Леэн вернулась из Пярну в Ояээре накануне нового, сорок третьего года. Ольга встретила ее с радостью, Аугуст — сдержанно. За последнее время к нему зачастил Рудольф, и они о чем-то подолгу шептались. Всякий раз Рудольф уходил сердитый, а в ответ на расспросы Ольги Аугуст отмахивался:

— Хотят отправить Леэн в Германию на работу. Приходил с анкетой, вопросы разные насчет знания языков задавал.

Тридцатого декабря Аугуст ушел в Луутснику по делам, и Ольга с Леэн остались одни. Ольга взяла Лууле и вышла во двор, а Леэн развернула на чер-даке рацию. Ей никто не мешал, и добрый десяток важных сведений получил в этот день штаб КБФ.

Аугуст вернулся с Рудольфом. На столе появилась бутылка самогона. Хозяин принес из кладовой кусок копченой свинины.

— За наступающий! — поднял стакан Рудольф. — За то, чтобы кончить войну победой над коммунистами!..

Выпили.

— А что, Аугуст, если мы с тобой к Новому году организуем это? — Рудольф щелкнул корявым черным ногтем по бутылке. — Как ты думаешь?

— Пронюхают, отберут!

— А я на что? Выручу!

Опьянев, Аугуст согласился, и вечером братья затеяли варку самогона. Искали разбросанные части аппарата, рылись на чердаке и по чуланам. Ольга и Леэн ходили за ними следом. Потом Аугуст и Рудольф перестали шарить по дому и принялись за дело.

В хлеву давно была сложена печь. Не столько для подогрева пойла, сколько для гонки самогона. Там и закрылись братья на всю ночь. А Леэн отправилась в Луутснику на танцы. Может быть, ей удастся снова увидеть молодого офицера из псковского отдела гестапо и вытянуть из него что-нибудь об Эрне?

Но офицера не было. Два раза подряд ее пригласил на танец Тувикене. Он был не в духе и почти все время молчал. Только один раз опросил, не устроилась ли Леэн на работу.

Леэн вскоре отправилась домой. Пройдя немного, встретила Ольгу Кассакас. Та шла из Ояээре к себе домой.

— Тетушка Олли! — удивилась Леэн. — Вы были у нас.

— Это ты, Леэн!.. Да, я ходила к Ольге, попросила немного муки, но не так нужна была мне мука, как ты... Леэн, болит у меня душа за тебя. Не лучше ли тебе уехать отсюда? Вчера утром я мыла пол в школе, а в одном из классов собрались эти изверги из «Омакайтсе». И главный палач Тувикене, и Аугуст Ээльсоо, ихний начальник, и его помощник Рейн Каск, и Рудольф Мяги и еще десятка полтора. Слышала бы ты, как Тувикене накинулся на Рудольфа Мяги, почему он не предупредил полицию о твоем отъезде в Пярну. Сначала-то я не обращала внимания на их болтовню. Но как услышала твое имя — прислушалась. Потом Тувикене сказал Ээльсоо, что с тебя нельзя спускать глаз. Видно, что-то знают... Уходи, Леэн, уходи скорее подальше отсюда. Быть беде, сердце меня еще не обманывало... Я ведь все Оскару рассказала. А он мне сразу: «Беги к Леэн, предупреди ее».

— Спасибо, тетушка Олли, но только что я им сделала, чтобы преследовать меня?

— Ты слушаешь радио, для них этого достаточно... А муку я несу, — показала она на мешочек, — только не мука, а ты мне нужна была, Леэн...

— Спасибо, тетушка Олли, я вам очень благодарна ...

Рассказ Ольги Кассакас взволновал Леэн. Неужели планы полиции и «Омакайтсе» опережают ее планы? Значит, в чем-то она и Рябов просчитались?

Домой Леэн пришла разбитой. Устало опустилась на стул.

— Что с тобой? — спросила Ольга.

— Я неважно чувствую себя, Олли.

— Тогда ложись спать, а я покараулю этих самогонщиков, как бы они не подожгли хутор.

Наступил последний день сорок второго года. Аугуст и Рудольф нагнали самогону и в пьяном угаре проспали целый день. Ольга и Леэн истопили баню, помылись, приготовили обед. К вечеру зашел местный портной Лео Лейес и принес телогрейку, заказанную Ольгой. Ольга налила ему стакан самогона, угостила пирогом с ветчиной. Лео часто обходил хутора и знал много новостей. Стал рассказывать о том, что немцы по какой-то причине всполошились, что-то у них произошло важное. Войска из Валга, Выру и Вильянди направлены в Нарву. Говорят о сильных боях под Ленинградом, о какой-то трагедии под Сталинградом, в которой виноват фельдмаршал Паулюс.

Вошел Рудольф, и Лео сразу замолчал. Рудольф оглядел всех мутными с похмелья глазами, выругался и ушел домой. До встречи Нового года остава-лось еще много времени, решили провести время за гаданием.

Леэн положила лист бумаги с цифрами и буквами на чистую скатерть, а на него — перевернутое блюдечко. Все расселись вокруг стола и протянули руки к блюдечку, чуть касаясь его пальцами.

— Скажи, дух, — начала Леэн, — что делает в этот момент невеста Лео?

Все с любопытством уставились на блюдечко. Оно, казалось, шевельнулось.

— Видите, — сказала Леэн, показывая на лист бумаги, — блюдечко отвечает, что Манла крутит с Арно.

Все рассмеялись, а Лео покраснел от неожиданности. Он действительно подозревал, что Манла стала неравнодушна к его другу Арно.

Потом посыпались разные вопросы. Каждый подталкивал блюдечко, и Леэн едва успевала «расшифровывать» его «ответы».

— Новый год будет лучше старого.

— Лууле будет красавицей.

— Самогон у Аугуста отнимут полицейские.

— Чьей победой закончится война? — спросила Ольга.

— Победой русских! — «прочла» Леэн.

— Где тогда я буду? — спросила Леэн. Блюдечко ничего не ответило. Аугуст поднялся, проворчал:

— Пора подавать на стол, Ольга!

После ужина пошли спать. Леэн настояла на том, чтобы лечь в холодной комнате. Ольга велела ей потеплее одеться и взять ватное одеяло. Ночью все же заглянула к ней в комнату. Окно было раскрыто настежь, а на дворе мороз не меньше двадцати градусов. Леэн лежала одетая, в валенках, и притворялась спящей. Ольга растолкала ее и заставила немедленно перейти в теплую комнату.

Леэн встала, закрыла окно.

— Ты работала, Леэн? — тихо спросила Ольга.

— Да.

— Что ты передала?

— Несколько слов: «Приветствую Родину в новом году».

Остаток ночи Ольга проплакала, уткнувшись в подушку. Она видела, что с Леэн творится что-то неладное. Может быть, сестра почувствовала за собой слежку и не хочет их волновать? И Ольга, и Аугуст хорошо понимали, что, в случае провала Леэн, не сдобровать и им. И они старались отводить от нее все малейшие подозрения...

Встали сестры поздно, с головной болью. Позавтракали, покормили Лууле. Аугуст пошел спрятать самогон подальше от полиции. А Ольга подсела к Леэн, обняла ее за плечи, заглянула в глаза.

— Ты такая бледная, Леэн. Что с тобой? Ты что-то скрываешь от меня...

Леэн рассказала о встрече с Ольгой Кассакас и ее предостережении.

— Она права. Но куда же я тебя отпущу? Да, я же совсем забыла... — Ольга порылась в столе и достала почтовую открытку, — это от Фрица Бер-зина.

Фриц упрекал Ольгу за то, что она не может разыскать Леэн, писал, что прощает все заблуждения своей приемной дочери. Двери его дома всегда для нее открыты.

— Об этой открытке я знаю от Фрица и Лейды. Это не выход... Очевидно, Олли, на днях я уеду от вас насовсем... Я, как клоп в щели, ничего не могу сделать разумного...

— Куда же ты в такую стужу поедешь? С одеждой еще терпимо, а ведь обуви у нас с тобой совсем нет. Все поизносилось и достать негде...

Леэн взглянула на свои истоптанные ботинки.

— Да, Олли, обувь у нас негодная, но если понадобится — босой пойду.

Приготовили обед, но поесть так и не удалось. На кухню вошел Вольдемар Теас, друг Рудольфа Мяги по разбойным делам. Присел, закурил.

— Кто у вас тут трудообязанные?

Из комнаты вышел Аугуст, поговорил с Теасом, и тот ушел. А минут через двадцать во двор въехали на лыжах тот же Вольдемар Теас со своим братом Рудольфом, а на санях — Тувикене и констебль волости Альфред Тару. Все четверо ввалились в дом. Тувикене предъявил Аугусту ордер на обыск за своей подписью, и омакайтсевцы приступили к делу.

Леэн стояла молча, прислонившись к стене. Казалось, она прислушивается к чему-то. Вот и случилось... Но нет ни страха, ни волнения. Только непривычная пустота в груди.

Сначала бандиты обшарили двор, сарай, баню. Нашли самогон и наложили на него арест. Вдруг из амбара явился радостный Альфред Тару и передал Тувикене антенну от радиопередатчика. Полицейский повертел ее в руках и ткнул ею в лицо Леэн.

— Что это такое?

Не успела она ему ответить, как из дальней комнаты закричал Рудольф Теас:

— Господин Тувикене, посмотрите-ка вот это!

Тувикене и констебль Тару побежали на зов и через минуту вынесли на кухню зачехленную рацию.

— В матрасе была спрятана! — ликовал Рудольф Теас.

Тувикене поставил рацию на стол, обвел всех арестованных тяжелым взглядом и сунул под нос Аугусту пистолет.

— Я расстреляю тебя, негодяй!

— Не трогайте их! — крикнула Леэн. — Они не при чем, они ничего не знают!.. Рация моя!

— Ищите оружие! — приказал Тувикене своим помощникам, которых набралось в доме уже порядочно.

Омакайтсевцы принялись отрывать половицы, сорвали со стен обои, перерыли все кровати, вспороли матрасы. Тувикене подошел к кроватке Лууле.

— Заберите ребенка! — приказал он.

Леэн взяла девочку на руки, и полицейский одним рывком сбросил постель на пол.

За распотрошенным диваном Тувикене нашел листок с цифрами и буквами.

— Что это? — спросил он Леэн.

— Это мы гадали вчера. По этим буквам и цифрам можно определить будущее человека. Хотите, предскажу, что вас ждет, господин полицейский?

— А что тебя ждет, ты не предскажешь?

— Куда менее грустная история, чем вас, господин Тувикене.

— Наручники!

Двое загремели наручниками, и они защелкнулись на руках Леэн. Ольга едва успела принять от нее плачущую Лууле. Затем надели наручники на Аугуста. У Ольги на руках был ребенок. Бандиты нерешительно топтались возле нее.

— Отберите ребенка! — закричал Тувикене. Девочку вырвали и положили на скамью. Дверь — настежь, дом давно выстыл, и ребенок плакал все громче.

— Что вы делаете! — кричала Ольга. — Отдайте моего ребенка!

— Ты пойдешь в тюрьму!

— Куда угодно, но с дочкой.

Плач Лууле перешел в крик. Она разбросала пеленки, ее ручки и лицо посинели от холода.

— Ладно, пусть возьмет ее! — хмуро бросил Тувикене.

Ищейки продолжали свое дело. И так увлеклись, что забыли даже про арестованных.

— Вы оба ничего не знали, — шепнула Леэн Ольге. — Рацию я привезла незаметно, и вы ее не видели, — повторяла она. — Говорите так, как было: я приехала осенью, но с пустыми руками. Вы ничего не знали...

Ольга накинула на плечи Леэн свое зимнее пальто с меховым воротником, плотнее укутала Лууле, хотела было взять с собой новое одеяльце и запасные пеленки, но наткнулась на жесткий и холодный взгляд свекрови Майе, невесть откуда появившейся.

— Ничего не дам, большевичка! — завопила она.

В сознании Леэн четко отпечатывалось происходящее. Вот в приоткрытых дверях появилась довольная физиономия Рудольфа Мяги. Два бандита спорят из-за фотоаппарата, а третий тащит зеркало ... Ничего другого она от них и не ожидала Перед ней были предатели ее родины, люди без чести и совести.

Ольга собрала полотенца и рассовала их по карманам арестованных: пригодятся на пеленки. Но тут к Леэн подскочила свекровь и вытащила полотенце.

— Не дам! Будьте вы прокляты, коммунисты!.. «Как далеко зашли эти звери в своем хуторском невежестве!» — подумала Леэн.

— Оставьте Ольгу с ребенком дома, ведь на дворе мороз, — попросила она Тувикене, когда всем приказали выходить. Тувикене не ответил.

Леэн смотрела на Лууле, и в глазах ее стояли слезы. Это были первые слезы, которые видела Ольга на глазах сестры.

Леэн посадили в сани на награбленные вещи между двумя охранниками. Аугуста — в другие. Ольгу с Лууле, которую она завернула в полу старого полушубка, посадили в третьи сани. Обоз тронулся, как вдруг снова появился Рудольф Мяги и закричал, надрывая глотку:

— Зачем их везти? Поставить всех к стенке — точка!..

Вместе с охранниками он сопровождал обоз до самой школы в Луутснику, где расположился штаб «Омакайтсе». И всю дорогу слал проклятия роду Кульман-Мурдвеэ, продавшемуся коммунистам.

У школы обоз остановился. Арестованных развели по комнатам и поставили охрану. Везти их в волостное правление Руузмяэ в такой поздний час, видимо, не решались.

Леэн втолкнули в тесную темную комнату, у ее дверей встали два дюжих вооруженных молодчика. Здесь, на холодном полу, она провела свою первую ночь в неволе. За стеной плакала Лууле. Леэн слышала громкие просьбы Аугуста привезти ребенку молока и пеленки, грохот сапог по коридору и грубую брань охранников.

— Ничего с твоим хутором не случится, — кричал Тувикене Аугусту. — Там уже новый хозяин, твой брат Рудольф!..

Ранним утром Леэн повезли в Руузмяэ. Ольги с Лууле не было, и Леэн обрадовалась, решив, что ее отпустили.

... Возле крыльца волостного правления Руузмяэ собралась большая толпа. Все хорошо знали арестованных. Леэн пристально вглядывалась в лица. О чем думают они, эти люди? Понимают ли, что происходит на их земле? Она видела: одни сочувствуют, другие угрюмо молчат, раздавались и злобные выкрики.

Леэн повели к крыльцу вслед за Аугустом. Она медлила. На верхней ступеньке остановилась, повернулась лицом к толпе и крикнула:

— Зачем вы пришли сюда? Идите домой, не выполняйте фашистских приказов!

Охранник грубо толкнул ее к двери, но она рванулась и крикнула снова:

— Скоро вернется Красная Армия, прощайте!..

Предположения Леэн в отношении Ольги не оправдались. Когда распределяли помещения для арестованных, Тувикене сказал одному из своих подручных, чтобы нашли место и для Ольги Мяги с ребенком.

Ольгу с Лууле привезли к вечеру и поместили на кухне: все помещения уже были заняты арестованными.

В ту же ночь начались допросы. Первой вызвали Ольгу. Охранник провел ее через двор в дом, где обосновался Тувикене со своими помощниками, и втолкнул в комнату.

За столом сидел Тувикене. На столе рядом с бумагой и ручкой лежал парабеллум.

— За преступление, совершенное в вашем доме, полагается смертная казнь, — объявил Тувикене. — Вам известно это?

— Я не совершала никаких преступлений, — ответила Ольга, прижимая к груди спящего ребенка.

— Куда ходила ваша сестра Леэн? Где была в последний свой отъезд? Чем интересовалась?

— Ездила к приемным родителям в Пярну. Ходила на танцы, интересовалась молодыми людьми.

— Как вы помогали Кульман в ее шпионской работе?

— Я ничего об этой работе не знаю и никак не помогала.

Ольга осмотрелась вокруг. Взгляд остановился на деревянном телефонном аппарате, висевшем на стене. К нему был прикреплен листок бумаги. На листке крупно написано: «Мурдвеэ Лидия, Тяхт-вере». Кольнуло в сердце.

— Неужели вам мало нас, зачем вы мучаете мою мать? Чем она виновата?

Тувикене злорадно рассмеялся:

— Замечательная наблюдательность! Только такой я и представлял вашу совместную работу!..

Вдруг в кабинет вбежал охранник.

— Камера Кульман горит! — крикнул он. Тувикене вскочил.

— Кульман жива?

— Не знаю!

Тувикене забарабанил кулаком в стенку. Вошла заспанная молодая женщина. Ольга узнала в ней жену Тувикене.

— Останься с ней, — бросил он на ходу и выбежал.

Ольге сделалось плохо, и она попросила воды. Женщина подала ей кружку. Но легче не стало. Ольга прислонилась к стене. «Что с Леэн? Что с ней?»

Голос Тувикене вернул ее к действительности.

— Паршивая девчонка, пыталась поджечь волостное правление! — сказал он жене. — Выгребла из печи угли и дышала дымом.

На этом допрос закончился. Ольгу увели.

На дворе бесилась метель. Охранники подталкивали Ольгу в спину, а она никак не могла перелезть через поваленное на дороге дерево. Подняла повыше Лууле, прижала ее к лицу, ощутила горячее, прерывистое дыхание дочки. Кое-как добралась до кухни, распеленала ребенка — Лууле вся горела.

Остаток ночи она проплакала, а около шести утра ее снова вывели на мороз. Ветер, бушевавший еще сильнее, сорвал с головы платок.

У волостного правления, где уже стояли сани, собралась толпа. Одна женщина попыталась поправить Ольге платок, но охранники отогнали ее. Другая, протягивая к Ольге руки, крикнула:

— Ребенка оставь! Дай мне ребенка, не беспокойся за него.

Но и ее оттолкнули в сторону.

Сани тронулись.

Полуживых Ольгу и Лууле доставили, наконец, в вырускую тюрьму и заперли в камере.

Несколькими часами раньше, четвертого января, сюда же привезли Леэн, Аугуста Мяги и Оскара Кассакаса. А на следующий день в Тарту были арестованы и брошены в одиночные камеры Мария и Регина Кульман, их мать Лидия Мурдвеэ, а потом и ближайшие родственники семейства Кульман-Мурдвеэ. Среди них — Розалия, Линда, Таавет и Фердинанд Линд. Всего — четырнадцать человек.

<< Назад

Вперёд >>