Доставалось и курьерам. Началась усиленная переписка между Выруской, Раквереской, Пярнуской и Тартуской полицией безопасности. Дежурный ассистент в тюрьме Тартуской полиции безопасности СД, располагавшейся на улице Айя, 35, едва успевал регистрировать входящие и исходящие письма. Вот некоторые из них:
7 января 1943 года. Пакет руководителю первого района для продолжения следствия.
Прошение с просьбой о временной опеке имущества Лидии Мурдвеэ и Марии Кульман со стороны Тыниса Вальдмяэ и его жены.
От старшего ассистента Луйка. Следствие по делу Регины Мурдвеэ, Лидии Мурдвеэ, Марии Кульман, Розалии Линд, Линды Линд и Таавета Линда.
12 января 1943 года. Управляющему Тяхтвереской мызы сообщаем, что Мария Кульман и Лидия Мурдвеэ с 5 января 1943 года находятся в заключении и освобождение их сейчас невозможно.
От референта Выруской политической полиции с просьбой послать вещественные доказательства, найденные при обыске у Ольги Мяги.
13 января. Перевод протокола допроса Леэн Кульман.
18 января. Копии протокола допроса Леэн Кульман направлены начальнику Эстонской полиции безопасности и референту Выруской политической полиции.
20 января. Референту Пярнуской политической полиции с просьбой допросить свидетелей.
27 января. Начальнику первого района представлены копии протоколов допроса Л. Кульман.
4 февраля. Тартуской городской управе о помещении ребенка Марии Кульман по месту ее нахождения.
8 февраля. От главного референта Тартуской уголовной полиции. Дело о ведении следствия относительно надзирателя арестного дома Тартуского главного внешнего отдела Пюга Куно.
6 марта. Руководителю первого района доложено о том, что надзиратель Куно Пюга застрелил Леэн (Хелену) Кульман.
На этом интенсивная переписка прекратилась. На протоколах допросов Леэн Кульман и других многочисленных документах появилось незаметное короткое слово «решено». И рядом — «В дело». Дата — 12 апреля 1943 года.
Спокойнее стало охранникам, надзирателям, курьерам. Опустела камера № 5, где в полном одиночестве и темноте около 20 суток томилась Леэн Куль-ман.
Две последние записи — от 8 февраля и 6 марта — и легли в основу этой главы нашей повести.
Кто же такой Куно Пюга, убийца Леэн? Страшно ставить рядом эти два имени даже на бумаге. А в феврале и марте 1943 года судьба свела их и поста-вила рядом. Одного — охранником, другую — заключенной.
...В середине февраля Леэн перевезли в закрытом полицейском фургоне из Выру в Тарту. Она скорее чувствовала, чем видела в мутное стекло окна, куда ее везут — город она знала превосходно, — и уже после Эльва не отрывалась от окна. Двое молодчиков с винтовками дремали, изредка погля-дывая на нее. Им нечего было беспокоиться. На руках арестованной были наручники, разбитые башмаки едва держались на ногах. Двое суток ей не давали ни капли воды, губы ее потрескались и кровоточили. В таком состоянии далеко не убежишь ...
Она знала: ее везут к центру, к тюрьме, мимо которой в детстве она так часто ходила. Тогда она не очень-то задумывалась, что это за учреждение. Ей казалось, что в этом доме сидят одни воры и бродяги. И вот десять лет спустя ее везли в этот дом.
Она не ошиблась. В центре города машина круто свернула и остановилась у углового дома, огороженного высоким забором.
Охранники лениво поднялись, разминая ноги. Потом вылезли из машины и откинули задний борт.
— Вылезай!
Ее провели через ворота. Высокий забор оказался теперь слева, а справа — глухая стена. Обойдя ее, конвоиры подтолкнули арестованную к двери.
Тусклая электрическая лампочка освещала часть лестницы, ведущей наверх. Но охранники толкнули Леэн вниз, в подвал. Дверь камеры № 5 была предусмотрительно открыта.
Каменный мешок без окон. Сырые, заплесневелые стены. Пронизывающий холод — его Леэн почувствовала в первую же минуту. Она на ощупь обследовала камеру. «Экономные, подлецы: три шага в ширину, четыре — в длину».
Леэн опустилась на соломенную подстилку в углу и снова горькие думы о родных завладели ею. По всем приметам, Ольга осталась в выруской тюрьме. Это уже лучше. Вряд ли привезли сюда и Аугуста. А мать, Мария и Регина? Эти звери, конечно, арестовали и их. И, быть может, они томятся здесь же... Но если так и есть, то как поведут себя на допросах Мария и Регина? Они могли бы сказать, что ничего не знали о ее деятельности, ведь они так мало ее видели. Но скажут ли?
Ночь прошла в полузабытьи. В соломе возились крысы. Леэн знобило, она просыпалась, но усталость снова брала свое.
Утром тюремщик принес ей алюминиевую миску с супом, деревянную ложку и кусок хлеба. «Поставили на довольствие», — подумала Леэн. Она уже забыла, когда ела. Но хотелось только пить.
Леэн прикинула, сколько времени прошло со дня ее ареста. Получилось — около двух недель. Стала вспоминать допросы. Пусть вызывают каждый день, она не боится. Сволочи! Она еще скажет им в глаза все, что думает о всей их фашистской банде. Она никогда не предаст своих. Только такие подонки, как Лянтс, могут, спасая шкуру, продать Родину за миску похлебки. И не сама смерть страшна. Страшно умереть, не выплеснув всю свою ненависть в лицо врагам.
Время тянулось томительно долго. Леэн считала сутки по мискам супа. В тот день, когда надзиратель принес седьмую миску, ее вызвали на допрос.
И вот она в кабинете референта полиции безопасности. В комнате — трое: следователь, офицер тартуского гестапо и офицер военно-морских сил. После темной комнаты больно глазам. Смежив веки, Леэн взглянула в окно. На дворе было раннее утро, плавно кружил снег. Впервые за много дней она увидела дневной свет и не могла оторвать взгляда от окна.
— Вот это и есть Кульман, — обратился следователь к морскому офицеру. А затем повернулся к ней:
— Садитесь, Кульман!
Леэн села, прижав руки к груди. Наручники не давали ей покоя. Опухли кисти, ныли старые ссадины, и держать руки повыше было для нее некоторым облегчением.
— Снимите наручники, — приказал следователь охраннику. Тот достал из кармана ключ, отомкнул наручники и положил на стол.
Все трое с любопытством наблюдали, как разведчица растирала опухшие суставы.
— Мы прочитали протоколы ваших допросов, — начал следователь, — и не нашли в них вашего чистосердечного раскаяния в своих необдуманных действиях. Чем это объяснить? Может быть, господин Тувикене не совсем корректно обращался с вами?
Леэн молчала.
— Что же вы молчите?
— Дайте воды, я не пила несколько дней.
Морской офицер подал ей стакан с водой. Она пила маленькими глотками и не могла напиться.
— Так чем же объяснить ваше поведение?
— Мне не в чем раскаиваться, господин гестаповец, потому что все я совершала вполне обдуманно ... Я не ребенок, мне уже двадцать третий год.
— Да, в такие годы человек отдает отчет в своих поступках, — согласился следователь. — Поэтому позвольте мне говорить с вами как с убежденной коммунисткой.
— Я еще комсомолка, но вполне разделяю программу Коммунистической партии.
— Любопытно. А вы читали ее?
— Даже изучала. Я готовилась стать членом партии и сожалею, что не успела вступить.
— Да, вас выбросили в самый неподходящий момент, — рассмеялся следователь.
— Нет, почему же? Если я останусь жива, обязательно буду коммунисткой. Если погибну, то все равно меня будут считать коммунисткой. После вашего разгрома люди в конце концов узнают, что я. умерла за дело коммунизма. Так что я ничего не теряю, господин следователь.
Офицеры молча переглянулись.
— Вот как? У вас даже мертвецов держат в партии? — с иронией спросил следователь.
— Помнят о них, если они того заслуживают.
— И вы думаете, что коммунисты вас реабилитируют?
— Я об этом не думала, потому что не совершала никаких проступков перед своим народом. Я честно служу ему.
— О вас давно забыли, предали анафеме после провала.
— Это ложь!
— Когда вы были в Пярну у своих приемных родителей, вы часто гуляли в районе порта. Что вы передали в свой центр?
— Все, что было необходимо.
— Например?
— Это составляет военную тайну, а я давала присягу ...
— Недавно в Пярнуском заливе были потоплены два транспорта, —сказал морской офицер. — Может быть, это ваша работа?
— Если моя — горжусь! Ленинградцы спасибо скажут.
— А что скажет гестапо?
— Мне безразлично. Меня не интересуют ваши выводы.
— А знаете, Кульман, вы мне нравитесь. Из вас получилась бы хорошая разведчица. Только вам не хватает настоящей школы... Я понимаю, время военное, поспешность...
— Я получила все, что было необходимо.
— А все же... А как вы смотрите на такое предложение: вы останетесь жить. И будете хорошо жить. Вы получите подготовку в нашей школе. Это — после. А пока вы по-прежнему останетесь разведчицей штаба Балтийского флота.
— Я не понимаю вас.
— Поймете... Вы получите свою рацию, свяжетесь со своим штабом и будете передавать то, что -скажет вам господин капитан, — следователь бросил короткий взгляд на морского офицера.
— Любопытно... А что он мне будет говорить?
— Ну, это после. Важно, что вы согласились.
— Но ведь я еще не согласилась, господин следователь. Я хотела только знать, что именно должна передавать.
— Дезинформировать свой штаб, — пояснил капитан.
— Понимаю. Сообщать о кораблях, которых нет, и молчать, если они будут? Заманивать советские подводные лодки, чтобы вы отправляли их на дно, так?
— Приблизительно.
— А вы не считаете, что для вас более важно подумать о своей шкуре. Ваш флот почти уничтожен, ваши армии бегут, пока есть куда бежать...
Гестаповец зло хлопнул ладонью по столу.
— Вы сейчас сделали выбор, так мы поняли вас?
— Он сделан гораздо раньше, господин следователь. И я не намерена пересматривать его. Считаю этот выбор удачным.
— Поразительно! — не выдержал морской офицер. — Вы так хладнокровно подписываете себе смертный приговор, вы — самоубийца!..
— Приговор подпишете вы, убийцы!
— Наручники!
Охранник мигом защелкнул их на руках Леэн.
— Подумайте еще немного, — успокаиваясь, сказал следователь. — Вас сводят в гараж на экскурсию. Это недалеко, во дворе тюрьмы ... Там вы посмотрите, как вешают коммунистов. Может быть, жажда жизни образумит вас, Кульман!
Охранник подтолкнул разведчицу к открытой двери, у которой уже стоял парень с винтовкой и пистолетом в расстегнутой кобуре. Он улыбался.
— Пошли, землячка, — бросил он и принялся беззаботно насвистывать.
Парень был худ, высок ростом. Желтое наркотическое лицо его было безжизненным, и напускная веселость явно ему не шла.
Леэн повидала много предателей. Среди них была молодежь, продавшаяся врагу за право носить оружие, за пачку сигарет. Эти парни запутались в своих взглядах на жизнь и приняли «новый порядок» за чистую монету. Идея «освобождения» Эстонии от большевистских «захватчиков» толкала их в ряды «Омакайтсе» под влиянием фашистской пропаганды. Но таких было немного. Больше было убежденных националистов, считавших немецких фашистов своими друзьями и покровителями. Их усердие перед гитлеровцами перешло всякие границы. Они готовы были на любое, самое страшное, самое черное. Даже гестаповцы дивились их хладнокровному изу-верству.
Не знала тогда Леэн, что именно такой выродок следовал за ней по пятам, насвистывая и называя ее «землячкой».
Куно Пюга было тогда всего 19 лет. Родился он в Тарту. До службы надзирателем тюрьмы работал недолго наборщиком в типографии «Илутрюкк». А еще раньше, при Советской власти, не закончив начальной школы, болтался без дела. Воровство и пьянки привели бы его на скамью подсудимых, но тут власть сменилась. Старые преступления были прощены, но и за новыми дело не стало. Пюга раздобыл оружие, совершил несколько убийств с ограблением и попал, наконец, в тюрьму.
Дальнейшая его судьба весьма примечательна.
В переписке референтуры уголовной полиции Тартуского главного отдела Эстонской полиции безопасности от 8 февраля 1943 года с директором тартуской тюрьмы он упоминается, как «лицо, направленное в эту тюрьму 3 февраля 1943 года, которое со дня даты письма следует считать заключенным». Имеются также сведения, что Куно Пюга водили на допрос 10 февраля, 5 и 6 марта 1943 года. В этом же деле имеется его личная запись от 11 марта 1943 года о том, что после освобождения из тюрьмы он поселится в Тарту, на улице Тяхтвере, 25.
В письме референтуры уголовной полиции директору тартуской тюрьмы от 11 марта 1943 года он упоминается уже как лицо, освобожденное от заключения.
Непонятно? Да, непонятно. Но вот документ:
«Куно Пюга родился 5 февраля 1924 года в г. Тарту, жил там же, на ул. Тяхтвере, 25—1, эстонец, эстонский гражданин с начальным образованием, холостой, по должности до и после 21 июня 1940 года наборщик в «Илутрюкк» — принят на учет в Эстонской полиции безопасности в январе 1943 года как лицо, которое, по собранным данным, политически благонадежно».
Вот и весь секрет. Новые хозяева дали убийце в руки оружие, чтобы он продолжал убивать не того, кого захочет, а по указанию политической полиции: безопасности.
Примечательна еще одна деталь. 11 марта, то есть через пять дней после убийства Леэн Кульман, Пюга получает, наконец, свободу, так сказать, «отпущение грехов» за все свои уголовные преступления.
Вот такой «заключенный» шел следом за Леэн, провожая ее в камеру после допроса.
Тяжелая дверь медленно закрылась.
Когда Леэн сидела еще в выруской тюрьме, дважды допрашивали Марию, и всякий раз она отказывалась давать показания против своей сестры.
— Я ничего не знаю, — твердила она. — Да, я встретила Леэн на мызе Тяхтвере, я проводила ее на хутор Ояээре к Ольге Мяги, но о ее связи с развед-кой ничего не знала.
Показания Регины оказались для гестаповцев неожиданными. Девушка вела себя смело и дерзко.
— Да, ни Мария, ни Ольга, ни тем более мать не знали о деятельности Леэн, а я знала... Знала одна из всех, кого вы арестовали.
— Откуда тебе известно, девчонка, кого мы арестовали? — спросил следователь.
— Зная вашу профессию, об этом нетрудно догадаться! — ответила Регина.
— Ты ответишь за свою дерзость!
— Пожалуйста!
— Кто еще помогал твоей сестре?
— Только я... К сожалению, недолго.. . нужно было ходить в школу...
— В чем выражалась твоя помощь?
— Я помогла Леэн доставить рацию из леса, спрятать ее и охраняла сестру, когда она передавала свои телеграммы.
— Содержание передач?
— Этим я не интересовалась: была уверена — Леэн передает то, что нужно ...
— Сколько раз связывалась Леэн Кульман с центром?
— При мне раз двадцать, — соврала Регина.
— И это за четыре дня, пока вы были вместе?
— Да.
— Как вы доставили рацию из Алатскиви?
— Со всеми удобствами. Разобрали, сложили в мой школьный портфель, сели в машину и поехали.
— В какую машину?
— В автомобиль... Было очень удобно.
— Кто вам дал автомобиль?
— Никто. Он проезжал по дороге, а в нем сидели ваши, военные, — снова соврала Регина.
— А ты знаешь, что за это полагается?
— Знаю. Смертная казнь.
— И ты не боишься?
— Нет.
— У тебя есть перед смертью какое-нибудь желание?
— Увидеть Леэн.
— Хорошо, ты увидишь ее, если узнаешь...
Регина внутренне содрогнулась. Она поняла, что неспроста гестаповец согласился на ее свидание с Леэн.
Охранники ввели Леэн. Она медленно ступала босыми ногами. Каждый шаг причинял ей боль. Грязное, мокрое тряпье висело на ней, мокрые волосы слиплись. Руки, схваченные наручниками, были обмотаны тряпками, пропитавшимися кровью. Регина не узнавала сестру. И лишь глаза, казавшиеся огромными на изможденном, бледном лице, были глазами прежней Леэн. И они улыбались Регине.
— Узнаешь свою сестру? — насмешливо спросил следователь.
— Да, это моя сестра. Я сразу ее узнала...
— Можете поговорить в последний раз.
Регина подошла, обняла Леэн, поцеловала ее горячечные, распухшие губы.
— Не жалеешь, что помогала мне? — тихо спросила Леэн.
— Нет. Не жалею.
— Прощай, сестренка.
— Прощай, Леэн...
— Уведите обеих! — приказал следователь, и охранник оттолкнул Регину, заняв свое место позади Леэн.
... Их, охранников, было трое. Три свидетеля последних дней Леэн: Митт, Луха и Пюга. С Куно Пюга мы уже знакомы. А кто такой Митт? Характеристика этого лакея коротка. Три раза сидел в тюрьме за уголовные преступления, состоял в бандах, был членом «Омакайтсе», служил в фашистской армии. Образование — один класс.
Вот его личные «мемуары» об убийстве Леэн: «В начале 1943 года я поступил на службу в охранную команду полиции СД Тартуской префектуры в качестве охранника и служил до весны 1943 года. Хорошо знаю Куно Пюга. Он, так же, как и я, на протяжении 1943 г. охранял арестованных советских граждан, которые содержались в тюрьме предварительного заключения — в подвале здания полиции СД по улице Айя, 35, г. Тарту. Куно Пюга в порядке очередности стоял на посту с наружной и внутренней стороны тюрьмы. Он имел револьвер, систематически конвоировал политзаключенных на допрос к сотрудникам СД и обратно, водворял арестованных в камеры, обыскивал, заставлял строго придерживаться тюремного порядка.
Будучи в охранной команде, я иногда сменял его на посту. Были случаи, когда Пюга проявлял активность и инициативу в несении службы. Часто сам напрашивался конвоировать советских граждан...
В марте 1943 года, придя на службу, я узнал от других охранников, что Пюга, конвоируя арестованную советскую гражданку, парашютистку Кульман, застрелил ее по своей инициативе, даже без распоряжения начальника полиции...
В 1943 году в Таллине я видел Куно Пюга. Он был одет в форму солдата фашистской армии. По его словам, он тогда служил в Эстонском легионе войск СС. После зимы 1944 года я его больше не видел».
И еще один свидетель — И. Луха:
«Куно Пюга знаю по совместной службе в охранной команде полиции СД. Он охранял арестованных советских граждан, водил их на допросы к сотрудникам полиции СД, производил обыски и водворял в тюремные камеры. Все это я видел сам...
Однажды ранним утром в марте месяце 1943 года Куно Пюга вел арестованную разведчицу Хелене (Леэн) Кульман по коридору, вдруг раздался выстрел. Он застрелил ее из личного оружия. Рассказывал потом, что ткнул дулом пистолета ей в спину, а она обозвала его сволочью и плюнула в лицо».
Плевок в лицо врага — это было последнее, что смогла сделать дочь Эстонской Советской республики перед смертью.
Не оправдались надежды предателя Виктора Лянтса. Фашисты сохранили ему жизнь, но из тюрьмы не выпустили. И в тюрьме, а затем в лагере Штутгоф продолжал он верой и правдой служить гитлеровцам, выполняя роль провокатора. За это ему платили... добавочной пайкой хлеба. После войны он был осужден советским судом и вскоре умер.
Где-то в эмигрантском захолустье доживает свой век и обер-бандит Аугуст Тувикене. К сожалению, он успел спасти свою шкуру. Люди давно прокляли и забыли этого предателя, как и всех подобных ему. Но преступлений, совершенных ими, мы не забудем никогда и никогда не простим.
Коридор, в котором прозвучал выстрел, был пуст в этот ранний час. Но узники слышали его. Кто же оказался жертвой этого выстрела, осталось для всех тайной. И только теперь, четверть века спустя, прочтены, наконец, протоколы допроса двух цепных собак полиции безопасности — Митта и Луха.
... Вызывающую дерзость пятнадцатилетней девчонки на допросе фашисты не забыли. Около двух лет Регина провела в тартуской тюрьме и летом 1944 года была переведена в таллинскую центральную.. Все это время она ждала смерти. Но палачи медлили. И тогда где-то в глубине души засветилась искра надежды. Она страстно хотела выжить, чтобы выполнить клятву, данную старшей сестре — найти и покарать предателя. Эта мысль придавала ей силы.
Иногда арестантов выводили на прогулку. И когда охранники закуривали и начинали свои разговоры, арестанты использовали эти минуты, чтобы перекинуться словом.
На этот раз за Региной — след в след — шла темноволосая женщина в ватнике. Регина почувствовала на себе ее вопросительный взгляд и замедлила шаги. Поравнявшись с ней, женщина спросила:
— Ты сестра Леэн Кульман?
— Да, — удивилась Регина. — А откуда вам это известно?
— Неважно. Слушай, девочка, внимательно. Леэн моя подруга. Мы вместе жили в Ленинграде, меня зовут Людмилой Федоровой... Я была послана, чтобы узнать о судьбе твоей сестры, и вот... Слушай же. Леэн и меня предала Пент. Эрна Пент, которая жила вместе с нами...
— Эрна Пент?.. Боже мой... Леэн говорила о ней много хорошего, — прошептала Регина. — Не может быть.
— ... На допросе следователь так и сказал: «Пент во всем призналась, а ты упорствуешь», и показал мне протоколы допроса, подписанные ее рукой... Запомни, девочка, на всю жизнь ее имя. И если ты останешься жить — заяви советским властям. Запомни же это имя...
— Вы сами видели эти протоколы?
— Да, да, следователь даже зачитывал ее показания. Она призналась во всем. Ошибки быть не могло. Я знаю ее руку как свою.
— Я поклялась отомстить за сестру...
— Запомни ее имя!..
Охранники погасили сигареты, лениво потянулись, окидывая взглядом свое «стадо», как они называли арестантов. Прогулка закончилась.
Утром увели на расстрел группу заключенных. Среди них была и Людмила Федорова.
Регина твердила имя день, и другой, и еще много дней одиночного заключения. Ей все казалось, что однажды она забудет это имя и случится непоправимое: предатель останется неотомщенным. Тогда она выцарапала алюминиевой ложкой на стене две буквы «Э» и «П». «Это на случай, если я сойду с ума», — подумала она.
В конце лета арестованных отправили в далекий Штутгоф.
Как ни скрывали охранники от узников свое шаткое положение на фронтах, все же об этом стало известно всему эшелону. Советские самолеты бомбили узловые станции, и скорбный транспорт заключенных подолгу простаивал в тупиках.
В 1945 году выжившие узники Штутгофа были освобождены Красной Армией. Среди них оказались Регина и Агу, но встретились они лишь по возвращении в родную Эстонию.
Еще с дороги Регина послала письма домой — матери, сестрам. И первые слова в этих письмах были об Эрне Пент. Одно из этих писем до сих пор хранится у ее сестры Ану.
А Эрна Пент тоже вернулась из концлагеря в Таллин, поступила в политехнический институт, ничего не зная о тяжких подозрениях семейства Кульман-Мурдвеэ. Пент жила, училась, чувствовала себя человеком с чистой совестью.
Теперь-то всем известна ее непричастность к предательству.
Регине не пришлось собственноручно покарать истинного предателя — Виктора Лянтса: она его не знала. А когда узнала, он уже был арестован и осужден советским правосудием.
| << Назад | Вперёд >> |