Среди них есть письмо, датированное 24 октября 1941 г. и адресованное Председателю Государственного Комитета Обороны СССР И. В. Сталину. ЦК КП(б) Эстонии и СНК ЭССР настоятельно просят И. В. Сталина учесть настойчивые пожелания эстонских трудящихся принять участие во всенародной борьбе с фашизмом и разрешить формирование Эстонского национального войскового соединения Красной Армии - дивизии, в составе которой можно было бы немедленно использовать не менее 18 тысяч эстонцев. Место формирования - Свердловская область. Командиром дивизии предлагалось назначить заведующего военным отделом ЦК КП(б) Эстонии подполковника К. Кангера.
18 декабря того же года Государственный Комитет Обороны СССР принял соответствующее решение, и уже на следующий день Наркомат обороны дал указание Уральскому военному округу приступить к формированию 7-й Эстонской стрелковой дивизии. Подобную же директиву Наркомат дал всем военным округам. В конце сорок первого и в начале сорок второго года на Урал потянулись сотни и тысячи эстонцев-призывников, военнообязанных запаса, военнослужащих, находившихся в действующей армии и в тыловых частях. Только во второй половине января 1942 года из Ташкента прибыло 200 эстонцев, из Новосибирска - 230, из Горького - 208, из Куйбышева - 667, из Челябинска - 5200 человек.
К началу марта в лагере собралось более 30 тысяч эстонцев. Быстро росли роты, батальоны, полки... Газета политотдела дивизии "Пунавяэлане" ("Красноармеец") в редакционной статье так характеризовала настроение военнообязанных: "С Урала и Поволжья, из Вологды и среднеазиатских степей съезжаются в наш лагерь люди. Приходят местные эстонцы, которые никогда не видели землю своих отцов, приходят эвакуировавшиеся из Эстонии, поклявшиеся отомстить немецким кровавым псам за сожженные дома, за убитых и замученных родных, за прерванное социалистическое строительство.
Многие из них не раз ходили в свой районный военкомат, подавали заявления о направлении добровольцами на фронт и, получив ответ: "Позовем, когда надо будет", с нетерпением ждали повестки.
Теперь приказ о мобилизации у нас в руках. Мы нужны Родине, она призывает нас, доверяет нам ответственное задание - освободить от фашистских оккупантов нашу великую Советскую Родину, нашу Эстонию".
Слух о формировании дивизии дошел и до колхоза "Ленинский путь". В Нязепетровский военкомат сразу же устремились эстонские юноши и девушки. Среди них были и сестры Кульман, и Эрна Пент, и Хильда Тальтс, и знакомые им по Таллину девушки - Пальми Алласте, Людмила Федорова и многие другие из соседних колхозов.
Подруги пришли к одному решению не договариваясь. В тот день после ужина Леэн и Анна объявили Эрне и Хильде, что завтра утром им обеим надо ехать в Нязепетровск.
- И нам тоже надо там быть, - сказала Эрна, подмигнув сестрам.
Подруги расхохотались и стали готовиться в путь.
Мороз был лютый. Латаные-перелатаные полушубки плохо бы согрели путниц, если бы они ехали на санях или в машинах. Но они отправились пешком и все двадцать километров прошли бодро, с шутками и песнями.
- Нельзя петь на морозе, девчонки! - сердилась Хильда. - Охрипнете - и никакой военкомат вас не примет!..
Искрился на солнце снег, дорогу теснили горы, по которым упрямо взбирался заснеженный молчаливый лес. И вообще, это был замечательный день: из-под Москвы в панике бежали фашисты. Как же в такой день не петь?
- Давай свою школьную, что ли?! - крикнула Леэн Анне.
- Давай!
И девушки затянули:
Сегодня день веселый,
Сегодня мы поем,
И знает только елочка,
Что будет вечерком.
Бом-бом, бом-бом, бом-бом ...
- Будет вам вечерком от ворот поворот! - засмеялась Эрна.
- Эх, девчонки! - поправляя дырявый шерстяной платок, сказала Анна. - Если бы нас взяли! Какой бы праздник был, а?
- Да, это хорошо, - задумчиво ответила Эрна. - Представляете, как это здорово: мы, эстонцы, сами освобождаем свою Родину. Вот фрицы стремительно драпают на запад, битте дритте, немного по России шпацирен и хватит. Извольте держать ответ, мерзавцы!
- Когда разобьем фашистов, - сказала Леэн, - люди будут еще больше ценить все то, что дала им Советская власть...
У шлагбаума девушки передохнули. Слева надвигался черный, точно лакированный, паровоз с клубящейся шапкой дыма. За собой он тащил длинный состав. На платформах под заиндевелым брезентом угадывались очертания танков. Зачехленные стволы пушек торчали из-под брезента.
Состав громыхал на стыках, перед глазами девушек мелькали и мелькали платформы с танками. На тормозной площадке последней платформы стоял солдат в тулупе с винтовкой в обнимку. Увидев девушек, он сорвал с головы ушанку и долго махал ею. Девушки помахали ему в ответ.
Военкомат в Нязепетровске, как, впрочем, и все другие районные учреждения, был расположен в небольшом деревянном домике с крылечком и холодными сенями. Договорились не робеть и смело толкнули дверь. В коридоре за деревянным барьером сидел пожилой военный без знаков различия на шинели и разговаривал по допотопному настенному телефону.
- Вы куда это, голубушки? - окликнул он девушек, пытавшихся проскользнуть мимо.
- Нам нужен военный комиссар, - сказала Леэн, стараясь четко выговаривать русские слова.
Дежурный повесил трубку, встал, поправил ремень.
- А по какому делу?
- Мы слышали, что формируется Эстонская дивизия, а мы эстонки и, к тому же, медсестры ... Еще в Таллине обучались, в начале войны...
- Похвально, похвально, девушки, - сказал дежурный, - а вы, случаем, не из "Ленинского пути"?
- Да, мы из этого колхоза, - ответила Леэн.
- А вы, случаем, не слыхали такую фамилию... э-э-э... - дежурный отыскал на столе бумажку и заглянул в нее, - Оболенский?
- Слыхали.
- А случаем, вы с собой его не привезли?.. Вторую неделю не могу вызвать. А вот сейчас председатель говорит, будто он выбыл в неизвестном направлении.
- Мы сами его давно уже не видели, - ответила Эрна. - Дня три он работал в коровнике, потом - на ремонте крыши в телятнике, а сейчас...
Девушки молча пожали плечами.
Дежурный вышел из-за барьера и пригласил девушек следовать за собой. В середине коридора потоптался у двери, обитой клеенкой, осторожно постучал и, кашлянув, вошел. За ним вошли и подруги. Из-за стола, сняв очки, поднялся навстречу седоголовый майор.
- Здравствуйте, девушки! У вас что?
Леэн объяснила.
- Да, действительно, это не слухи, это факт. Эстонская дивизия формируется... Документы с собой?
Отобрав документы и заявления, военный комиссар унес их в соседнюю комнату, а вернувшись, пожал девчатам руки и сказал:
- Спасибо вам, девушки, за то спасибо, что вы настоящие патриотки и иного мужчины сильнее духом ... - Майор разволновался, полез в стол за папиросами. Закурил, глубоко затянулся и, выпустив целое облако дыма, спросил: - Земляка своего Ребане Артура знаете?
- Знаем, - ответила Анна.
- Очень хорошо! Помогите уточнить, какого он года рождения.
Подруги переглянулись, и Леэн сказала:
- Кажется, тысяча девятьсот двадцать третьего ... Да, точно, двадцать третьего!
- Ой ли? Не путаете, девушка?
- Совершенно точно. Сейчас ему восемнадцать. Он очень молодо выглядит, не правда ли?
- Да, весьма и весьма. Совсем мальчик...
В дверь постучали. Вошел капитан и передал военкому документы. Комиссар медлил.
- Раздумаете, - сказал он наконец, - позвоните по телефону. Никто вас не неволит. В колхозе тоже люди нужны. Фронту нужен хлеб, а кто будет растить его? Старики?
Комиссар ворчал вполголоса, ни на кого не глядя. Должно быть, понимал он хорошо, что с каждым отправленным в армию, на фронт, слабеет армия тыла. И что выхода иного нет. И что выход только один: поскорее разбить врага и приналечь потом на хозяйство. А на его долю выпало оформлять документы добровольцев, спешащих в действующую армию, да ворчать себе под нос.
- Отправитесь девятого января к месту назначения, ясно? - спросил он строго.
- Ясно, товарищ комиссар!
В коридоре снова встретились с дежурным.
- Через час машина пойдет от милиции, "черный ворон" ... Правда, цвета он синего и с красной полоской вдоль кузова. Так вы подходите, подвезет до места. Я уже договорился...
- Спасибо, товарищ!
Подруги выскочили на мороз. Потоптались на улице и побежали к чайной. Там разогрелись чаем, круто заваренным зверобоем, а затем направились к милиции. У домика, срубленного, как и другие, из крепких и толстых кедровых бревен, уже стояла машина. Шофер в милицейской шинели и армейской ушанке открыл дверцу кабины и крикнул:
- Это вы эстонки, да?
- Да, это мы эстонки.
- Никогда не видел, извините, эстонок... А вы хорошие девушки!
До колхоза добрались быстро. Милиционер пообещал прислать за девушками эту же самую машину девятого января, чтобы не пришлось снова топать двадцать километров.
Девятого января утром машина снова остановилась у правления колхоза. Парторг Иван Андреевич Кузнецов, Анна Степановна Кузнецова, Конон Игнатьевич, колхозные девчата провожали подруг в путь.
- Жалко отпускать вас, таких работящих, - сказал парторг, - да ничего не попишешь, видать, нужнее вы там, в своей дивизии...
Анна Степановна долго уговаривала своих "квартиранток" прихватить увесистый узелок, а под конец расплакалась:
- Может, на войне моего где увидите, так передайте, жду я письма от него... вот уже два месяца ни слова...
Иван Андреевич нахмурился, заскрипел косты- лями:
- Ладно реветь-то, напишет, только и делов ему, что письма писать!..
А Конон Игнатьевич хлопал иззябшими руками по бокам и приговаривал:
- Воюйте, красавицы, как полагается. По башкам его, супостата, по башкам!.. Других слов он, изверг, не понимает!.. Я немца знаю! Слово говоришь - не понимает. Треснешь между глаз прикладом - сразу руки кверху, дескать, все понял!..
И радостно, и тревожно было на душе в час расставания. Недолго пришлось жить в колхозе, а вот ведь как сроднились ... Слезы застилали глаза.
...У вагона неожиданно встретили Лиду Замя- тину. Она прыгала с ноги на ногу, дышала на пальцы.
- Наконец-то! - крикнула Лида и принялась обнимать подруг. А потом вдруг как-то сразу сникла и еле слышно сказала... - Юра погиб... Неделю назад... Во второй день нового года...
Не сразу дошел до сознания смысл ее слов. Девушки оцепенели от неожиданности.
- Юра? - переспросила Леэн. - Юра Черных? Как же это так?
- Вот так. В боях за Калугу... А у матери он один... Впрочем, пойдемте в вагон.
В вагоне дым стоял коромыслом. Тускло горели лампочки. Заглушаемая шумом голосов, где-то играла гармонь, звучали песни, и девушки узнавали родные напевы, родной язык.
- Обязательно пишите, девчонки, - попросила Лида на прощанье.
Подруги пробрались в середину вагона и оказались среди эстонцев. Ребята уступили им место на нижних полках, засыпали вопросами. А они все еще не могли прийти в себя после печального известия. Юра Черных! Славного веселого русского парня с Урала уже не было в живых, и это никак не укладывалось в голове. Давно ли это было - правление, комсомольское собрание, сводка Совинформбюро о боях под Москвой... Его слова: "Завтра меня не будет, уезжаю на фронт..."
Поздно вечером, охрипнув от песен, вагон уснул. Леэн, постелив под бок свой потертый полушубок, легла с твердым намерением выспаться. Однако волнения дня прогнали сон. В голове, вытесняя одна другую, толпились мысли; картины прошлого перемежались с событиями последних дней. Вот мать ставит на стол миску вареной дымящейся картошки... Длинный худой парень в шинели с полевой сумкой через плечо шагает по дороге... Платформы, платформы, платформы с танками... И вдруг - хорошо знакомая сказка Якобсона.
Сказка... Из какого далека? Ах да, это было в Пярну, в первые дни войны. Она приехала, чтобы поблагодарить Фрица Берзина за все хорошее и навсегда проститься с этим семейст- вом.
Фрица мучили сомнения: с кем быть?
- Они вас сомнут, - сказал он тогда.
Он так и сказал - "вас". Не "нас", а именно "вас". Так сказал Фриц Берзин, сжигая за собой последний мост. И Леэн не удивилась. Что ж, в мире берзинов все пришло к своему логическому концу. Леэн поняла это еще в прошлом году, когда была за границей вместе со старшим братом Борисом, работавшим на пароходе Берзина радиотелеграфистом.
- Не напоминает ли тебе, сестрица, здешняя жизнь нашу Эстонию? - спросил ее как-то Борис. - Скажем, особняк Берзинов и нашу тесную каморку с кучей ребятишек?
Леэн молчала. Она уже давно и мучительно думала над этим и все пыталась поговорить о своих сомнениях с приемным отцом, но все откладывала разговор, накапливая факты, мысленно обосновывая аргументы в защиту своих взглядов на жизнь. И в один из дней этот разговор состоялся в каюте капитана. А потом он возникал вновь и вновь. И всякий раз кончался бескомпромиссно.
Фриц понимал: он теряет любимую дочь. Но дальше не в силах был сделать ни шагу. Ему по-прежнему казалось, что Леэн нахваталась социалистических идей из тех паршивых книжек, которые он изредка видел дома в ее комнате или на пароходе в ее каюте. "Пройдет со временем", - думал он. Время шло... И вот последний разговор в Пярну.
- Да, да, они сомнут вас, - в раздражении повторил он. - У них силища! Их много!
Леэн перестала рисовать узоры на запотевшем оконном стекле, опустилась в кресло. Отец казался каким-то чужим, напуганным. Он навалился грудью на свой рабочий стол и не моргая уставился на нее.
- Австрия, Чехословакия, Югославия, Польша... вся Европа ... э, да что там говорить! Прибалтика - вот она, уже возле самой пасти... Еще два-три дня - и они будут здесь!
- Их много и они сильны? - переспросила Леэн. - Их, между прочим, бывало еще больше. Вспомни-ка, отец, восемнадцатый год! Какой была Россия и какой стала?
- Откуда тебе это известно? - перешел Фриц на шепот. - Ты где начиталась этой чепухи? Откуда у тебя эти книги?..
Леэн рассмеялась, подошла к книжному шкафу, выбрала одну из книг, раскрыла ее и положила перед Фрицем. Он взглянул с испугом на титульный лист: "Аугуст Якобсон. Эстонские народные сказки". Облегченно вздохнул и, устало улыбнувшись, начал читать страницу, которую указала Леэн.
"Конь пасся в поле, прилетел к нему комар. Конь его не заметил, и тогда комар спросил:
- Не видишь, конь, это я прилетел?
- Теперь вижу, - говорит конь.
Начал комар коня разглядывать: на хвост посмотрел, на спину, на копыта, на шею и на оба уха по очереди. Посмотрел и головой комариной покачал:
- Ну и здоров же ты, брат!
- Да уж, не маленький, - мотнул головой конь.
- Я куда меньше.
- Меньше, меньше!
- Небось и силы у тебя хватает?
- Хватает, хватает.
- Небось и мухи с тобой не сладят?
- Где им!
- И даже слепни?
- И слепни не сладят.
- Оводам и то тебя не одолеть?
- Нет, не одолеть.
Понравилось комару, что конь такой сильный. "Я-то ведь еще сильнее", - подумал комар и грудку свою расправил.
- Хоть и большой ты, - говорит, - и сильный, а мы, комары, еще сильнее: как накинемся, живого места не останется. Мы тебя победим.
- Не победите, - говорит конь.
- А вот победим, - говорит комар.
- А вот нет! - говорит конь.
Спорили они час, спорили два - никто уступить не хочет. Тогда конь и говорит:
- К чему зря спорить, давай лучше силами померяемся.
- Давай! - обрадовался комар.
Взлетел он с коня и тонкий, пронзительный клич кинул:
- Эй, комары, лети сюда!
И сколько тут комаров налетело! Из березняка, из ельника, и с болота, и с пруда, и с речки... И все на коня кидаются. Облепили его, бедного, сплошь, а он спрашивает:
- Все, что ли, прилетели?
-- Все, - говорит комар-задира.
- Всем местечко нашлось?
- Всем, всем.
- Тогда держись, - говорит конь. И повалился на спину - всеми копытами кверху, и начал с боку на бок перекатываться. В одну минуту всех комаров передавил, все болотное войско.
А комар-задира в стороне сидел. Задиры всегда такие: затеют драку, а сами - в сторону.
От всего войска лишь один солдатик уцелел. Едва-едва успел отлететь от коня на своих помятых крылышках, подлетел он к задире и доложил ему, будто генералу какому:
- Враг уложен наповал! Жаль, четырех солдат не хватило. А не то вцепились бы мы врагу в копыта и сняли бы с него шкуру.
- Молодцы, ребята! - похвалил его комар-задира и поскорей в лес полетел, чтобы раструбить всем букашкам и козявкам о великой победе. Шутка ли? Комариное племя самого коня одолело! Комариное - всех племен на свете могучее!"
Фриц поднял голову и, внимательно прищурив глаза, посмотрел на дочь. Леэн чуть поклонилась отцу и направилась к двери.
- Постой, постой, Леэн! - Фриц встал и, заложив руки за кушак шелкового китайского халата, пошел к ней. - Давай без аллегорий ... Детские сказочки - это не то, что нам надо.
Леэн остановилась в дверях. Фриц впервые увидел на ее лице выражение такой непреклонной решимости. Ее карие глаза смотрели на него холодно и спокойно, а губы были упрямо сжаты. Это было чужое лицо. Это была чужая девушка. И эта девушка тихо сказала:
- Прощай, отец... спасибо за все хоро- шее...
- Леэн, постой!..
Фриц шагнул через порог в гостиную. Отсюда было два выхода - налево и направо. Растерянный Фриц Берзин так и остался стоять посреди гостиной...
Над Пярнуским заливом завыла сирена. Она предупреждала погрузившийся во мрак город: нахальное комарье слетается на пискливый призыв комара-задиры.
Из оцепенения вывел Фрица голос жены:
- Опять ты, корабельная крыса, расстроил нашу Леэн!
Фриц тупо уставился на жену и произнес, едва шевеля губами:
- Она уже не наша... она - большевичка ...
Лейда испуганно прижала руки к груди.
- Да, Лейда, наша Леэн уже не наша Леэн... Она - их Леэн, она - чужая Леэн.
... Поезд то несся, как одержимый, то стоял часами на запасных путях, и тогда мимо него мчались на запад воинские эшелоны.
Леэн почти не спала в ту ночь, думала о матери и сестрах, о младшем брате Агу. Она знала лишь одно: Агу еще в Таллине вступил в истребительный батальон и остался в тылу врага, иначе они встретились бы в Ленинграде. Говорили, что в подполье на территории оккупированной Эстонии осталось много верных Советской власти людей. Но какова их судьба? Удалось ли там организовать сопротивление фашистскому "новому порядку"?
И еще одна дума тревожила Леэн - о судьбе человека, которому она была многим обязана. Никакие события в мире не могли помешать ей думать о парне по имени Пауль Хуубель. Он всегда был немного застенчив в обращении с ней, этот парень, и она всякий раз удивлялась, как смел и решителен он в спорах, когда дело касается революционных идеалов.
В первые же дни войны, как и многие патриоты, Пауль вступил в истребительный батальон. Встречаться приходилось урывками. Да и в эти короткие встречи личное невольно уходило куда-то в сторону, говорили о нем в будущем времени: "Вот разобьем фашистов ..."
В последний раз они встретились августовским утром у входа в Кадриорг. Уже отчетливо слышался гул орудий. Самолеты с крестами на крыльях кружили над городом. В распоряжении Пауля было очень мало времени. Они почти не говорили. Они смотрели друг на друга. Леэн погладила Пауля по щеке:
- Береги себя!
Прощаясь, он порывисто и неловко поцеловал ее в губы. Уже уходя, обернулся и крикнул:
- Не унывай, Леэн! Вот увидишь, мы встретимся, не будь я Пауль Хуубель!
С тех пор - ни весточки, ни слуха. Она искала его в Ленинграде, ждала писем в колхозе. Догадывались ли подруги о ее переживаниях? По крайней мере, вида не подавали.
И вот - еще одна надежда - дивизия...
Поезд прибыл под утро на глухую станцию. Леэн так почти и не удалось поспать.
К тому времени 7-я Эстонская стрелковая дивизия уже насчитывала несколько тысяч офицеров, сержантов, рядовых. Был создан и медико-санитарный батальон. В штабной землянке девушек приняли радушно. Некоторые работники штаба знали их по комсомольской работе в Таллине. Леэн, Ану и Хильду назначили санитарками, Эрну - медсестрой.
Оформив документы, девушки собрались было идти разыскивать медсанбат, как вдруг Леэн сказала:
- Вы идите, а я останусь, мне надо кое-что разузнать...
Остались все.
Леэн разыскала дежурного по штабу, спросила, смущаясь:
- Вы ничего не слыхали о Пауле Хуубеле? Нет ли его здесь?
Дежурный - молодой лейтенант с какими-то бумагами в руках - с любопытством посмотрел на девушку. Взгляд его скользнул по старому полушубку, стоптанным валенкам.
- Пауль Хуубель? - переспросил он. - Не с юридического ли?
- Да! - радостно загорелись глаза Леэн.
- Высокий такой, худощавый?
- Да, да...
- Я знал его немного, мы вместе учились. Он, правда, шел курсом старше.. .
- Он здесь, в лагере?
- Этого я не знаю. Впрочем, постойте, я сейчас...
Леэн огляделась. Землянка не удерживала тепла.
Стены были покрыты толстым слоем инея. То и дело сновали офицеры и люди в гражданском, еще не получившие обмундирование. Воздух был пропитан крепким запахом махорочного дыма. Появился дежурный. Леэн ждала его.
- Пауль Хуубель здесь, только он сейчас болен.
Леэн выбежала на крыльцо, где ее ждали подруги.
- Он здесь!
И они поняли, о ком идет речь.
- Пауль здесь, - твердила Леэн, ускоряя шаг. Девушки едва поспевали за ней.
У землянки с красным крестом на входной двери они передохнули, потом робко спустились в полутемное помещение, сплошь занятое двухъярусными нарами, сколоченными из соснового кругляка. Нашли врача - пожилого, полнеющего человека, доложили о прибытии.
- Очень хорошо, - сказал врач. - Будем работать ... А жить вы будете в землянке. Сейчас вас поведут туда...
- Разрешите обратиться, - нерешительно сказала Леэн.
- Что еще?
- Пауль Хуубель, что с ним?
- Хуубель? - доктор сморщил лоб, бросил взгляд в угол землянки. - Хуубель Пауль?.. Плохо с ним ... Очень плохо ... А вы кто ему?
- Он мой... хороший знакомый ...
- Вот и будете ухаживать за ним через пару дней.
- А раньше нельзя его увидеть?
- Что вы, девушка! Сначала пройдите санобработку, устройтесь, отдохните... А увидеть раньше нельзя... Будем новое переливание делать. Нужна кровь...
- Я готова, если подойдет моя...
Через два дня Леэн стояла у постели Пауля. Худощавое лицо его теперь было совершенно изможденным. Он метался в бреду, и дежурная сестра то и дело поправляла ему подушку, одеяло.
- Уже вторые сутки температура сорок... - сказала она.
Так началось ее первое дежурство в медсанбате.
Леэн едва сдерживала слезы.
Ночью Леэн не отходила от больного. Пришла Хильда сменить ее, но она не хотела и слышать об этом. Так и сидели вдвоем до утра, пока снова не пришла сестра. Потом появился доктор, попросил всех удалиться.
У постели больного он пробыл долго, а когда отошел, на лице его было выражение безмерной усталости. Не глядя на сестру и санитарок, сел в углу землянки, задумался.
- Может быть, еще укол, доктор? - спросила сестра.
- Нет, нет, не надо, - глухо ответил доктор. - Он умер.
...Шли дни. Всегда веселая и задорная, Леэн была теперь замкнутой и рассеянной. Казалось, она стала на несколько лет старше... Все старания подруг отвлечь ее от горьких дум ни к чему не приводили. Но то, что не удавалось им, постепенно делали армейская жизнь, работа. Сутки были заполнены до предела. Кроме работы в больнице, ходили на тактические занятия, учились выносить "раненых" с "поля боя", посещали политзанятия, заготавливали в лесу дрова. Вечером, смертельно усталые, мгновенно за- сыпали.
Некогда было заниматься дневником, но все же 30 января Леэн сделала короткие записи февральских дней.
"Хорошо, что организована строевая подготовка. Можно немного двигаться. Я рада, что начинаются политзанятия, может, и мои знания пригодятся. В Красной Армии дают возможность много учиться. Каждый день политзанятия, читка газет, последних новостей, собщений Информбюро.
5 февраля. Мне уже 22 года! По рекомендации тов. Штейнерта и младшего политрука тов. Пири меня назначили руководителем санитарной группы. Правда, группа еще не организована, и мои обязанности точно неизвестны. Все выяснится в ближайшее время.
Вчера состоялось первое штабное комсомольское собрание. Меня избрали председателем собрания и потом - членом бюро. Я являюсь санитаркой. Выпускаю стенгазету. Нас, женщин, сейчас 26. Живем в тесноте, но в тепле.
12 февраля. Я теперь секретарь комсомольской организации медико-санитарного батальона. Пока нас здесь только 18 комсомольцев, но наверняка будет больше в ближайшее время.
Дежурю в больнице".
В медсанбате было довольно много комсомолок. Заботливыми руками девушек была создана та необходимая обстановка, в которой больные чувствовали себя почти нормально. И все комиссии, как бы ни были они строги, отмечали отличную службу младшего и среднего медперсонала, его подготовку к работе в боевых условиях.
В феврале дивизия начала получать обмундирование и боевое снаряжение. Девушки облачились в ватные мужские шаровары, - юбок не было, шинели, сапоги и шапки-ушанки - событие весьма радостное, если учесть, что их валенки, платки и шубейки давно пришли в полную негодность.
А дивизия все пополнялась и пополнялась. День и ночь шли тактические занятия, учебные стрельбы, походы. Казалось, все уже отработано, все освоено, но наступала строгая инспекторская проверка, выявлялись какие-то недоработки, начиналось все с начала.
 Анна Кульиан в период службы в 7-й
Эстонской стрелковой дивизии |
И еще страничка из летописи ее жизни: "3 марта. Меня назначили сестрой инфекционного отделения. Единственное, с чем не справляюсь, это - уколы. Но смелое начало - половина победы... В этой лагерной жизни бывает даже немного романтики. Катание на лыжах после многочасового рабочего дня ... Еще одно письмо от "спутника", который завязывает мне лыжные крепления.
9 марта. Мой дневник после перерыва снова увидел чернила. Вчера, 8-го Марта, провели лыжный кросс. Участвовало 6 женщин. Я выиграла (2,5 километра - 13 минут 30 секунд)".
Памятным для всей дивизии был день 14 марта 1942 года. Утром в открытом поле перед сооруженными еще зимой бараками и землянками выстроились части и подразделения. Построился и личный состав медсанбата. Послышалась команда "смирно!". В мартовском морозном воздухе зазвучали слова военной присяги. И каждый боец дивизии поклялся Родине в верности воинскому долгу.
Этот день для Леэн был памятным вдвойне. Она дала присягу Родине и получила предложение ехать учиться на краткосрочные курсы медсестер. Но случилась досадная неприятность, о чем она сделала запись в дневнике:
"19 марта. Я заболела. Температура 39 градусов. Вечером было 40. Вчера меня посетили Аркадий и доктор Мяги. Сегодня заходили все, кроме Бирги. Доктор Маак предполагает, что у меня грипп или крапивница. Возможно, что-то другое. Он промолчал. Очень большая слабость. Нет сил писать.
20 марта. Сегодня утром температура спала. Чувствую, что ничего серьезного нет. Как прекрасно, что могу идти на фронт. В голове немного шумит...."
Фронт был по-прежнему далеко. Теперь в основу плана учений легла "Одномесячная программа ускоренной боевой подготовки стрелковой дивизии". Однако поговаривали, что это не последняя программа.
А Леэн рвалась на фронт...
И тут произошло событие, круто изменившее жизнь подруг. 10 апреля девушек вызвали в штаб, беседовали с каждой в отдельности.
Помня о присяге, преисполненные сознанием воинского долга перед Родиной, Леэн, Эрна, а также Хилья и Айли из медсанбата, Людмила Федорова и еще некоторые девушки и юноши из Эстонской дивизии отправились в дальний путь, к берегам родной Балтики, в осажденный врагом Ленинград, в распоряжение штаба Краснознаменного Балтийского флота.
Они, эти девушки и юноши, шли туда, где труднее. Нет, они не искали романтики. Они знали: Ленинград - это передовая линия фронта. А кто в те суровые дни отказался бы от возможности быть на передовой? Не было таких людей и в Эстонской стрелковой дивизии. Но в Ленинград поехала лишь небольшая группа. Офицер, беседовавший с ними, интересовался знанием иностранных языков, сам хорошо говорил по-немецки. Все это было чем-то новым, необычным. Девушки и парни ни о чем не расспрашивали сопровождавшего их офицера, но догадывались: предстоит встреча лицом к лицу с врагом.
| << Назад | Вперёд >> |