- Рябов, Иван Николаевич, - представился он.
- Ну, как доехали?
- Спасибо, хорошо, - ответила за всех Людмила.
- Значит, настроение бодрое? - спросил старший лейтенант и, не дожидаясь ответа, кивнул на стоявший чуть поодаль грузовик: - Поехали!
До канала Грибоедова ехали по Невскому проспекту. Девушки молчали, потрясенные увиденным. Перед ними вставал героический город, переживший страшную блокадную зиму. Врезались в память разрушенные здания, перечеркнутые крест-накрест бумажными полосами окна. Изредка попадались прохожие. Блокадная зима иссушила их лица, изменила походку, сгорбила. Но никакие муки не смогли сломить мужественного духа этих людей. Когда подъезжали к Садовой, машина притормозила. Девушки приподнялись. Страшная картина предстала их глазам: несколько санитаров везли на тачках трупы, прикрытые рогожей. Сдавило грудь, слезы выступили на глазах...
На стене увидели плакат, а около него двух пожилых женщин, и Леэн обратилась к старшему лейте- нанту:
- Разрешите прочесть?
Они спрыгнули с машины, и Людмила, бегло читавшая по-русски, не ожидая, когда ее попросят, громко прочла:
"Клятва балтийцев. Дорогие ленинградцы! Мы даем вам священную, нерушимую клятву: пока бьется сердце, пока видят глаза, пока руки держат оружие, не бывать фашистской сволочи в городе Ленина! Теснее сомкнем ряды! Не пустим врага в наш родной город! Будем биться за Ленинград до последней капли крови, до последнего вздоха, но Ленинград на поругание не отдадим!
Защитим Ленинград!
Истребим врага!
Победим!"
Девушки молча пошли к машине. Слишком много впечатлений обрушилось на них сразу...
Подъехали к Дому книги и свернули направо. У дома с шестью колоннами на фасаде машина остановилась:
- Приехали, - сказал старший лейтенант.
Они прошли двор и свернули к первому подъезду. Перед дверью с цифрой восемь старший лейтенант остановился и постучал. Дверь отворила немолодая женщина.
- Принимайте гостей, Анастасия Ивановна, - весело сказал Рябов.
- Проходите, проходите, пожалуйста, - радостно пригласила хозяйка. Она провела девушек через квартиру, показала две небольшие задние комнаты: - Вот здесь и будете жить.
Старший лейтенант распрощался и ушел, пообещав зайти в ближайшее время.
Девушки сняли шинели, сложили в угол вещмешки и помогли хозяйке затопить печь. Достали полотенца, мыло. На кухне оказалось и ведро с водой.
Через два дня пришел Рябов с черноволосой девушкой в военно-морской форме.
- Знакомьтесь, старшина второй статьи Кацева.
- Женя, - просто сказала она и пожала руку каждой девушке.
- Кацева будет вашим инструктором по радиоделу, а заниматься начнете скоро, - сказал Рябов.
 Евгения Кацева (1942 г.) |
- Быстрее бы, - откликнулась Леэн.
- Поспешишь - людей насмешишь, - улыбнулся Рябов.
Когда Рябов и Кацева ушли, Леэн сразу легла в кровать. Ее давно лихорадило, но она все крепилась, молчала... И сейчас под тонким суконным одеялом никак не могла согреться. Пришлось встать и накинуть поверх одеяла пальто, но и это не помогло. Свернулась калачиком, укрылась с головой, стало немного теплее. Задремала и тут же испуганно вскрикнула: померещилось, что впереди нее по хрупкому льду озера идет Анна и говорит: "Иди, Леэн, иди за мной и не бойся. Я проведу тебя к нашей маме и ты не замочишь даже ног". И вдруг она исчезла подо льдом. Леэн ясно видела: у края полыньи осталась лишь расшитая рукавичка Анны...
На лбу выступила испарина. Колотило пуще прежнего. Леэн встала, одела пальто, закуталась в одеяло и подошла к печке. Открыла дверцу, стала дуть на угли, но закружилась голова. Леэн бессильно опустилась на пол, обняла теплое железо и уснула.
И тотчас оказалась в лесу. К ней медленно приближался обросший бородой человек, похожий на парня, который ехал с ними в поезде из Челябинска в Ленинград. Он хохотал, и эхо многократно повторяло этот страшный хохот. Леэн пыталась закричать, но во рту у нее оказался кляп, а руки были привязаны к дереву. Бородатый подходил все ближе и ближе и хохотал все громче...
Леэн очнулась. Она лежала на полу у остывшей печки. Голова горела. Попыталась встать, чтобы добраться до кровати, но упала, потеряв сознание.
Открыла глаза от яркого солнечного света. В ногах сидела Женя Кацева с кружкой в руках.
- Леночка, милая моя, выпей немного... - Леэн сделала глоток чего-то горячего и горького.
- Молоко готово! - донесся до нее чей-то голос, и в комнату вошла Анастасия Ивановна, тоже с кружкой в руках.
- Что это со мной? - спросила Леэн.
- Не волнуйся, температура упала. Выпей молока и спи.
- Я заболела, да?
- Пустяки, - ответила Женя. - Ты очень переутомилась, промочила ноги и простыла... Вот отдохнешь и все будет хорошо.
Но проболела Леэн целую неделю. Эрна, Людмила и Анастасия Ивановна не отходила от нее ни на шаг. Когда Леэн поднялась наконец с постели, было 30 апреля - канун Первомая.
Трудно было узнать комнату. Стол был застелен скатертью, паркетный пол блестел. На полках, у зеркального шкафа, появились книги.
- Как тебе все это нравится, Леэн? - спросила Людмила.
- Вы просто молодцы, девочки! - воскликнула Леэн, доставая с полки книгу.
- Гейне, да еще на немецком! - удивилась она, раскрыла наугад страницу и прочла вслух:
Так, как древесные листья, проходят людей поколенья:
Листья древесные ветер разносит и снова другие
С каждою новой весною в цветущем саду зеленеют;
Так и людей поколенья: те падают, эти родятся!
- Итак, завтра праздник, и лучший наш подарок - веселая и здоровая Леэн! - захлопала в ладоши Эрна.
- Но на улицу ей еще рано. И вообще, Леэн, ложись-ка ты в постель. Погуляла и хватит! - напустив на себя строгость, сказала Людмила.
Пришла Женя, поздравила подруг, положила на стол сверток.
- Это вам праздничный подарок, - сказала она. - От командования. А это - от меня лично, - и, подмигнув, достала из кармана шинели флакон одеколона "Эллада" и кусок душистого мыла.
- Спасибо, Женя, но мы бы обошлись... Уже забыли, что это такое, - сказала Леэн.
- А ты почему на ногах? Кто тебе разрешил вставать? - спохватилась Женя.
Леэн тут же уложили в постель. Женя развернула пакет - целых три больших банки порошка какао. Девушки немедленно подогрели чайник и сварили какао для Леэн. Потом собрались у ее кровати, и Женя впервые повела с ними деловой разговор.
- Вы не задавали себе вопроса, почему именно вас выделили из всех в отдельную группу? - спросила она вдруг по-немецки Людмилу Федорову. Это было так неожиданно, что Людмила невольно ответила тоже по-немецки.
- Не имеем понятия.
Женя поднялась.
 Анастасия Ивановна Виксне (1967 г.) |
- Вот вам и ответ на все вопросы. Вы говорите по-немецки - потому и попали в одну группу. Отныне будем говорить только на языке своих врагов, он скоро вам понадобится.
- Скорей бы, - вздохнула Леэн.
- Все будет зависеть от вас. Чем быстрее овладеете азбукой Морзе, материальной частью рации "Север", парашютным и шифровальным делом, тем быстрее получите задание.
- А когда начнем занятия? Ведь прошла уже целая неделя!
- Завтра к вам приедет старший лейтенант Рябов. Он отвечает за вашу подготовку. Очевидно, начнем сразу же после праздника.
Рябов приехал первого мая вечером. Поздравил девушек с праздником, вручил им продуктовые карточки на май и долго беседовал с каждой из них в отдельности. Особенно его заинтересовал тот факт, что Леэн владеет не только немецким, но и английским и французским языками.
- Мне пришлось много ездить по свету, к тому же мой приемный отец отлично владел английским языком и говорил со мной только по-английски. А приемная мать - только на французском, - объяснила Леэн.
- Вы, Леэн, писали в автобиографии о своих приемных родителях. Что это за люди и в каких странах вы бывали?
Леэн пришлось снова вспоминать свое безрадостное детство. Смерть отца и безысходную нужду. И то, как богатые господа Берзины уговорили мать отдать им ее на воспитание.
Леэн рассказывала, а Рябов делал записи в блокноте. Потом отложил карандаш и стал внимательно слушать.
... Отец. Летом он сапожничал в сарае, зимой - в углу кухни. Дети привыкли к стуку молотка, к скрипу табурета, к острому запаху ваксы и вара. Иногда за работой он мычал себе под нос какую-то песню. Во рту у него всегда были гвозди, и никто из домашних так и не узнал, что это за песня. Только уж точно, что была она не из веселых. Надо было кормить восемь ртов, а рук-то всего две и к тому же карманы у заказчиков пусты. Придет, бывало, женщина за детскими ботиночками. Смотрит - хорошо починено. Вертит в руках, вздыхает. А отец стоит и тоже смотрит на дело своих рук. Ботиночки хороши, почти как новые. Заказчице они очень нравятся, а платить, видимо, нечем. Тогда отец и говорит:
- Не огорчайся, соседка, главное - дело сделано. Пусть Яан носит их себе на здоровье, а вырастет - сам рассчитается.
Так вот вся улица была у него в долгу. Старый сапожник никогда никому не говорил об этом. Только вздыхал все чаще.
А семья все росла. Леэн помнит, как за столом собиралось уже десять человек - отец с матерью и их восьмеро. Ребята росли озорными, а отец этого не любил.
Правда, зачинщиками озорства выступали обычно Борис и Агу, девочки же чаще были преисполнены благих порывов. Особенно в играх. Здесь преуспевала Леэн. И откуда только у нее бралось! Однажды она устроила дома театр. И даже сама была автором одной из сценок. Но по ходу действия потребовался лес, и все актеры, и автор, и режиссер стали в тупик. Что делать? На "творческом совещании" ни к чему не пришли. Ставить спектакль в лесу - вряд ли найдутся зрители, да и мороз сильный. Выступать без леса - никакого эффекта. Упрекали Леэн за то, что она выдумала такой спектакль - с деревьями. Пришли домой - и ахнули: вся комната уставлена срубленными в лесу елочками. Оказывается, мать подслушала ребячьи разговоры и решила помочь делу. Спектакль удался на славу.
В 1932 году отец умер. Не слышно стало в доме привычного стука молотка. Верстачок и инструменты вынесли в сарай, но без них стало так сиротливо, что мать снова водворила их на прежнее место. Казалось, отец просто пошел в город за гвоздями и скоро вернется. Так вот и ждали его годами. А он не возвращался. И не было больше его бессловесной песни. И не было частенько хлеба, чтобы накормить всех досыта.
В том году двенадцатилетняя Леэн узнала историю бедности своей семьи. Оказывается, раньше отец и мать жили в волости Луунья, куда их сослало царское правительство за участие отца в событиях 1905 года. "Не ближе 25 верст от города" - таково было решение жандармского управления. И лишь впоследствии они снова получили разрешение переехать в город. Детство у отца было тяжелое, платить за обучение в школе было нечем, пошел к сапожнику в подмастерье. Потом революционные волнения, ссылка, большая полуголодная семья. Вот и вся жизнь.
Перед матерью встал вопрос: как быть? Самой ей приходилось работать очень много, и все-таки денег, получаемых за стирку белья, не хватало. Стали помогать дети. На все лето мальчики и старшие девочки уходили в деревню в пастухи. Чтобы квартира не пустовала, от нее отказывались. Накопив немного денег, мать к осени снимала другую квартиру, опять же на одну зиму, а к лету - снова оставляли ее и уходили в деревню на заработки. И так - год за годом. Мать работала то прачкой в городе, то на торфоразработках в Улила, то поденно у богатых хуторян...
Когда четырнадцатилетняя Леэн окончила второй курс Тартуской педагогической средней школы, в один из дней вместе с матерью они поехали к господам Берзинам. Фриц и Лейда Берзины настойчиво просили не только привезти Леэн, но и отпустить ее в заграничное путешествие.
Большая квартира капитана дальнего плавания подавила мать и дочь роскошью. Просторные, светлые комнаты, обставленные дорогой мебелью, шкафы, полные книг, персидские ковры, причудливые рога зверей на стенах и чучела заморских птиц на шкафах - все это было для Леэн каким-то сказочным, неземным, совершенно непонятным миром.
В своей убогой квартирке Леэн знала назначение каждого предмета. Плита - варить обед. Табурет - сидеть на нем. Ведро с кружкой - напиться. Кровать - спать в обнимку с милой сестренкой Ануке. И даже сапожный верстак имел свое предназначение - память об отце. Но зачем такая масса книг, эти ковры с таинственными узорами, чучела, рога, столько комнат, кресел, столов, диванов, когда в квартире живут только два человека? У них дома на десять человек хватало пяти табуреток и одной скамейки... Удивительно!
Леэн ходила на цыпочках из комнаты в комнату, а Фриц и Лейда, наблюдая за ней, любовались ее легкой походкой, умилялись ее удивлению, гладили ее светлые кудри, вздыхали, вспоминая свою Майгу, умершую год назад.
Пролив немало слез, вечером мать ушла, так и не допив кофе и не дотронувшись до великолепного торта. А Леэн уложили спать в отдельной комнате на мягкой перине. Кровать была очень широкая, и Леэн сразу же прикинула: на ней поместились бы все ее сестренки с братишками впридачу - конечно, если всех их положить поперек, как укладывала мать еще при жизни отца, когда они были чуть меньше и когда у них была одна большая кровать.
Леэн уснула не сразу. Лейда несколько раз приоткрывала тяжелую портьеру и ласково осведомлялась, почему девочка не спит. Леэн не могла ответить на это и только пожимала плечиками. Наконец, поздно вечером она уснула. Тогда и в соседних комнатах погас свет. Фриц и Лейда ушли в кабинет, велели служанке подать кофе и еще долго говорили о Леэн. - Она должна стать нашей дочерью, - в который уже раз говорил Фриц, попыхивая сигарой. - Я наведу нужные справки у юристов, я удочерю ее через суд ...
- Не делай глупостей, Фриц, - возражала Лейда. - Вечно ты опережаешь события... Не забудь, в этом деле твои коммерческие знания не годятся. Надо быть матерью, чтобы понять сложившуюся обстановку и видеть, куда все это приведет. Я прошу тебя: не предпринимай никаких мер юридического порядка. Пожалуйста, командуй своими грязными матросами, а судьбу Леэн предоставь решать мне.
- Я хочу иметь дочь, вот и все, - раздражаясь, ответил Фриц.
- И она у тебя будет, уверяю тебя, дорогой мой. Занимайся лучше своими стеньгами, клотиками и прочей чепухой, а воспитание Леэн предоставь мне. Не забывай, что я училась в Сорбонне и уж кому, как не мне...
Три дня спустя Фриц привез Леэн в порт. У причала стоял готовый к отплытию пароход. Матросы, одетые в брезентовые куртки, наглухо задраивали трюмы, скручивали стальные тросы в большие бухты. Двери кают были открыты настежь и оттуда слышались песни, бренчала гитара, кто-то ругался, несло острым запахом жареного лука. Вахтенный помощник капитана встретил Берзина на нижней палубе, почтительно козырнул, щелкнул каблуками и отошел в сторону, уступая дорогу.
- Каюта для дочери готова? - спросил капитан.
- Так точно, все в порядке, - скороговоркой ответил штурман. - Как раз напротив вашей, а старший помощник занял мою.
Сперва капитан привел Леэн в свою каюту - просторную и светлую, на самой верхней палубе. Здесь тоже были дорогая мебель, зеркала, лакированный стол, покрытый зеленым плюшем, большой диван. Дверь вела в соседние помещения - спальню и ванную комнату. Затем капитан вышел в коридорчик, открыл каюту напротив и крикнул:
- А ну-ка, дочка, иди сюда!
Леэн была поражена. Просторная каюта была застлана толстым мягким ковром. Под иллюминаторами во всю переборку - широкие полки, сплошь уставленные любимыми книгами Леэн и покойной Майги. Под ними - стол, два кресла, такой же, как у капитана, диван, обитый зеленым плюшем, слева в нише, за бархатной шторой - койка, справа - дверь в ванную.
- Нравится?
- Да, очень.
- Я рад, что тебе понравилось. В этой берлоге тебе придется жить больше двух месяцев. Уже сегодня будешь ночевать здесь; в пять утра снимаемся с якоря и берем курс на Стокгольм, а оттуда - в Ливорно. А сейчас, девочка, я тебя оставлю. Смотри, не скучай!
...Море было ласковым. Таким ласковым, что хотелось отблагодарить его песней. Леэн забралась на самую верхотуру - на навигационную палубу - и распевала выученную когда-то итальянскую песенку о море, о солнце, о счастье. На душе было хорошо: близился берег Италии.
Вдруг она услышала за своей спиной скрежет металла и живо обернулась. Пожилой матрос чинил трап. Из-под старенького промасленного берета торчали седые пряди. Сутулая фигура его, мозолистые руки, изборожденное глубокими морщинами лицо - все говорило о нелегкой трудовой жизни. Леэн замолчала. Матрос выпрямился и на лице его появилась добрая улыбка:
- Не смущайтесь, барышня, пойте, развивайте голос, а у вас он есть... В Италии все поют...
- А вы уже бывали в Италии? - спросила Леэн.
- Много-много раз, даже кое-как говорю по-итальянски. Меня капитан всегда переводчиком с собой берет. Вот и завтра, наверное, тоже пойдем.
- А меня возьмете?
- Это уж, барышня, дело капитана и лично ваше желание. А я всегда готов к услугам. Между прочим, итальянское солнце коварное, берегитесь: сгорите!
Незаметно подошел вечер. А когда вступила в свои владения темная южная ночь, на горизонте возникла россыпь огней. Ливорно. Рано утром Леэн проснулась от грохота якорных цепей и лебедок. Быстро оделась, выскочила наружу. По палубе, по коридорам расхаживали таможенники. Перед пароходом медленно вырастал большой город. Казалось, не пароход идет к нему, а город плывет навстречу кораблю.
Подошел Фриц.
- Через полчаса поедем в город. Давненько я тут не был... Мне надо по делам, а тебе дам переводчика, он покажет город и привезет обратно на пароход. Возможно, я задержусь ... Вот тебе деньги, купи, что понравится.
Фриц куда-то ушел, и сразу появился матрос, с которым Леэн познакомилась накануне. В первый момент она не узнала его. Он был в тщательно отутюженном светлом костюме, в новом берете и модных туфлях.
- Я подожду вас у трапа, собирайтесь, госпожа. Капитан заказал такси.
У трапа толпились матросы. Те, кто оставались на борту, по-прежнему были в робах. Кто же собирался в город - представлял собой довольно пеструю толпу, разодетую в меру своего вкуса и достатка.
Фриц, Леэн и матрос, звали его Рихардом, сошли первыми, сели в такси. У здания дирекции порта капитан сошел, и такси помчалось в город.
- Это, конечно, не Флоренция и не Неаполь, - сказал Рихард. - Кругом заводы, населения столько же, сколько и в Таллине, но люди довольно интересные...
В центре города перед католическим костелом Рихард расплатился с шофером, и они с Леэн отправились бродить по улицам. Леэн поразило обилие магазинов и магазинчиков, лавок и лавчонок. Мало того, прямо у тротуаров на скамьях или просто на асфальте были разложены товары, а их скучающие владельцы расположились где-нибудь в сторонке группами - курили, болтали о погоде, о ценах ...
Леэн задержала Рихарда на углу ничем не примечательной улочки и подошла к одному такому торговцу. Старик сидел на табурете, обтянутом грязной парусиной. Точно такой стоял и у Леэн дома. И столик перед ним - как две капли воды походил на верстак отца. Леэн показалось, что и сам старик очень похож на него. На столике стояли две пары стоптанных башмаков и несколько глиняных горшков.
Леэн подошла совсем близко к старику, но он не поднял даже головы и, полузакрыв глаза, продолжал тупо смотреть на свой товар. Он, видимо, давным-давно перестал надеяться на удачу и выносил свой товар разве что по привычке. По просьбе Леэн Рихард спросил старика, много ли он выручает от продажи горшков и башмаков. Старик поднял голову, и на его лице появилось подобие улыбки. О, он уже забыл, чем пахнут спагетти и какого цвета бывает вино. Но все же его семья из двенадцати человек кое-как кормится и, хвала господу богу, голос внучки приносит в дом лиры.
- Где же твоя внучка, отец? Уж не в Миланской ли опере поет? - спросил Рихард.
- Не смейтесь, синьор, - серьезно сказал старик. - Послушайте-ка!
И он поднял вверх палец.
Откуда-то, верно с соседней улицы, доносился голос певицы. Леэн положила на столик бумажку в сто лир и вместе с Рихардом поспешила дальше. У мраморной чаши фонтана, в окружении десятка зевак стояла девушка в стареньком цветастом платье, босая, с распущенными по плечам черными волосами, и пела. Это была веселая песня - о солнце и море, о любви и счастье. Когда девушка кончила петь, на тротуаре валялась лишь одна медная монета. Рихард что-то спросил певицу, она нехотя ответила и побрела вдоль улицы.
- Что она сказала вам? - спросила Леэн своего спутника.
- Сказала, что в Италии очень много песен и очень мало хлеба.
Леэн догнала певицу и сунула ей в руку измятые лиры. Та с удивлением уставилась на странную белокурую девушку.
- Скандинавия? - улыбнулась она.
- Эстония!
- Где же твой отец? - поинтересовался подоспевший Рихард.
- Отца нет, отец остался в Абиссинии, погиб ... Были братья, не вернулись из Испании ... а у мамы много-много детей... и дедушка ...
Девушка разжала кулак, взглянула еще раз на деньги и бросилась целовать руки Леэн. Леэн и Рихард поспешили прочь...
Рябов задумчиво смотрел на желтый язычок пламени, молчал. Леэн подвернула фитиль и тихо добавила:
- Потом я дважды была в Финляндии, Дании, Англии, Франции. Всюду видела одно и то же - роскошь и нищету. Пыталась понять: почему так? Фриц и Лейда, которая тоже путешествовала со мной, отвечали всегда одинаково: богатые - трудолюбивые и экономные люди, бедные - бездельники и пьяницы... И я долго не могла понять, почему же мой отец, всю жизнь просидевший за сапожным верстаком и не позволявший себе даже в праздник выпить стакан вина, умер в нищете? В то же время богаты те, кто не работает...
- И вы нашли ответ, Лена?
- Конечно! Хорошие люди всегда есть. Они многому меня научили. Как-нибудь я расскажу вам о них.
 Куприян Изотович Викулин (И.Н. Рябов) (1972 г.) |
- А где сейчас Фриц Берзин?
- Наверно, в Пярну. И, конечно, работает на немцев.
- Ваши отношения с ними в сороковом году окончательно были испорчены?
- Да. Но если потребует дело...
- Именно об этом я и думал... Но к этому мы еще вернемся. А пока - спасибо за рассказ. Пора идти...
- А знаете, товарищ старший лейтенант, - улыбнулась Леэн. - Ведь я вас уже где-то видела. Я еще на вокзале узнала вас...
Рябов внимательно посмотрел в глаза Леэн.
- Возможно, Леэн... Ну, раз попался - признаюсь. Вы могли меня видеть только в Таллине, в ЦК комсомола. Вы там бывали часто?
- Конечно, ведь я была комсоргом ЦК в школе.
- Вы наблюдательная, Леэн. Это хорошо... До войны я работал секретарем ЦК комсомола Латвии. Когда фашисты вступили в Ригу, мы перебрались в Таллин. А потом вот стал разведчиком...
- Товарищ старший лейтенант, разрешите поинтересоваться еще одной деталью вашей биографии.
- Пожалуйста.
- Я помню фамилии всех секретарей Латвийского ЦК комсомола, но...
- Понимаю, - рассмеялся Рябов. - Ну, вы просто молодец, Леэн... Так среди секретарей Рябова не было?
- Именно.
- Окончательно попался! - весело сказал Рябов. - Одним из секретарей был Викулин, не правда ли?
- Викулин, Куприян.
- Что ж, познакомимся еще раз. Я и есть Викулин, Куприян Изотович.
- Понимаю, - кивнула Леэн.
- Но для всех, и для вас тоже, пусть я Рябовым и останусь, понятно?
- Есть, товарищ старший лейтенант!
| << Назад | Вперёд >> |