Радоваться спасению Гипса пришлось недолго. Одна за другой последовали беды. Сначала получили известие об Анатолии Гоголе. После отказа идти в Белоруссию, он некоторое время работал в подполье, затем создал небольшую вооруженную группу и приступил к диверсиям. Возвращаясь с очередной операции, группа Гоголя 11 марта остановилась переночевать в Романинах. Ночью дом окружили каратели.
   Гоголь приказал друзьям идти на прорыв, а сам остался в хате, прикрывая их огнем. Люди вырвались, а он погиб в неравной схватке.
   Потом пришла новая печальная весть из Славуты: арестованы Дмитриев, Шорников, Попелев... Все трое увезены в Шепетовку. Удалось связаться с тюрьмой. Узнали, что арестованных пытают, но ведут они себя мужественно. Два раза в неделю, когда принимали передачи в тюрьме, приходила Капитолина, подолгу стояла у ворот, расширенными от ужаса глазами провожала черные крытые машины. Она знала, куда они идут - на развилку шоссе от Шепетовки на Новоград-Волынский. Это - последний путь... Ей передавали тайком записки от мужа. Николай писал, что держится, никого не выдал, наказывал беречь себя и детей. Значит, пока жив... До последнего часа надеялась на случай, на чудо.
   Но чуда не произошло. Девятого апреля расстреляли Дмитриева и Шорникова, а десятого не стало и Попелева - в этот день было расстреляно двести человек...
   И снова несчастье - погибла Анна Охман...
   Вечером Анна встретила мать Гипса, которая скрывалась от полиции, голодала. Накормила ее, но оставить у себя побоялась. Проводив Марию Антоновну, Анна вернулась домой. Анастасия Андреевна с тревогой всмотрелась в побледневшее лицо дочери.
   - Что случилось, Нюся? На тебе лица нет.
   Анна ничего не ответила, подошла к кроватке сына, осторожно поправила одеяло. Мальчик нахмурился во сне. Охман грустно усмехнулась и отошла. А тревога не проходила. Откуда она? Растревожила встреча с матерью Шурки? Кажется спокойно, немцы давно не наведывались в Стриганы, в Славуте все в порядке. Почему же так болит сердце?
   Анна присела к столу, подкрутила фитиль в лампе, обхватила голову руками. Анастасия Андреевна наблюдала за дочерью, Анна напряженно думала: опыт подпольщицы подсказывал, что тревога, смятение, с такой силой захватившие ее, не были игрой расшатанных нервов. Нет, что-то опасное мимоходом зафиксировал ее рассудок и тут же этот факт отодвинули на задний план более важные события, он забылся. Быстро перебрала в памяти события последних дней.
   Вот оно... Прохорчук! Позавчера она встретилась со старостой около школы, и Прохорчук как-то странно посмотрел на нее, на приветствие ничего не ответил и, ухмыльнувшись, поспешно свернул в переулок. Тогда она не придала этой встрече никакого значения. Но сейчас... Надо уходить! Куда? Отряд далеко, до него не доберешься. Уйти в Славуту или Миньковцы? Переждать? А мать, а Сева?
   Анна резко отодвинула табурет, прошлась по комнате, прислушалась. Нет, это уже не воображение - к дому шли люди. Звякнула калитка, вот они уже на пороге...
   Анна метнулась к кровати сына, быстро поцеловала его и сейчас же в дверь резко постучали.
   - Севочку береги, мамо...
   В дверь ломились. Анна открыла дверь, и в комнату ввалилось несколько солдат, за ними офицер в черном дождевике и высокой фуражке. Последним, бочком, озираясь по сторонам и пряча глаза, проскользнул Прохорчук.
   Офицер открутил фитиль в лампе и повернулся к учительнице:
   - Du bist Ochman Anna?
   Староста угодливо поклонился:
   - Она, она, господин офицер!
   Гестаповец отмахнулся от него, как от назойливой мухи, снова обратился к Анне:
   - Antworten Sie!
   - Да, я Анна Охман!
   Сейчас же ее схватили за руки двое солдат, офицер обшарил карманы жакета, провел руками по бокам и спине. Ничего не найдя, кивнул солдатам, те освободили ее руки. Гестаповец оглядел комнату, снял с гвоздя пальто и платок, швырнул их Анне, остановил взгляд на прижавшейся в угол Анастасии Андреевне, молча ткнул в нее пальцем.
   Прокопчук тихо сказал:
   - Це ей маты.
   Гестаповец еще раз оглядел комнату и направился к двери. Солдат вытолкнул Анну. Анастасия Андреевна рванулась к дочери и застыла, поймав ее взгляд, брошенный на кровать.
   - Прощай, мамо...
   Захлопнулась дверь, стукнула калитка, через несколько минут фыркнул мотор, а Анастасия Андреевна все еще стояла в углу, бессильно уронив руки. Слез не было, невидимый железный обруч все сильнее и сильнее сжимал сердце. Шевельнулся и заплакал внук, это вывело ее из оцепенения. Анастасия Андреевна бережно укрыла его и, ткнувшись лицом в подушку, разрыдалась.
   Анну Охмап.привезли в шепетовскую тюрьму и немедленно приступили к допросу. Анна поняла, что немцам многое известно о ее связях с партизанами, даже о том, что она в свое время посещала Михайлова, видимо, были подозрения, что она встречалась со Швалленбергом, но ничего конкретного следователь не знал и рассчитывал получить нужные сведения от нее.
   Вначале гестаповец посетовал, что такая молодая, интересная женщина, тем более почти (Анна машинально отметила пренебрежительное "почти") немка связалась с бандитами. Обещал, что правдивый, искренний ответ на вопросы значительно облегчит ее участь. Охмап молчала, глядя мимо гестаповца. Тогда начались пытки...
   К утру окровавленную, потерявшую сознание подпольщину бросили в одиночку. Днем все повторилось: уговоры, угрозы, снова пытки... Палачи зверели от упорства этой слабой на вид женщины, особенно бесил их искаженный мукой, но все такой же ясный и презрительный взгляд их жертвы.
   Охман снова втолкнули в камеру, на этот раз в общую. Находившиеся там женщины бережно уложили Анну на топчан, укрыли пальто.
   Огнем горела сломанная на допросе рука, тело - один сплошной кровоподтек, невозможно пошевелиться. Анна громко стонала, ее била дрожь, путались мысли... Временами сознание проваливалось в пропасть, мучали кошмары. Под утро забылась в тяжелом полусне.
   Едва в пыльном тюремном окошке забрезжил серый рассвет, по коридору загремели тяжелые шаги, залязгали затворы камер, резкий голос выкрикивал фамилии.
   Распахнулась дверь, в свете тусклой лампочки появился гестаповец со списком в руке, за его спиной полицаи.
   - Охман! Загоруйко!
   Анна с трудом поднялась с топчана, шагнула к двери. Кто-то из женщин набросил ей на плечи пальто. Полицай сдернул его, повертел в руках, разочарованно свистнул и с силой швырнул в угол камеры, издевательски процедив:
   - В земле и без того тепло!
   Стоявшая рядом с Анной молоденькая светловолосая девушка, почти ребенок, пошатнулась, словно от удара, затравленно оглянулась по сторонам и первой шагнула за порог.
   В коридоре собрали человек десять арестованных. На целую голову возвышался над ними широкоплечий парень в форме полицая. Под глазом у него синяк, губы разбиты...
   Прозвучала команда, группа двинулась по коридору. Вот и тюремный двор. В лицо ударил теплый весенний ветер. Анна пошатнулась - закружилась голова. Парень в форме полицая бережно поддержал ее, добродушно пробасив:
   - Крепись, сестренка!
   Арестованных затолкали в закрытую черную машину, мотор почему-то долго не заводился, слышалась перебранка полицая с шофером. Наконец, тронулись. Все молчали, только пожилая, совершенно седая женщина тихо спросила, ни к кому не обращаясь:
   - Куда же они нас везут?
   Вопрос повис в воздухе... Анна хорошо поняла - это последний путь! Не успела собраться с мыслями - машина остановилась, распахнулись двери.
   - Вылезай!
   Охман оглянулась: место незнакомое, молодой сосняк, справа глубокий овраг. Щелкнули затворы, арестованных окружили четверо полицаев с винтовками и три немца с автоматами. Спустились на дно оврага.
   Вот оно! Неглубокая длинная канава, валяется несколько лопат...
   - Раздевайся!
   Парень ожесточенно сплюнул, присел на горку песка, снял сапоги и неожиданно с силой запустил их один за другим в ближайшего полицая. Лицо того залилось кровью. Сейчас же стегнул выстрел, парень опрокинулся навзничь, хватая ртом воздух. Кто-то грубо схватил Анну за ворот, рывком поставил на колени лицом к яме. Она рванулась, вскрикнула от нестерпимой боли в руке, на мгновение закрыла глаза... Выстрела и боли не почувствовала, только всплыло в сознании лицо спящего сына...
   Полицаи торопливо забросали песком могилу, переругиваясь из-за сапог расстрелянного. Спор этот по-своему решил гитлеровский автоматчик: повертев сапоги в руках, он решительно зашагал к машине.
   На землю упали первые лучи солнца, ярко осветив брызги крови на истоптанном снегу и сломанную гребенку, выпавшую из волос Анны.