Обложные тучи, холодно, на сердце - тоска.
   Во всех отделах очень тихо и пусто: большая часть людей на комиссии, остальные сидят молча, словно немые.
   Под столами хозяйничают мыши. И откуда они берутся? Вот и в моем бюро спокойно похаживают, по-свойски смотрят на меня бусинками глаз, забавно шевелят усиками. Чего им бояться? Кошек нет, подохли с голода.
   Вдруг дверь открылась настежь - на пороге Петр Митрофанович.
   - Знаете уже?
   Смотрю на него вопросительно.
   - Ночью в районе Подола арестовали многих. Из куреневеких взяты Коля, Шура, Митя...
   Он называет еще несколько незнакомых мне имен и продолжает:
   - При аресте избили в кровь Колю Наливайко. Он им что-то сказал, не смолчал. Обыски были и у него, и на чердаках нескольких домов на улице Фрунзе, 109.
   Сердце оборвалось. Могло статься, взяли и Бориса.
   Трудно, ох трудно мне. Убежать бы, но куда? И тянутся минуты мучительно долго. Хоть бы кто зашел, хочется услышать чей-нибудь голос! Наконец появилась Софья Дементьевна.
   - Не могу усидеть одна. Жутко! И погода, как на грех, какая-то зловещая. Слышали?
   - Слышала, - отвечаю, догадываясь, что именно она имеет в виду.
   - Говорят, аресты эти связаны со слухами о существовании каких-то подпольных радиоточек...
   Беседа с Софьей Дементьевной немного отвлекла меня, и я взялась за дубликаты, так как за последние дни были в нашем районе и рождения и смерти.
   - А завтра предстоит еще одна комиссия.
   - Ах, скорее бы пережить все это!
   Софью Дементьевну позвали, а в дверях тут же выросла Лара. Бледная, но спокойная. Хочу спросить, где Борис, и боюсь. Вот она подсела ко мне на стул. Молча переглядываемся. Шепнула:
   - Боря работает. Ох и переволновалась же я, когда гестаповцы рылись на чердаках!
   Тихонько спрашиваю:
   - А где был радиоприемник?
   - Боря словно знал, что так случится, и за несколько дней перед этим запрятал его на Сырце.
   Лара ушла к Борису, чтобы еще раз убедиться, что он на работе. Прочитала в ее глазах: "Как хочется верить в его возвращение, в возможность спать сегодня спокойно".
   Вскоре загремели двери, послышались голоса и шум шагов. Это молодежь возвращалась с комиссии.
   Освобожденные смеялись, а в жилотделе рыдали несколько "добровольцев". Потом, взяв себя в руки, они решили перейти на такую работу, где дадут им броню, а в крайнем случае 1жить так, как жили в старину "беглые души".
   Вернулся Алеша. Не говорит как, по броню добыл. Зою и Нюсю забраковали по "болезни сердца". Объяснение тут простое: немцам, членам комиссии, родители девушек дали взятку - пять тысяч.
   После обеда я села наконец в "мертвецкой" за дубликаты. Под конец дня от работы оторвала меня Иринка - секретарь управы.
   - А вас от явки на комиссию освободили! Смотрю удивленно на нее, а она продолжает:
   - Сотрудницы, имеющие детей, могут на комиссию не являться. Это для того, чтобы не было очереди. Но завтра сдайте паспорт, на нем поставят печать.
   И зашагала, радуясь, что огорошила меня. Самой ей, хорошенькой девушке, помогло случившееся перед этим несчастье: вывихнула ногу, и это спасло ее.
   "Значит, теперь можно будет обойтись одним лишь предъявлением паспорта, хотя ребенок вписан туда при отсутствии метрики..."-вот о чем я думала тогда. Но долго размышлять не пришлось. После Иринки перед концом работы навестила меня Фекла Наумовна. Подошла ко мне близко-близко, внимательно посмотрела в глаза и сказала:
   - Варя сдала и свой и Нинин паспорта. Поставили немецкие печати. И очередь была огромная, и все, как ты, дитя мое, предвидела. Посчастливилось и на этот раз.
   - А теперь пускай переходят на работу на железную дорогу или в УСМи, где все бронированны. Эх, остались бы уж позади все эти страхи.
   - Дитя ты мое золотое! - И Фекла Наумовна поцеловала меня в лоб. Затем поделилась своими наблюдениями и переживаниями: - Варя первая дала свой паспорт и метрику; Нина стоит позади нее. А переводчица: "У вас тоже метрика?" Тут Варя второй паспорт подала и разворачивает метрики, а она только глазом зырк на фамилию, тут же печатью стук-стук - и "Дальше, следующая..."
   - Теперь я им впишу в паспорта этих покойничков. Будут словно на иждивении. Пригодится.
   Фекла Наумовна посмотрела на меня долгим-долгим взглядом и ушла, обронив:
   - Я еще приду, дитя мое.
   "Дома ли Борис? Не арестован ли он на работе?" - мучил меня вопрос. Вечером вместе с Ларой ко мне пришел Борис. Он был спокоен, обнадеживал меня и Лару:
   - Если хлопцев арестовали только за радио, то отпустят, ничего компрометирующего ни у кого не обнаружили. Ведь забрали без каких бы то ни было доказательств, а ребята молчать умеют.
   Засыпая, решаю про себя: "Что будет, то и будет. К чертям все страхи!"