Неприятное раздумье прервал вошедший Попелев. Беседа с Николаем Климентьевичем затянулась надолго - решали, какие меры принять, чтобы избежать провала в случае, если полиция всерьез займется поисками подпольщиков.
   - Помнишь, я говорил тебе, Федор Михайлович, когда ты у нас ужинал, что есть у меня одна думка? - сказал Попелев.
   - Ну, помню. Выкладывай ее, вижу, теперь обдумал всерьез.
   - Дело не совсем обычное, я насчет своей дочки...
   - Клавы?
   - Ну ясно дело - не Гали, той всего восемь. Клава о многом догадывается, на ее глазах прятали пленных на чердаке, а потом их уводили связные, видела она листовки, знает, что у меня есть оружие, пришлось с ней серьезно и относительно откровенно поговорить. Это не было для нее неожиданностью, сказала, что давно знает о том, что ее родители борются против фашистов и готова помогать, чем может. Первое время я ей давал поручения караулить, когда приходили товарищи, а теперь вот прошу вашего совета по очень важному вопросу.
   И Николай Климентьевич рассказал о том, что по его поручению Клава осторожно беседовала со знакомыми ребятами - одноклассником Всеволодом Ополонцем и его двоюродным братом Вадимом Овсийчуком - разговор шел о припрятанном оружии. Ведь не секрет, что мальчишки всегда интересуются этими вещами, подобрали и спрятали немало винтовок, пистолетов и патронов.
   - Думаю, Федор Михайлович, создать у нас в Бараньем еще одну группу - из мальчишек. Это такой народ, что в ином деле почище взрослых справится - и насчет оружия, если тряхнуть их "арсеналы", наверняка целый взвод, а то и роту вооружить можно. А кто лучше мальчишек расклеит листовки, добудет нужные данные?
   Михайлов прошелся по комнате, внимательно посмотрел на Попелева и, глубоко затянувшись сигаретой, заго- ворил:
   - Значит, "такой народ"? А ты знаешь, что в случае чего к пацанам предъявят такой же счет, как к взрослым?
   - Знаю.
   - Проклятое время - даже дети должны воевать! Ты молодец, правильно сделал, только не забывай основного правила...
   - Каждый должен знать то, что должен сам сделать, и ни капли больше о деятельности других и тем более организации?
   - Вот именно. А с мальчишками - особенно. Тебя, кроме дочери, ну еще максимум одного никто не должен знать.
   Они распрощались.
   В кабинет, постучав, вошел молодой смуглый парень с тонкими черными усиками, быстрыми карими глазами. "Грузин", - отметил про себя Федор Михайлович, вспомнив рассказ Цыганковой.
   Строго спросил:
   - Что вам угодно, господин...
   - Вай, господин нехорошо, доктор! Говори лучше пан. Пан Кухалейшвили Лаврентий Григорьевич. Из Шепетовки. Пана Яворского знаешь?
   - Предположим.
   - Василий Васильевич велел сообщить, товарищ старший брат...
   Михайлов улыбнулся (придумал же Яворский пароль!). Передав сведения, собранные шепетовскими подпольщиками, Кухалейшвили скупо рассказал о себе. Воевал под Одессой, получил задание с группой бойцов установить связь с подпольщиками Каменец-Подольской области, создать партизанский отряд. Выбросили их с самолета на юге области. Товарищей потерял, добрался до Шепетовки, а здесь попал в лагерь военнопленных. Бежал по поддельным документам на имя Георгия Гавриловича Давитая, устроился на станции Шепетовка стрелочником. Здесь познакомился с врачом Ганьбой, а через него - с Яворским и Макаровым, включился в работу под- полья.
   - И что же вы сделали за это время?
   - Немного, доктор. В лагере когда был - санитаром работал, мертвых из лагеря вытаскивал, а с мертвыми иногда и живых прихватывал. Еще кой-какое оружие со своими ребятами доставал, листовки клеил.
   - Это что за ребятишки такие?
   - Обыкновенные, лет по четырнадцати-шестнадцати. Дядей меня зовут.
   - И много у тебя таких племянников, пан Лаврентий?
   - Порядочно. Володя Ковальчук, Миша Попелин, Коля Кравчук, Эдик Кипень и брат его Болеслав, тот постарше...
   - Ты хорошо их знаешь? Можешь на них положиться?
   - Вполне. Фашиста ненавидят.
   - Это то, что нужно. Сейчас идет вербовка населения в Германию, а точнее - настоящая работорговля. Знаешь об этом?
   - Конечно, каждый день через наш узел составы с людьми прогоняют.
   - Так вот, на ребятишек немцы меньше обращают снимания, они пронырливее взрослых, менее заметны. А если к этому прибавить смелость и ненависть - это опасный для врага противник. Эшелоны с навербованными долго стоят на станции?
   - По-разному - некоторые по целым дням, когда идут срочные грузы и войска на фронт.
   - И сильно их охраняют?
   - Да не очень.
   - Подберите группу смелых хлопцев, надо попробовать открывать вагоны с людьми и незаметно выпускать их. Сможешь?
   - Конечно, доктор! Мы сами думали, но пока не решились.
   - Есть хочешь? Конечно, хочешь! Я тебя положу в отделение, поешь, пару дней отдохни и заодно хорошенько продумай насчет мальчишек, что и каким образом будешь делать, перед уходом доложишь. А на работе не спохватятся?
   - Нет, доктор, меня Василий Васильевич к тебе на эту самую консультацию направил. Вот бумажка.
   - Умница твой Василий Васильевич!
   Вскоре из Шепетовки Михайлову сообщили о первом успехе ребятишек. Это подтвердил и Муза, слыхавший, как Приймак рассказывал Косовичу, что на станции Шопетовка кто-то выпустил из вагона завербованных в Германию. Многие разбежались. Не в силах поймать подпольщиков, оккупанты хватали первых попавшихся и чинили расправы. На окраине Шепетовки сооружена виселица. На ней качаются двое, один из них - совсем мальчишка. Почерневшие лица, скатавшиеся волосы, на груди - фанерки с текстом на украинском и немецком языках. Повешенные не имели к распространению листовок никакого отношения, оккупанты просто выполнили свою угрозу: за каждое преступление - смерть.
   Но виселицы не останавливали.
   Ночью, когда город словно вымирал - ни огонька, ни звука - даже собаки не лают (половину их перестреляли фашисты), Нишенко и четыре железнодорожника шли по безлюдным улицам Шепетовки, прижимаясь к заборам. Впереди замаячил жуткий силуэт виселицы. Полицай, дежуривший около нее, боязливо втянув голову в плечи, ходил взад и вперед. Нишенко поднял руку и сейчас же Николаенко и еще один хлопец растаяли в тумане...
   Иван Савельевич, не скрываясь, зашагал к виселице. Послышался окрик:
   - Стой, кто идет? - голос полицая дрожал.
   - Свои, не бойся!
   Полицай сдернул карабин, щелкнул затвором и настороженно вглядывался в приближающегося человека - ничего страшного - обыкновенный мастеровой в плохоньком пальтишке на рыбьем меху.
   Нишепко протянул аусвайс и снова полез в карман. Полицай сопя развернул документ, поднял глаза на Нишенко, но ничего сказать не успел - страшная тяжесть обрушилась ему на голову...
   Очнулся полицай под утро. Пошатываясь, с трудом поднялся на ноги. Винтовка, патроны, документы - все исчезло... А на виселице - матерь божья - одни обрезки веревок. Что же теперь будет? Разве поверят немцы, что он не причастен к этому делу? Пока не поздно надо бежать. Полицай быстро оглянулся по сторонам и юркнул в переулок.