с крыжовником, что было приведе­но в исполнение. Ему это понравилось. Потом он вспомнил про фото­графии. Мама ему показала несколько: нашу с Зосей, Матвея, Андрея и нашей семьи. Он с видимым интересом рассматривал портрет папы. Потом он сказал, что имеет к нам просьбу, а именно, чтобы мы напи­сали ему наши имена, чтобы он смог вспоминать о хорошем семействе в России. Когда они разговаривали, Роберт хвалил Софьюшку, и я за­смеялась. Он спросил маму, чего, мол, я смеюсь? Мама ответила, что я стесняюсь, а это как бы проявление чувств.

28 VIII. Суббота. Сегодня большой праздник— Успение, а по сему случаю у нас утром был творог и по ложке сметаны, а вечером был винегрет, второй раз, и лепешки с сахарной свеклой. Но погода плохая, дождик, но зато я уже вымыла голову. Работать мы кончили уже до обеда. Последние дни было невыносимо тяжело. Вчера я на­брала шиповника, плодов, для варенья. Когда я сделала, то получилось очень вкусно. Матвей ходит к учительнице.

30 VIII. Сегодня первый день, что мы не работаем. Утром пошли за билетами в кино, но их не было. По приходу домой я очистила зер­но, которое набрала, работая на огороде, и мы пошли на огород за кар­тошкой. После обеда спала два часа до шести часов вечера, затем чис­тила картошку для лепешек к ужину, так как нет хлеба, а теперь пишу. Сейчас идет дождь. Мама еще не пришла. Зосе перешивают ее летнее пальто. Вчера вечером пришел Вовочка, мы с ним поиграли в карты, а потом пошли на кладбище к папе.

1 IX. Третьего дня, ложась спать, я вспомнила, что теперь уже мы не будем ходить в церковь, не будем принаряживаться и, придя туда рано, не будем ждать начала службы. Не будем стоять в церкви, слу­шать проповедь ксендза и стараться понять ее. И все это потому, что новый кригсфарер находит, что солдат, хотя бы и священник, не дол­жен служить в церкви для прихожан. Насколько это верно, не знаю. Я видела его на улице. Это небо и земля: тот патер и новый. У того было духовное лицо, он был худощав. У нового довольно солидная фигура и вообще немецкий вид.

Вчера я сшила себе поясок, но он неудобен тем, что сползает. По­том до обеда была в кухне. Зоей и Матвея не было дома, и мне пришлось все делать одной. Я сварила кашу из тертой картошки на моло­ке, купленном на наши деньги. Она у меня пригорела в мгновение ока, пока я сливала мелкую картошку для супа. Кашу пришлось перело­жить в другую кастрюлю и потом все время мешать. Она получилась довольно вкусная, вроде манной. После обеда ходила в баню, читала химию, историю, немецкий язык и литературу.

 

<< Назад

Вперёд >>