Проходят дни... Снова уже осень. Люди заканчивают уборку на огородах и готовятся к зиме. Принесет ли она долгожданную радость?
   До нового приказа о массовой мобилизации в Германию есть маленькая передышка, и снова все ожили, надеются на лучшее. Мама побелила дом снаружи, кончает уже побелку и в комнатах. У меня теперь чисто и уютно, зашит пол и на кухне и в средней комнатушке. Доски были приобретены еще до 22 июня, а теперь наш сосед, дядя Володя, настлал их, взяв за это по-свойски, недорого. Подарила ему штаны Михаила, а то совсем человек обносился. Поблагодарил и запрятал до Октябрьского праздника. Вчера поужинал с нами, накурил в комнате, и нам было приятно оттого, что в доме - мужчина.
   Зимовать буду в своей комнате, уже не одна, а с дочуркой. Сестра отдала мне Маринку навсегда. Об этом сделана запись в книге усыновлений. Для меня, работника загса, это лучше, так сказать, на всякий случай.
   Маринка давно уже прикипела к моему сердцу. Родила ее сестра от человека, в котором горько потом разочаровалась и которого забыла, чтобы даже не вспоминать. После нее этот донжуан имел еще трех жен, а недавно сошелся с четвертой. Предыдущая жена, родив сына, тоже оставила его, узнав, что он имеет от прежних браков двух дочерей - нашу Маринку и еще одну, Лиду, которую мать принесла в пеленках и оставила на воспитание его родителям. Мобилизации в армию этот тип избежал. Сейчас где-то работает, шофером, что ли, не помню точно его профессию. Мы избегаем встреч с Иваном, он для нас не существует. Маринка никогда его не видела, слово "отец" никогда не произносила, и пока что это ее мало заботит. Вырастет - все ей объясню, будет счастлива и без такого "отца".
   Да разве это настоящий человек! Смазливый, крайне ограниченный эгоист-вот и все. Сестра поняла это, полюбила другого и ощутила красоту подлинных чувств к Человеку, душевно близкому. Вышла замуж, родился Юрик...
   "Ваньку" не вспоминали в семье никогда, ребенка мама взяла под свою опеку с первых дней. Я работала тогда, в 1935 году, в Умани, в педагогическом техникуме, и мама в письмах напоминала мне, что ребенку, видимо, будет лучше всего со мной. Она почему-то сразу же решила передать Маринку мне и склоняла к этому Наталку. Та не возражала, и ребенок ждал свою "маму", которая приедет, а тем временем называл "мамой" бабушку. И все & этому привыкли.
   Вскоре после того, как сестра вторично вышла замуж, женился брат. Родился Василек. Начала и я вить гнездо с человеком, который стал моим мужем за год до начала войны. Летом жила с Маринкой у Михаила в Горенке, а на Куреневке заканчивалось строительство нашей части дома. День 22 июня разлучил нас с мужьями, а несчастья снова объединили в одну семью. И дети, и переживания, и ожидания, и надежды - все стало общим.
   Мама понемногу приучала Маринку ко мне, и я стала для нее самой близкой и родной, она потянулась ко мне. А дети по-своему, просто, поделили мам. Юрик и Василек, увидев меня, кричали сестричке: "Маринка, мама твоя идет!" И Маринка кидалась ко мне навстречу, бросалась в объятия.
   Девочка оказалась похожей не только на отца, но в какой-то мере и на меня. Это еще больше роднило ее со мной. Михайло говорил мне: "Пускай Маринка будет нашей первой дочкой, а потом ты родишь мне сына". И я хочу верить, что так оно и будет, несмотря на все невзгоды. Если же выйдет иначе, моим утешением останется дочка.
   У бабушки и у нас, трех матерей, выработалась своего рода привычка: заботиться обо всех трех детях. Мы всегда несем три конфеты, три яблока, бережем три кусочка хлеба, а до войны, бывало, покупали: три одинаковые игрушки, три тортика, шесть, девять или двенадцать апельсинов - все в таком количестве, которое поровну делится на три части.
   Маринка живет у меня несколько дней, и все чаще слышу я от нее самое дорогое, самое святое слово "мама". Отчетливо помню то мгновение, когда она впервые произнесла его...
   Несколько дней по вечерам хозяйничала с мамой и Маринкой, пока окончательно перебралась, перенесла вещи из комнаты, которую занимала у Наталки (брат отстроился еще до войны, успел). Поставили новую детскую никелированную кроватку, которую купили еще до войны. Тогда негде было ее поставить, и ребенок спал с бабушкой. Сестра подарила ей белое вязаное покрывало (довязала его в тот черный год, когда горькие мысли особенно жгли и не давали спать), я возилась два вечера с периной. Помогали нам и Юрко с Васильком. В моих комнатах появились детские игрушки, книжки, кукла- все это нужно было разместить как следует.
   Когда я с помощью дочери все расставила, перемыла, вымыла пол, она смешно и по-детски искренне вздохнула и сказала:
   - Наконец-то мы в своей хате. Измучил меня этот кагал...
   А затем, подумав, добавила:
   - Теперь Юрик и Василек будут ходить ко мне в гости.
   - Мы будем бывать у них часто, кухня-то там, - напомнила я ей.
   Сегодня на заре ко мне пришли две женщины. Маринка спала, я с ними шепталась в своей комнате, а когда они ушли, села за дневник. Через полчаса Маринка соскочила с кровати, чтобы взять куклу и детскую игру "Серый волк и три поросенка". Легла с ними, а потом:
   - Тети ушли?
   - А разве ты не спала? Спи, рано еще!
   - А я слышала, как тети приходили...
   - Спи, спи! А она:
   - Мама, почему тети "плакали?
   - Спи, Мариночка, тебе об этом не надо знать, ты еще ничего не понимаешь.
   - А вот и понимаю...
   - Что же ты понимаешь?
   - Что людям нужно помогать, когда у них горе...
   - Верно говоришь. Когда подрастешь, взрослой станешь, тогда еще глубже это поймешь. А сейчас спи!
   - Мама, а зачем ты все пишешь и пишешь?
   - Чтобы не забыть пережитое...
   - А-а-а... А мне сказочку напишешь?
   - Напишу.
   Маринка опять заснула, а мне пора собираться в бюро. На той половине, у Наталки, уже встают, мама готовит завтрак. Смотрю на спящего ребенка. Каждая черточка ее лица мне так дорога, так близка! Не хочется и думать о том, что мое дитя мне родила другая женщина. Вот девчурка приоткрыла черные глазенки, улыбнулась, и будто узнаешь свой взгляд, свою улыбку...
   А вчера... И горько, и больно, и отрадно вспоминать.
   Вечером вышла позвать детей к ужину. Они на улице, как и в предыдущие вечера, затеяли игру "Кто победит?". В ней принимают участие и старшие и средние ребята и совсем еще малыши. Играют с большим увлечением. "Немцы" то "нападают", то защищаются, сидят в обороне. "Наши" к концу игры переходят в наступление и преследуют "немцев" до самого "Берлина", то бишь до пруда у кирпичного завода. Оружием служат длинные стебли подсолнуха, воображаемые бомбы. Девочки - по преимуществу связисты, а некоторые и "солдаты". У мальчиков бумажные погоны на плечах; любо глядеть на их серьезные, милые мордашки.
   Руководит "нашими" Вовка, самый старший и задиристый мальчишка. Он сейчас "командующий". А над "немцами" (их меньше: никто не хочет быть "врагом", так как отдубасят) верховодит Митько, мальчик, немного прихрамывающий, тоже "генерал". На голове у паренька настоящая немецкая каска, она отнюдь не к лицу "генералу", но как же иначе обозначать его высокий чин?
   Игра длительная, с "наступлениями" и "отступлениямя", с "боями" и "парадами". Нередко ее переносят на следующий день. Тут возможны, конечно, споры и ссоры. Из-под окон детей прогоняют, в сад их не пускают, - словом, с "театром военных действий" у бедняг дело плохо обстоит. Чаще всего "полем боя" служит площадка нашего двора или же обрывистые берега речки.
   Когда я вышла позвать своих на ужин, события разворачивались у речки. Юрик, Василек и Валик бежали мне навстречу: они "удирали из плена" и "попали в окружение". Вовка же преследовал "танковые соединения противника" (палки не покоились сейчас на плечах, а волочились по земле - "солдаты" ехали на них верхом). Об ужине дети и слышать не хотели. Сгущались сумерки, и было очень удобно скрываться и нападать. Ребята так же быстро исчезли с моих глаз, как и появились, - побежали к своей "армии".
   Маринки не было видно, и я громко ее позвала. С соседнего двора раздалось: "Сейчас, мамочка!" - и я направилась домой. Соседка, стоявшая в воротах и наблюдавшая детскую игру, сказала Маринке:
   - Почему же "мамочка"? Это же не мама твоя, а тетя. Тася - вот кто тебе мать.
   Этого я не слышала, ушла уже. Когда снова вышла для того, чтобы загнать детей домой, соседка позвала меня и, как бы извиняясь, рассказала об удивившем и взволновавшем ее ответе семилетнего ребенка. Оказывается, Маринка возразила ей так:
   - Моя мама поручила Тасе только родить меня, потому что у мамы тогда не было времени, ее послали в командировку в Умань! А когда мама вернулась, она меня забрала. Забрала же!
   Затем соседка добавила:
   - Простите, но, право же, я не знала, что она уже с вами.
   После ужина, когда дети спали и им, наверно, виделась во сне победа наших войск, я рассказала об этом своим. Мы посмеялись над комичным и простым детским ответом... Целую головку спящей дочурки своей, "рожденной по поручению", и иду завтракать.
   Метрику для законного удочерения возьму как-нибудь потом, после войны, когда возвратятся наши.