Докурив цигарку, председатель сказал:
- Ну что ж, товарищи женщины, на каком языке будем объясняться? На литовском, латышском или эстонском? Давайте на русском, поскольку никаких языков я больше не знаю...
- Поймем как-нибудь! - сказала с акцентом одна из эвакуированных. Была она в тонком летнем пальто и летних туфлях, словно собралась на прогулку.
Председатель внимательно посмотрел на нее, перевел взгляд на других женщин.
- Одеты вы все, прямо скажем, не для уральской зимы. И не для колхозной работы... Попробуем помочь. Тут мы кое-что собрали - полушубки, валенки, фуфайки, шали... На первое время получите продукты - муку и картошку, а дальше, известное дело, по трудодням авансировать будем. Теперь к делу. Записывайтесь, у кого какое призвание. На ферму надо пятерых, на полеводство - пятнадцать, к телятам - троих, в свинарник - человек десять, на другие работы... Нет ли среди вас бухгалтера или счетовода, трудодни учитывать?.. Вот вы, девушка, образованная, наверно? - посмотрел председатель на Леэн.
- Я учительница.
- Вот и хорошо. Садись-ка за стол и записывай, табельщицей будешь.
Председатель протянул Леэн лист серой оберточной бумаги и карандаш. Женщины зашумели, выбирая себе "профессию".
- Запиши меня к телятам, - шепнула Анна. - Я всю жизнь мечтала быть телятницей.
- И нас, - попросили Эрна и Хильда.
"Анна Кульман, Хильда Тальтс и Эрна Пент - телятницы", - записала Леэн и шепнула сестре:
- Все равно будем работать вместе, мне это занятие совсем не нравится.
Список был готов, когда в правление вошел человек на костылях и остановился на пороге.
- Кузнецов, Иван Андреевич! - представил председатель вошедшего. - Мой заместитель, парторг, бригадир животноводов ...
- Враг лодырей и лежебок! - закончил бригадир.
Кузнецов был немолод, с темным морщинистым лицом, резкими движениями и строгим взглядом.
- Председатель, небось, наобещал вам золотые горы! - громко сказал он, пробираясь к столу. - Он у нас человек сердечный... Не обижайтесь, если не все будет хорошо... Особенно с продовольствием. Сами знаете - война! Вот сегодня отправили обоз с зерном сверх всяких планов... А чего это вы так смотрите на мои костыли? - вдруг обратился он к сидящим на ближних лавках женщинам. - Это еще с той, гражданской. В эту войну не довелось... к сожалению...
Сидя у стола, Леэн увидела вдруг в дальнем полутемном углу Розовощекого. Тут она вспомнила, что он не записался ни на какие работы. А бригадир между тем продолжал:
- Навоз будем вывозить, приведем в порядок фермы, кое-что отремонтируем, только вот мужиков что-то среди вас не вижу...
- А я-то кто?! - услышали женщины, и через порог шагнул Конон Игнатьевич. - Я, можно сказать, на все руки. Давай, бригадир, топор поострей да щи погорячей!
- Насчет топора - обеспечим, а вот насчет щей - не обещаю даже холодных. Довольствуйся, отец, картошкой!
- Это ж я так, к слову... - смутился старичок.
- Одного мужика маловато! - сказал бригадир.
- А вот еще один, только пока не ясно, мужик он или баба, надо бы проверить! - сказал Конон Игнатьевич, кивая на Розовощекого.
- Эй, друг, не стесняйся, выходи на свет! - крикнул бригадир.
Розовощекий бочком пробрался к столу, прищурился на освещенное солнцем окно, вздохнул.
- Как фамилия-то?
- Оболенский, товарищ бригадир.
- Ишь ты, фамилия красивая, а получается некрасиво, а? Запиши его, девушка, скотником, навоз на телеги наваливать...
Женщины уже стали расходиться, когда в правление вошел Юрий Черных. С ним была какая-то девушка с заплаканным лицом.
- Комсомольцы, останьтесь! - крикнул он и подошел к столу. - Проведем собрание!
Юра достал записную книжку, переписал всех, передал листок своей заплаканной спутнице.
- Открывай собрание эвакуированных комсомольцев.
- Не буду я открывать, какой я секретарь! - и девушка снова расплакалась.
- Видали?! - Юрий забарабанил пальцами по столу. - Перестань сейчас же реветь, Маруся. Познакомься хоть с новыми комсомольцами.
Маруся вытерла слезы, встала и улыбнулась:
- Комсомольское собрание считаю открытым... На повестке дня - выборы нового секретаря...
- Ты что, очумела? - подпрыгнул секретарь райкома. - Чего еще выдумала?.. Здесь же меньше половины организации. И потом - кто тебе велел такую повестку объявлять?
Маруся опустилась на скамейку, закрыла лицо руками и снова разревелась.
- Завтра проведем собрание и выберем нового секретаря, - сказал, секретарь райкома. - Так дальше нельзя... Ревет, понимаете, день и ночь. А отчего? Витьку, видите ли, в военкомат вызвали... А что будет, когда твой Витька на фронт поедет?.. Нельзя так. Время сейчас суровое, и переживания свои надо при себе держать.
Девушки чувствовали себя неловко. Ведь так хотелось поговорить о том, как быть дальше, как лучше организовать комсомольскую работу. Особенно не по себе было Леэн. Еще в дороге, под стук колес, думала она о первом собрании эвакуированной молодежи, о том, с чего начинать на новом, незнакомом месте. Нет, она не представляла себя в стороне от общественных дел. Год комсомольской работы в Таллине многому ее научил.
Вдруг на стене захрипел репродуктор. И сразу смолкли голоса.
"От Советского информбюро.
В течение 20 октября шли бои на всем фронте и особенно напряженные на Можайском, Малоярославецком и Таганрогском направлениях. На Западном фронте немецко-фашистские войска, поддержанные крупными соединениями танков, предприняли несколько ожесточенных атак на наши позиции. Наши войска атаки немцев отбили.
За 19 октября уничтожено 23 немецких самолета. Наши потери 7 самолетов".
- К Москве подбираются, гады! - сказал Юра, сжав кулаки.
- А как сейчас Ленинград? - тихо спросила Леэн.
- Бомбят Ленинград сильно... да вот вам газета, читайте, - сказал Юрий, протягивая Леэн измятую "Комсомольскую правду". - Вообще-то газеты в колхоз идут, да вот укараулить их не всегда удается. Зачитывают до дыр, а потом на раскур старики конфискуют.
Анна собралась и ушла с Эрной, Хильдой и девушками-латышками в телятник. В правлении остались лишь Леэн и Юрий.
- Вот что, Лена, - серьезно сказал Юрий. - Быть тебе секретарем... Девушка ты серьезная, грамотная, так что лучше и не надо.
- Что вы, Юрий Митрофанович, я же еще ничем себя не проявила, да и по-русски плохо говорю.
- Проявишь ... Через два дня я ухожу. На фронт. За меня будет второй секретарь Лида Замятина. После познакомитесь. А завтра тебя изберем. Я хочу спокойно уехать. - Юрий замолчал. Прошелся по комнате. Тихо сказал: - Камарушка - моя родина...
- Меня же никто не знает, и я тоже никого...
- Узнаешь. На собрании и познакомишься. И тебя узнают... Ты ведь, кажется, была пионервожатой, затем комсоргом ЦК комсомола в школе...
Да, так оно и было.
... В стенах бывшей учительской семинарии (ныне - Тартуское педагогическое училище) Леэн и ее лучшие подруги Ренате Яннус и Ксения Тармисте первыми вступили в комсомол и получили временные комсомольские билеты. Они были отпечатаны там же, в училище, на пишущей машинке: ведь тогда Эстонский комсомол еще не был принят в состав Всесоюзной организации. Вручая девушкам билеты, секретарь комсомольской организации Э. Миккельсаар сказал: вступление в комсомол - это лишь первый шаг по правильному пути жизни, и он надеется, что и последующие шаги будут правильными. Тут же кто-то из комсомольцев в шутку возразил секретарю словами Яна Райниса: "Первый шаг за порогом - половина пути". Комсорг немного подумал и согласился. Действительно, это так, потому что до первого шага, сделанного в тот день, принятые в комсомол уже прошли часть пути. Это были годы тревог, сомнений и надежд...
На комсомольском собрании было шумно и весело. После философских рассуждений о второй половине пути комсомольцы принялись вырабатывать план воспитательной работы среди "болота". Дело в том, что из ста студентов училища треть без колебаний вступила в комсомол. Это были, главным образом, дети рабочих и мелких чиновников, а ныне - государственных служащих. Но примерно столько же было и колеблющихся, соблюдавших пока нейтралитет. Их-то комсомольцы и называли "болотом". Остальные были открытыми врагами революции. Они устраивали хулиганские выходки против прогрессивных преподавателей, пытались терроризировать комсомольцев и предсказывали скорую гибель Советской власти. Задача была такая: изолировать "болото" от этой части молодежи, привлечь его на свою сторону и добиться перевеса сил в пользу комсомольской организации.
Борьба была бескровной, но ожесточенной.
А молодая Советская власть с каждым днем набирала силы. Шла подготовка к выборам в Государственную думу. Леэн активно в ней участвовала. По заданию комсомольской организации она вместе с подругами по училищу обходила дома тартусцев и вела агитацию за кандидатов в депутаты Думы, среди которых был и Аркадий Уйбо, муж ее старшей сестры Веры.
Трудящиеся Тарту избрали Аркадия Уйбо членом Государственной думы, и вскоре он, Вера и Леэн переехали в Таллин. Некоторое время спустя Уйбо стал народным комиссаром государственного контроля.
Лето пролетело незаметно.
Центральный Комитет комсомола Эстонии послал Леэн своим комсоргом в таллинскую 4-ю среднюю школу. Леэн быстро освоилась здесь. Энергичная, инициативная, она смогла предложить старшеклассникам много интересного, общественно полезного. И главным в своей работе Леэн считала личный пример.
В свободное время юноши и девушки занимались в кружках Осоавиахима. Девушки учились на курсах медсестер - училась и Леэн. Юноши увлеклись стрелковым спортом - среди них была и Леэн. Наиболее смелые и ловкие овладевали парашютным спортом. Первый прыжок с парашютом совершила и Леэн.
А осенью Леэн поступила на последний курс Таллинской учительской семинарии (ныне педагогический институт им. Э. Вильде). Это был год коренной ломки старых традиций и педагогических догм, как в зеркале отражавших идео-логию рухнувшего буржуазного строя.
Враждебно настроенные к Советской власти педагоги покинули институт. На кафедры поднялись люди, хорошо понимавшие новые задачи. Один из таких педагогов свою первую лекцию по истории начал словами: "Свежий ветер с востока очистил затхлую атмосферу в классах нашего училища..." Лекция об исто-рических связях эстонского и русского народов была встречена аплодисментами.
И вот уже позади последний год учебы. Вручены дипломы с гербом молодой советской республики. Леэн получила назначение в одну из начальных школ Тартуского уезда. В ближайшее воскресенье она отправилась туда.
Был погожий летний день - двадцать второе июня 1941 года. Старенький автобус весело бежал по пыльной дороге. На душе было спокойно и радостно. Леэн пыталась представить себя учительницей, но из этого ничего не получалось ...
Крестьяне, ехавшие из города на свои хутора, не обращали на девушку никакого внимания. Но Леэн казалось, что они неодобрительно поглядывают на нее. "Доверят ли они мне своих детей? Не сочтут ли меня слишком молодой для такого серьезного дела?"
Автобус остановился. Леэн спрыгнула на дорогу и пошла к речке. Тропинка вывела ее к двухэтажному деревянному зданию школы. В просторном дворе - тишина. Только жужжат пчелы над одиноким ульем и заливается в небе жаворонок. Леэн поднялась на высокое крыльцо, оглянулась вокруг. С двух сторон школу об-ступал сосновый бор. Вдали белела дорога, по которой она приехала, а за ней волновалась рожь. Справа в камышах - речушка. Родная, мирная природа, любоваться которой никогда не устанут глаза.
- Школа закрыта, милая барышня!
Леэн повернулась на голос. Возле крыльца стояла полная женщина с ведрами в руках.
- Уж не вы ли будете нашей новой учительницей? - спросила она ласково.
- Да, я хотела посмотреть свою школу... Моя фамилия Кульман, а зовут - Леэн.
- А я здесь сторожихой и уборщицей, Алиде меня зовут, - женщина поставила ведра на ступеньку. - И живу здесь же... Да я сейчас открою!..
Алиде достала из кармана фартука ключ и отомкнула дверь.
Они вошли и поднялись на второй этаж в учительскую. Потом Алиде провела Леэн в самый конец коридора и распахнула перед ней дверь.
- Это ваша квартира. А я живу напротив.
Большая светлая комната была завалена разным хламом - ломаными стульями, старыми тетрадями, потрепанными книгами. На подоконниках - толстый слой пыли.
- Уж вы извините, давно не убирали. Кладовая здесь у нас была, учитель ведь не жил, вот и беспорядок... А я как узнала, что вас назначили, так и решила прибрать до вашего приезда ... Да не успела...
- Знаете что, Алиде, давайте вместе уборкой займемся.
- Что вы, что вы, барышня!.. Сейчас муж мой придет, мы с ним и вынесем всю рухлядь на чердак.
Минут через десять внизу послышались тяжелые шаги, заскрипела лестница, и в коридоре появился сутулый человек. Он остановился передохнуть, а затем, держась за сердце, медленно пошел им навстречу.
- Уж не хватил ли ты, Юхан, лишнего? - добродушно спросила Алиде.
Юхан машинально пригладил редкие седые волосы, удивленно посмотрел на Леэн и, задыхаясь от волнения, произнес:
- Война...
...Вечером за ужином мать молчала, а сестры обсуждали, что делать дальше. Решили завтра же ехать в Таллин. Мать не перечила: знала - не удержать ей теперь никого возле себя. Разве что Регину... На прощание попросила:
- Только не расставайтесь.
В Таллине, в квартире Аркадия Уйбо на Тоомпуйестеэ, состоялся семейный совет. Решили: Борису и Агу идти в военкомат, не ожидая повесток. Леэн и Ану - в госпиталь, ухаживать за ранеными и больными. Веру, ожи-давшую ребенка, - эвакуировать в тыл.
Да, так оно и было, хотя Юра Черных и не знал всех подробностей комсомольской биографии Леэн.
Через день в правлении собрались комсомольцы - человек тридцать пять - и избрали Леэн секретарем комсомольской организации.
Леэн предложила создать детский садик, чтобы освободить женщин-матерей для колхозных работ; взять шефство над школой и в первое же воскресенье отправиться в лес за дровами, потому что надо было обеспечить и учителей и ребят топливом хотя бы на первый холодный месяц; вечерами обходить все дома и знакомить колхозников с утренними и вечерними сводками Совинформбюро, с положением в тылу.
- Главного мы не записали, - сказала Леэн, - но, я думаю, и не надо записывать. Это - о нашем личном труде в колхозе. Всем ясно: будем работать так, чтобы не было стыдно перед теми, кто сейчас не жалеет жизни в борьбе с врагом.
- Молодец, Лена, - громыхнув костылями, сказал Иван Андреевич Кузнецов. - Если сделаете и половину того, что записали, честь вам и хвала! Помещение для детсада беру на себя. Лошадей в лес выделю. Газетами обеспечу. Работайте!..
Юры Черных уже не было. На собрание пришла Лида Замятина, второй секретарь райкома - черноволосая молчаливая девушка в стареньком сером пальтишке. Она рекомендовала Леэн секретарем, а потом молча сидела и слушала. Но в самом конце собрания попросила слова:
- Вот что, девчата. Лена правильно сказала: не стоит записывать то, что само собой разумеется.
Всего на бумаге не учтешь. Да и незачем. В нашей жизни еще не раз будут такие моменты, когда потребуется много мужества и стойкости, чтобы выполнить и один, и второй, и третий не записанный в решении пункт.. . Вот, к примеру, в Камарушке уже появились первые вдовы и первые сироты. И за трудовыми делами мы не можем, не должны забывать о большом горе этих людей. Будьте же всегда их самыми близкими друзьями... Этого ведь не запишешь ни в одном решении, это должно быть в сердце.
Не надо записывать и то, что мы, комсомолки, в любое время должны быть готовы одеть солдатские шинели. Битва идет не на жизнь, а на смерть. Враг, безусловно, будет разбит. Но, возможно, потребуется заменить мужчин-санитаров, мужчин-связистов, мужчин-зенитчиков... А потому давайте овладевать военными профессиями...
Лида говорила спокойно, просто и убедительно. Леэн слушала ее и думала о том, как много еще впереди больших и трудных дорог.
И снова в этот вечер сквозь треск в громкоговорителе доносился из далекой Москвы голос Левитана:
"В течение 23 октября наши войска вели бои на всем фронте. На Можайском и Малоярославецком направлениях немецко-фашистские войска предприняли ряд ожесточенных атак на наши позиции. Атаки немцев были отбиты с большими потерями для врага. За 22 октября уничтожено 37 немецких самолетов. Наши потери - 11 самолетов..."
Можайск и Малоярославец - ведь это Подмосковье! Что-то будет завтра, как там Москва?
- Фашистам никогда не быть в Москве! - громко, уверенно сказала Лида.
- Мало того, - скручивая цигарку, добавил Иван Андреевич. - Наши разобьют немцев и под Москвой, и на юге, и погонят их в Берлин, и там прикончат... Уж вы, девчата, поверьте мне, старому солдату. Бывали мы и в Берлине, и в Париже.
И посветлели лица девушек, как будто эти слова произнес не колхозный бригадир, а полководец, хорошо знающий истинное положение дел на всех необъятных фронтах от моря до моря.
... В середине октября ударили морозы. И оказалось, что зима застала колхоз врасплох. На бревенчатых стенах осел иней. Тощие телята уныло смотрели на хлопоты новых хозяек. Через дырявую крышу сыпался снег. Не лучше было и в школе, и в амбарах, где сортировали в то время семена. Всюду были прорехи, всюду недоставало мужских рабочих рук.
Именно в эти дни Леэн восстановила в своем дневнике события последних дней:
"17 октября. Мужчин нет, осенние работы не закончены, а уже мороз. Наша помощь оказалась очень кстати. Вытаскивали снопы из-под снега, молотили хлеб. Некоторые работали на ферме. Я стала телятницей.
18 октября. Предложила открыть детские ясли-сад, чтобы матери могли спокойно работать. Правление колхоза согласилось. Меня назначили заведующей. Выделили квартиру. Все 30 человек из нашей группы стали изучать историю партии, учить русский язык, заниматься художественной самодеятельностью. Нас разделили на 10 групп для устройства на квартиры. Нас трое: я, Ану, Тальтс. Устроились. На большом столе наши книги, альбомы. Кусочек дома. На этом же столе наш постоянный спутник - шахматы. В углу кровать, где мы спим втроем.
Выбрали в комитет комсомола (получила 16 голосов). Я рада, что избрана в комитет. Теперь буду иметь право влиять на решение вопросов. Очень заняты подготовкой к празднику Великого Октября. Каждый вечер мечтаем о возвращении в родную Эстонию.
25 октября. Вчера был мой первый доклад по истории партии. Не ожидала, что окажется так много слушателей.
30 октября. Думаю, что я могла бы быть ласковой матерью и любящей женой. Но эти мысли и чувства надо запрятать подальше. Идет война. Надо заставить себя направить все чувства для более нужной цели. Мы с Хильдой работаем в садике. Эрна ходит на ток. Наши парни отправлены на лесозаготовки. Мы, эстонцы, не можем привыкнуть к уральским морозам. Одежда и обувь поизносились".
Ану, Эрна, Хильда и прежний комсорг Маруся Иванова, не ожидая помощи от правления, сами принялись за утепление телятника - носили в ведрах глину, замешивали ее красными от холода руками, замазывали щели. Потом достали извести и побелили. Телятник преобразился, повеселели и его обитатели.
Леэн часто навещала подруг, помогала им. А Хильда помогала Леэн в детском садике. Ребятишек набралось в нем порядочно, дом ходил ходуном. И все-таки, несмотря на усталость, Леэн была довольна: комсомольцы сделали все, чтобы выполнить свое решение.
Домой девушки приходили поздно и совершенно разбитые. Молча ужинали, кормили ребятишек хозяйки, мгновенно засыпали. Когда случалось справиться с делами пораньше, учили русский язык с помощью учительницы местной школы, даже устраивали вечера художественной самодеятельности.
Раз в неделю, по воскресеньям, хотя это и был рабочий день, в правлении колхоза собирались почти все комсомольцы, приходил Иван Андреевич с "Кратким курсом" под мышкой, и начинались занятия по изучению истории партии. Тогда кто-нибудь приносил патефон, и после занятий звучала музыка. Девушки танцевали, а Иван Андреевич сидел в углу и пристукивал в такт костылем. Потом репертуар расширился: Леэн и Эрна помогли гармонисту подобрать мелодию "Вяндраской польки" и "Тульяка" и научили этим танцам других девушек. Получалось так хорошо, что решили однажды выступить после общего собрания. Колхозники долго аплодировали и танцам, и игре Леэн на скрипке, и гармонисту.
После доклада Леэн на семинаре по истории партии 25 ноября Иван Андреевич поручил ей проводить дальнейшие занятия. В эти дни появляется новая запись в дневнике:
"4 ноября. Наша тройка не только работает. У нас хватает энергии на разное. Хильда руководит хором, я провожу занятия по истории партии, Ану помогает везде и всюду.
20 ноября. Детсад закрыли, на его месте открыли общежитие. Работаю телятницей и свинаркой. Каждый день освобождаю человека для отдыха. Каждый день новая группа животных. Два дня у меня на попечении маленькие и средние телята, два дня - свиньи, два дня - большие телята. Тяжело в общежитии, но мне нравится. Учусь быть сдержанной, считаться с другими. Так стираются недостатки в моем характере.
4 декабря. Вечер 1 декабря провели в школе, освещенной луной. Пели "Красный флаг". Звучало угрюмо, но торжественно. Минутным молчанием почтили память погибших. Тов. Велдре, старый коммунист, произнес речь. Хильда прочитала горьковского "Буревестника".
Однажды декабрьским вечером в правление пришло особенно много народу. Теперь все, у кого не было радио, собирались здесь и ждали с нетерпением передачи "В последний час". Никто не знал, будет ли такое сообщение, но люди ждали, чувствовали: должно же быть, наконец, что-то важное... Из репродуктора раздавались марши - один, другой, третий. И вот торжественный голос Левитана:
"Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы... Поражение немецких войск на подступах к Москве...
С 16 ноября 1941 года германские войска, развернув против Западного фронта 13 танковых, 33 пехотных и 5 мотопехотных дивизий, начали второе генеральное наступление на Москву..."
В помещении стояла тишина. Старики дымили цигарками и поглядывали вокруг с видом пророков, давно предсказавших сегодняшнюю радиопередачу.
А Левитан продолжал:
"...Шестого декабря 1941 года войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок. В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и постепенно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери".
Леэн примостилась у края стола и быстро записывала сообщение. Ведь завтра надо будет рассказать всем, кто не слышал!
| << Назад | Вперёд >> |