На бирже по-прежнему велась работа по срыву набора рабочей силы в Германию. Врачи действовали умело, особенно старался Козийчук. Но вскоре Михайлов стал замечать, что с Козийчуком творится что-то неладное. Он стал молчалив, не обращался, как бывало раньше, за советами, от бесед всячески уклонялся. Разговор все-таки состоялся, и начал его сам Козийчук. Вечером после проведенной Федором Михайловичем операции, на которой Козийчук ассистировал, он попросил его уделить время для серьезной беседы. Михайлов внимательно посмотрел на него и пригласил сесть. Козийчук закурил и долго молчал, собираясь с мыслями. Наконец он заговорил, глядя в пол:
   - Дело у меня, Федор Михайлович, необычное, попал в такую историю, что не знаю, как из нее и выбраться. Неделю назад был разговор с Косовичем, он предложил мне стать его тайным осведомителем. Ему известно, что я местный. Говорил, что мне по роду работы приходится встречаться с людьми, много слышать, вот и желательно, чтобы я докладывал ему об интересных людях и вещах. Намекнул, что это касается не только его, но и гестапо. В частности, интересовался, не обращались ли ко мне и к другим врачам бывшие красноармейцы и командиры, которые скрываются от лагерей, или вообще кто-нибудь раненый. Говорил, что об услуге никто не будет знать - только он да я, и еще какое-то высшее начальство, а донесения, если их потребуют в письменном виде, буду подписывать кличкой. Даже предложил мне ее, - Козийчук криво улыбнулся: - "Наливайко".
   - Здорово! Имя народного героя украинского народа для гестаповского стукача!
   Козийчук поежился, но ничего не ответил.
   - Почему вдруг возник такой разговор?
   - Не знаю, Федор Михайлович, Косович ничего не сказал, только разглагольствовал о том же самом, что пишет "Нова Шепетiвщина" и другая дрянь, хотя раньше я от него ни слова не слыхал о таких "высоких материях". Что делать, Федор Михайлович? Ведь Косович требует ответа, еле уговорил его дать возможность подумать. Скрыться?
   Михайлов задумался. Сложная ситуация! Конечно, Косович неспроста затеял такой разговор и остановился именно на Козийчуке, очевидно, до него дошли националистические разговоры врача. А может быть, начальник полиции что-нибудь подозревает и хочет иметь свой глаз в больнице? Лучше будет, если этот осведомитель известен и работает по заданию организации.
   - Соглашайся! Косович от тебя все равно не отстанет. Если откажешься, будет плохо, даже я вряд ли смогу помочь. Скрыться, конечно, можно, по это тоже не выход. Ты нужен здесь, надо спасать людей от каторги, а скроешься - падет подозрение на всю комиссию. Да, собственно говоря, не так это и страшно: будешь информировать Косовича по нашему заданию, заодно и от него можно узнать кое-что полезное.
   - Страшно, но, видимо, вы правы. Скажу Косовичу, что согласен.
   - Подожди, не торопись. Поторгуйся, скажи, что, мол, плохо с продуктами, не хватает денег. Услуга эта должна быть отнюдь не безвозмездной: так будет больше доверия. Да не крути носом, ты ведь договариваешься с подлецом и предателем, а не с товарищем о пустячной услуге. Обо всем, что будет говорить и поручать Косович, немедленно докладывай мне, сам никаких решений не принимай. Рвения особенно тоже выказывать не следует - Косович далеко не глуп, можно переиграть.