Сестры Кульман, Хильда и Эрна стояли на деревянном крыльце, наблюдая за происходящим. Часа через полтора начал стихать гул голосов, телеги и автомашины потянулись прочь: по проселкам - в горы, по шоссейке - вдоль железнодорожного полотна, в сторону районного центра. Мимо прогромыхала телега. На охапке сена полулежал Розовощекий и размахивал кнутом. Позади "кучера" сидела пожилая женщина в фуфайке и ругалась на чем свет стоит:
- Тихо, тихо, окаянный, загонишь кобылу-то!. . Да останови ты, надо бы еще троих захватить!..
- А вы чего рты пораскрывали? - вдруг услышали девушки и, разом повернувшись, увидели высокого парня в шинели, с брезентовой полевой сумкой через плечо. - Куда вы записаны?
- Мы не знаем...
- Вас что, не выкликали?
- Мы не слышали, - виновато сказала Хильда.
- Эх! - крякнул парень. - Ведь была же телега из "Ленинского пути"... Тетка Фрося приезжала ... - И он куда-то побежал, на ходу расстегивая сумку.
Минут через пятнадцать у вокзала появилась уже знакомая телега. Но теперь вожжи держала пожилая женщина, а длинный в армейской шинели ей что-то выговаривал. Потом обернулся, поманил девушек.
- Садитесь, путь неблизкий. - Белозубо улыбнулся. - Я ведь не представился. Зовут меня Юра, фамилия - Черных, секретарь райкома комсомола. Вот послали уполномоченным ...
Дорога шла в гору. Лошаденка едва перебирала ногами. Девушки спрыгнули на выбеленную солнцем дорогу и пошли рядом с уполномоченным. Сошла и тетка Фрося. В телеге остался один только Розовощекий.
Скоро догнали какого-то человека с сундучком на плече. Человек сошел на обочину, уступая дорогу, и, когда телега поравнялась с ним, громко закричал:
- Эва, вояка-то наш восседает на троне, точно царь Горох!
Девушки с радостью узнали в путнике Конона Игнатьевича. А "царь Горох" засопел и отвернулся.
Сундучок у старичка отобрали и положили в телегу.
Добирались часа три. Миновали большое село Ункурду километров шесть ехали лесом, уже потерявшим свою пышную листву.
Лес кончился. По обе стороны дороги у подножья гор раскинулись широкие, наполовину убранные поля. Кое-где еще стояли копны неубранной ржи.
- А вот и наша Камарушка, - приветливо сказала тетка Фрося.
У первой же избы Юрий распрощался:
- Забегу к председателю, а потом проведаю, как устроились!
Деревня была небольшая, все дома кряжистые, рубленые бревно к бревну, с резными наличниками и аккуратными крылечками. У одного такого дома тетка Фрося остановила телегу и сказала:
- Девушки - сюда, а вы, батя, в следующий дом - к Панасенко.
Она взошла на крыльцо и крикнула в приоткрытую дверь:
- Принимай гостей, Нюшка!
В темных сенях пахло кислым тестом. Хозяйка провела девушек в маленькую горенку:
- Располагайтесь пока, а там, может, и еще жиличек пришлют... Тесновато у нас в деревне, да где просторно сейчас? Народу тьма-тьмущая за Урал прет... Эх, зверь лютый, ни дна бы ему, ни покрышки...
Хозяйка вышла, уже из сеней крикнув:
- Вода тут в сенях, картошка и молоко - в печи, я на ферму пошла!
Девушки сели на край кровати и только сейчас почувствовали, как ноют от усталости ноги, как хочется помыться и выспаться. Сидели тихо, не ше-велясь.
- Тетя Фрося назвала хозяйку Нушкой... Это что, фамилия или имя? - шепотом спросила Ану.
Леэн оторвала взгляд от своих стоптанных грязных туфель, тяжело вздохнула.
- Не знаю, Ану, должно быть, имя... Только не Нушка, а Нюшка, так, кажется... Я и разглядеть ее не успела, торопилась она очень...
Вспомнились слова хозяйки о воде, картошке и молоке. Очень захотелось есть. Но сильнее голода была усталость. Сидели, молчали, разглядывали комнатушку.
Напротив кровати стояли три топчана. В единственное окно заглядывал большеголовый подсолнух. А вдали синели горы, покрытые лесом.
- Хорошо здесь, - прошептала Эрна.
Леэн согласно кивнула, а затем вдруг встала, сорвала косынку и замахала ею над головой.
- Привет, Урал, здесь куется твоя смерть, распроклятый Гитлер!
- У вас что, уже собрание? - услышали они знакомый голос. - Можно к вам?
- Палун! - весело крикнула Леэн.
- Что, нельзя? Я позже ...
- Нет, нет, пожалуйста! - повторила она по-русски.
Юрий вошел. Осмотрел комнатку, зачем-то пощупал переборку и спросил:
- Устроились хорошо?
- Очень.
- Ну, желаю счастья. Отдыхайте. Комсорг живет напротив. Становитесь на учет - и за дело. До скорого.
- Юрий, - остановила его Анна. - Что такое есть Нюшка, вы можете нам разъяснить?
Юрий недоуменно посмотрел на девушек, а когда понял, - расхохотался.
- Это же имя вашей хозяйки! А правильно - зовут ее Анной, Анна Степановна Кузнецова... Вы ее не стесняйтесь: душа-человек!.. Приходится мне дальней родственницей. Кстати, очень хорошая телятница. Да, чуть не забыл! У моих стариков парнишка ваш один остановился, эстонец, по-русски почти не говорит. Может, знаете? Комсомолец он или нет? Фамилия его... - Юрий достал из сумки листок бумаги. - Вот. Ребане... Артур.. 1925 года рождения...
- Ребане? - переспросила Леэн. - Уж не сын ли Юхана Ребане с Хяэдемеэсте? .. Передайте ему, пожалуйста, пусть придет к нам... Я, кажется, его знаю. Это сын одного батрака ...
Юрий ушел, пообещав прислать Артура.
Девушки обошли дом. Скромная обстановка, большая печь, наспех расстеленные половики, сметенный в угол мусор, старая одежда на вбитых в стенку гвоздях... Принялись за уборку. Потом развязали свои узелки, помылись, причесались перед осколком зеркала, обнаруженным на подоконнике.
В сенях скрипнули половицы. Кто-то осторожно постучал. Леэн открыла дверь, и через порог шагнул худой высокий парнишка в стареньком клеенчатом плаще.
- Артур! - всплеснула руками Леэн. - Как же я тебя в поезде не видела?.. Проходи, садись...
- А я заболел в дороге и не выходил на станциях, - ответил юноша, глядя себе под ноги.
- Но как ты попал в Таллин? Как эвакуировался? А где отец?
- Отец остался... Был в истребительном батальоне, а теперь не знаю, что с ним... Я искал тебя в Таллине - не нашел, в Ленинграде - тоже не нашел ... А помнишь, как ты последний раз на хуторе у нас была, про Советскую власть рассказывала? Я после того решил ехать в Таллин, на токаря учиться. Немного поработал на "Крулле", а потом вот ... Буду теперь в армию проситься.
- Выдумал! У нас хватает в армии взрослых. Тебе еще учиться надо!
- Успею!
Артур встал.
- Завтра всем надо в правление колхоза. Работу распределять будут, - сказал он. - А я уже договорился. Сразу в мастерскую МТС утром поеду. По специальности...
Встреча с Артуром воскресила в памяти Леэн целый период ее жизни в Пярну у приемных родителей - Фрица и Лейды Берзинов.
То был год бурных революционных событий. Однажды Леэн приехала в Пярну из Тарту, из родного дома с твердой уверенностью больше никогда не бывать здесь, в этом роскошном двухэтажном особняке. Шторы на окнах были опущены, в саду старый садовник колдовал над кустом роз.
Девушка издали поприветствовала его и поднялась на крыльцо.
В комнате Лейды Берзин стоял резкий запах духов и нашатырного спирта. Сама госпожа Берзин со страдальческим выражением лица лежала в постели.
- Наконец-то ты приехала! Прочти, пожалуйста, - простонала она, протягивая девушке смятую телеграмму. - От Фрица.
"Задерживаюсь Голландии домой приеду обязательно ждите меня Пярну".
- Мы остаемся здесь. Это ужасно! Я надеялась уехать с тобой во Францию.
- Ничего ужасного, - успокоила ее Леэн. - Никуда не надо ехать. Фриц вернется на родину. Он всегда говорил, что никогда не покинет ее, что бы ни случилось.
- Я совсем разбита, моя милая. Эти большевики сведут меня в могилу. Вчера они пришли сюда и вели себя возмутительно. Они допрашивали меня: куда отправился Фриц и что он сообщает о себе... Они хотят его арестовать, я это чувствую...
Леэн расхохоталась.
- Зачем им это?
- Отчего тебе так весело? Ты просто не понимаешь, насколько сгустились тучи над нашим домом!.. Какие-то чумазые дантоны и робеспьеры кричат на перекрестках, что земля должна принадлежать тому, кто ее обрабатывает. Как только немного приду в себя, немедленно поеду на хутор. Уж не установили ли и там Советскую власть?
- Думаю, что уже установили.
- Не дерзи, моя милая, этого не может быть!.. - В голосе госпожи Берзин зазвучал металл. - На моем хуторе будет моя власть! Кстати, благодаря твоему приезду я уже чувствую себя значительно лучше. Мы поедем в Хяэдемеэсте вместе, и чем быстрее, тем лучше...
Хутор Хяэдемеэсте представлял собой небольшое поместье, расположенное вблизи города, с хорошо возделанными полями и огородами. Дом на холме и сад в полгектара прятались за густым квадратом старых елей. Внизу голубело озерцо, на берегу которого была купальня, собственноручно сооруженная Фрицем. Сюда девчонкой приезжала Леэн с покойной дочерью Берзина Майгой на летние каникулы. Собирали землянику, вечерами учились играть на пианино, а Фриц, если он бывал дома, рассказывал страшно интересные истории про индейцев Перу, про кораблекрушения.
...Сразу же по приезде на хутор хозяйка с головой ушла в дела. Вызвала своих помощников и начала подсчитывать барыши. Леэн вышла на веранду, спустилась в сад и незаметно оказалась вблизи скотного двора. Заканчивалась вечерняя дойка. Доярки сливали молоко в бидоны, судачили, а их мужья, вернувшиеся с поля, отдыхали на бревнах возле коровника и мирно беседовали.
Некоторых из них она помнила, и они узнали ее.
- С приездом, госпожа! - сказал один из батраков. - Садитесь вот сюда. - Он вытащил из штабеля бревен чурбак.
- Спасибо. Только я такая же госпожа, как ваши жены - принцессы... - шутливо ответила Леэн, садясь. - Ну, как живем, господа крестьяне?
Батрак Юхан Ребане, уважаемый всеми на хуторе балагур и острослов, раскурив трубку, искоса взглянул на девушку.
- Какие же мы крестьяне, милая барышня, когда вся земля наша по цветочным горшкам разложена?
- А вы что же, ничего не слышали про земельную реформу?
- Краем уха слышали. Был тут волостной старшина. Говорит, Советская власть всем даст по три аршина.
- И вы поверили?
- Не такие уж мы простаки. Душой чувствуем - не то болтал старшина.. . Надавали ему слегка по шее... А вчера приезжал, говорят, человек от Советской власти, да мы в тот час косили за озером. Теперь вот думаем: как быть?
- А может, вы, барышня, что знаете? - спросил Артур, младший сын Юхана Ребане.
- За тем и приехала... - Леэн поднялась с чурбака и обвела взглядом притихших крестьян. Сейчас она скажет им самое главное. Волнение охватило ее, и она не могла с ним справиться. - Так вот, - начала она, - два дня назад, двадцать третьего июля, Государственная дума объявила, что вся земля есть достояние народа. Кулакам и прочей нечисти приходит конец. Теперь ни у кого нет права эксплуатировать вас. Каждый хозяин может иметь не больше тридцати гектаров. А излишки будут распределены среди батраков, безземельных и малоземельных крестьян... Ну, что скажете?
Крестьяне молчали, отводили взгляд в сторону. Наконец один из них насмешливо произнес:
- Красиво говоришь... Только подскажи еще, где денег взять?
- Никаких денег не надо, - улыбнулась Леэн. - Земля - она теперь ваша...
- Как это наша? Она же государственная!
Трудно пока крестьянам в этом разобраться.
Как так: государственная и вдруг народная? А может, плохо объяснила? - подумала Леэн. - Надо проще, чтобы поняли, что такое советское государство.
Доярки закончили свои дела и, рассевшись на бревнах, тоже стали слушать Леэн. Никто не уполномочивал ее говорить от лица Советской власти, но она чувствовала себя такой уполномоченной, говорила горячо, убедительно. Было уже поздно, когда расходились.
К Леэн подошли Юхан Ребане с сыном. Выколотив трубку о ствол сосенки, Юхан тихо спросил:
- А что, и у нашей хозяйки урежут землю?
- Я не знаю, сколько у нее.
- Гектаров шестьдесят.
- Значит, тридцать из них будут вашими, - ответила Леэн.
Юхан перевел взгляд на сына, хлопнул его по плечу.
- Понял, сынок, вот это и есть Советская власть... - А затем снова обратился к Леэн:
- Как же, извините, госпожа Берзин расстанется с землей?
- Ее переживания, очевидно, учитываться не будут.
- Ну хорошо, получим мы землю и скажем госпоже: "Будьте здоровы". Как же она сама обрабатывать свою землю станет?
- Это ее дело. Пусть нанимает рабочих и платит им, как укажет ей Советская власть. Или пашет сама.
- Хотел бы я посмотреть на нее за плугом! - не то серьезно, не то в шутку сказал Юхан.
И не подозревал в тот июльский вечер старый Юхан Ребане, что очень скоро будет он возглавлять Советскую власть в своей волости и собственноручно урезать землю госпожи Берзин. И что госпожа Берзин во время немецко-фашистской оккупации пошлет его, Юхана Ребане, на мученическую смерть. Не знал он всего этого. Да если бы и знал, все равно не свернул бы с пути, который перед ним открылся...
Клонился к закату третий день пребывания Леэн и Лейды Берзин на хуторе. Леэн сидела на скамье в саду и дочитывала потрепанный томик Горького на немецком языке, отрытый в книгах, привезенных Фрицем в давние времена. Здесь и отыскала ее госпожа Берзин. Она была явно не в духе. Села рядом с Леэн и, не глядя на девушку, сказала:
- Леэн, ты хорошо меня знаешь. Я старалась быть тебе матерью. Все, что есть у нас - твое... Даже без того, что отнимут большевики, тебе хватит на всю жизнь. Кроме того, я успела кое-что перевести за границу. Так скажи мне, милая, почему ты поднимаешь бунт против своих же покровителей? Мне кажется, что это непорядочно и, наконец, просто подло...
Только сейчас она взглянула на Леэн. Та была спокойна. Слова Лейды, казалось, не произвели на нее никакого впечатления. Леэн отложила книгу, вздохнула:
- Спасибо за откровенность. Я ждала этого. Прежде всего, о подлости... Нет, нет, не перебивайте меня... У нас с вами разные понятия о подлости и порядочности, о добре и зле. По-вашему, подл тот, кто посягает на вашу собственность. А откуда она у вас? Разве вы работали когда-нибудь? Земля для вас - источник дохода. Люди, батраки, обрабатывающие ее, кормят вас...
- Ты начиталась большевистских газет, Леэн!.. Это я кормлю батраков! И вообще, Леэн, мы с тобой говорим на разных языках. Нам трудно понять друг друга.
- Этих трудностей легко избежать. Завтра утром я уезжаю домой. Навсегда... Хотя нет, я еще приеду попрощаться с Фрицем. Поблагодарю его за заботу и все хорошее, что он сделал для меня... Спокойной ночи, Лейда!
Леэн встала и направилась к веранде. Она чувствовала на себе взгляд Лейды, но так и не обернулась.
Рано утром Леэн отправилась в Тарту и к вечеру была уже дома.
- Насовсем, - сказала она матери.
Ночью Леэн лежала в своей жесткой постели рядом с маленькой Региной, и ей казалось, что вовсе и не было никакой разлуки с матерью. Что жизнь у Фрица и Лейды, летние поездки то за границу, то на хутор госпожи Берзин были лишь недолгой экскурсией в незнакомый, чуждый ей мир. Первый шаг в него был сделан бессознательно: мама сказала, что так будет лучше. Потом она поняла, что этот мир полон эгоизма и лицемерия. Восемь лет была она связана с ним, а рассталась без сожаления.
...Поздно вечером в сенях загремели ведра. Вошла Анна Степановна с двумя заспанными мальчонками. Ребятишки мгновенно полезли на печь и начали там возню, а хозяйка скинула ватник, бросила его в угол, тяжело опустилась на скамейку, обвела комнату внимательным взглядом.
- Девчата, вы не спите?!
Девушки вышли из каморки.
- Сейчас я вас буду ругать, - серьезно сказала хозяйка. - Порядок в доме вы навели, за это спасибо, а почему в печь не заглянули? Я же сказала - молоко и картошка в печи... Вам, что, няньку надо? А ну живо ужинать.
Мальчишки мигом скатились с печи и оказались за столом.
- Ухват, ухват возьми, - прикрикнула хозяйка на Ану, которая безуспешно пыталась достать из печи чугунок с молоком. - Как тебя звать-то?
- Анной.
- Выходит, тезки мы! А тебя? - обратилась она к Леэн.
- Леэн.
- Лена, значит?
- Все равно.
- Сестры будете?
- Близнецы. А они - Эрна и Хильда.
Сели за стол. Мальчишки, упершись подбородками в край стола, шмыгали носами и сердито поглядывали на жиличек.
- Где же вы были целый день? - спросила Леэн, погладив по взлохмаченной голове младшего, лет пяти.
- Горе с ними, - вздохнула мать. - Мы как живем: сами на работу, а ребятишек разносим по хатам. Кто хворый, старый, дома сидит, тому и несем. Так вот и перебиваемся.
Девушки основательно проголодались. И, конечно, это не укрылось от глаз хозяйки.
- Ешьте, девчата, ешьте, - повторяла она. - Я угощать не мастерица. И давайте договоримся: будете сами хозяйничать. Картошка в подполе, вон лаз возле печи, молоко соседская девчонка приносит и оставляет в сенях. Хлеб сами печь будем...
- Мы очень, очень благодарны вам, Анна Степановна!
- Не за что благодарить. Давайте лучше спать.
Хозяйка уложила детишек, девушки ушли к себе и тоже улеглись. Усталость окончательно сковала тело. Лежали молча, не в состоянии шевельнуться. В комнате скрипнула половица, погасла керосиновая лампа, послышался тихий вздох.
При свете огарка свечи, прикрытого сбоку куском картона, чтобы не мешать подругам, Леэн приладила тетрадь на подоконнике и сделала короткую запись:
"16 октября. Наш эшелон остановился на станции Ункурда. Прибыли в Челябинскую область. Колхоз "Ленинский путь" Нязепетровского района, село Камарушка. Колхоз прислал на станцию подводы. Мы радовались просторам Урала, вековым соснам и бескрайним полям. Фронт остался далеко. В колхозе нас ожидали накрытые столы: картофельное пюре с маслом, свежий хлеб и молоко - пей, сколько хочешь! Была приготовлена даже баня. Мы очень благодарны русским людям, которые так сердечно приняли нас, обездоленных".
Хотела зачеркнуть последнее слово, но раздумала. Никаким другим заменить его не удалось, хотя чувствовала всем сердцем - не то слово! Не обездоленные мы, когда рядом, за тонкой перегородкой спит человек, ставший ей и ее подругам второй матерью. "Пока есть такие люди, как Анна Степановна, фронт будет сыт, дети вырастут достойными своих отцов, а отцы на фронте с честью выполнят свой долг".
| << Назад | Вперёд >> |