С тех пор как создали комитет, все принципиальные вопросы решались на нем. В полном составе комитет собирался очень редко, но сегодня предстояло обсудить два исключительно важных вопроса. У Гиласа Михайлов познакомился с "Законом о новом аграрном строе". Суть этого фашистского закона заключалась в том, что вся земля, переданная Советской властью в вечное пользование колхозам, а также земли совхозов и все их имущество объявлялись собственностью германского государства. Создаются так называемые "общинные хозяйства" во главе с немецкими шефами, вводится принудительный труд в "общине". Осуществление закона возлагается на сельско-хозяйственных комендантов и их помощников. И второе фашистское мероприятие: в марте-апреле начнется массовая вербовка, а точнее, насильственный угон молодежи в Германию.
   Обменявшись мнениями, члены комитета решили обратиться к колхозникам с листовками, призывая их уничтожать хлеб, отказываться от натуральных поставок, саботировать работу в общинах, портить машины, угонять в лес скот, срывать посевную кампанию. Главная роль в срыве угона молодежи на каторгу отводилась подпольщикам, работавшим на бирже труда, и врачам. Немцы и не подозревали, что на должность шефа биржи труда утвердили кандидатуру, подобранную комитетом. Этот пост занял Сергей Дмитриев, или Дмитриенко - так он числился по документам - молодой парень из Владимирской области, который до войны был заместителем политрука. Федор Михайлович убедился, что это смелый коммунист, готовый к борьбе с врагом в любых условиях.
   Понравился он и немцам. Работой пана Дмитриенко были довольны полиция и бургомистр. По заданиям оккупационных властей он ездил в Шепетовку, в Житомир, Ровно и даже в Киев. При этом выполнял задания Михайлова.
   Теперь у Дмитриенко наступала горячая пора. К трудоустройству пленных, бежавших из "гросслазарета", прибавлялась работа по срыву вербовки.
   На днях Михайлов обстоятельно инструктировал врачей о предстоящей работе в медицинской комиссии на бирже труда. Припомнил листовки, которые гитлеровцы сбрасывали на наши оборонительные позиции под Киевом. Фашисты учили красноармейцев симулировать различные серьезные болезни. Тогда Федор Михайлович из чисто профессионального интереса прочитал несколько таких листовок. Теперь эти "рецепты" можно использовать. Врачи прекрасно понимали опасность и ответственность задания, но говорили в основном о практических делах. Только Козийчук неожиданно заявил:
   - Мы сделаем все возможное, чтобы спасти украинцев от немецкой неволи!
   Захаров неопределенно хмыкнул:
   - Для русских, значит, сделаешь исключение?
   - Не придирайся, Костя, здесь основное население украинцы, поэтому и говорю о них.
   - До оккупации добрую четверть населения Славуты составляли евреи. Сейчас они, кто не успел выбраться, попали в гетто. А тебя, кстати говоря, вытащил из лагеря русский врач Лопухин.
   - И русский врач Михайлов. А тебя спас украинский врач Яворский. Что же из этого следует?
   - А то, что надо прежде думать, чем говорить.
   Михайлов прекратил перепалку:
   - Товарищ Козийчук, очевидно, оговорился. Спасать будем советских людей.
   Козийчук кивнул.
   Врачей пригласил на беседу Гилас и шеф биржи труда Дмитриенко. Если Гилас напыщенно говорил о чести, которая оказывается жителям города немецкими властями, дающими возможность приобщиться к немецкой культуре, расписывал райскую жизнь в "Великонеметчине" и в то же время строго предупреждал, чтобы среди завербованных не было больных и хилых, то пан Дмитриенко явно хотел обратного - сетовал на то, что сейчас масса больных, что трудно отличить действительно больного человека от симулянта и если господа врачи будут сомневаться, здоров этот человек или болен, то лучше считать его больным, чем допустить, чтобы в райх попали неполноценные люди. Зайцев удивленно переглянулся с Захаровым: ну и ну! Можно подумать, что "шефа" наставлял на путь истинный Михайлов! Оба были недалеки от истины, буквально несколько часов тому назад Михайлов говорил Дмитриенко:
   - Все остальные дела - в сторону! Считай, что спасение наших людей от угона в рабство - твоя основная задача. Присматривай за работой врачей, работать надо очень осторожно!
   Через несколько дней в городе и селах были вручены первые сотни повесток, и у биржи труда появились толпы согнанных полицией людей. Заработала медицинская комиссия и одновременно среди "завербованных" появилась листовка, только что отпечатанная Попелевым.
   
   Дорогие парни и девушки!
   Вас вывозят в Германию, чтобы обречь на страшную смерть. Наш народ уже хорошо знает "заботу" немцев о вас. Всем известно, что Германия - это ваша смерть. Тысячи украинских юношей и девушек уже погибли в немецких застенках. Не ездите в Германию! Если придется умирать - умрем на родной земле в боях с фашизмом. Объединяйтесь в партизанские отряды!
   Комитет
   
   На второй день работы комиссии биржу труда навестил Михайлов. В комнату, где принимали врачи, полицаи непрерывным потоком направляли людей, немецкий унтер, наблюдавший за врачами, покрикивал на Козийчука. Видимо, ему уже успела надоесть эта процедура. Здесь же в кабинете курил, демонстративно сплевывал в угол, иногда заставлял женщину посмазливее раздеться догола, внимательно рассматривал ее, затем жестом показывал, чтобы шла к врачам. Записями в книге осмотра немец почти не интересовался, всецело положившись на Захарова, с которым долго перед этим болтал на странной смеси немецкого, украинского и польского языка. Единственное, что его интересовало - шнапс, и Константин не замедлил предложить ему бутылку самогона, а чтобы не вызвать подозрений, придал этой операции сугубо коммерческий характер: обменял самогон на сигареты.
   Понаблюдав за работой врачей, Федор Михайлович надел халат, взял стетоскоп. К нему, поглядывая исподлобья, подошел крепкий молодой парень. Федор Михайлович неторопливо выслушал его, задал несколько вопросов, притворно вздохнул:
   - Все у тебя в норме, жить бы и радоваться, посмотрел бы Европу, подзаработал, но придется серьзно лечиться... Как звать?
   - Василием, - с трудом выдавил парень, ошалело глядя на врача: он прекрасно знал, что здоров как бык, никогда в жизни не болел ничем, если не считать случая, когда с приятелем объелись кавунов. Шутит доктор?
   - Так вот, Василь, у тебя больное сердце. Правда, это предварительный диагноз, но думаю, что не ошибаюсь. Вот временное освобождение, через пять дней придешь ко мне на прием, проверим.
   Парень, схватив справку и что-то невнятно бормоча, выскочил за дверь. К Михайлову, весело улыбаясь, подошел унтер, козырнул, он не раз видел врача у коменданта города. Протянул сигарету, Федор Михайлович, вежливо поблагодарив, прикурил от зажигалки. Немец поманил пальцем молоденькую светловолосую девушку, почти ребенка, вряд ли ей исполнилось семнадцать. Потупив глаза, она подошла к доктору, краска стыда залила лицо, порозовела даже шея и грудь. Федор Михайлович невольно залюбовался ее тоненькой точеной фигуркой, такой хрупкой и беспомощной в большой холодной комнате. Унтер, понаслаждавшись с минуту произведенным впечатлением, приятельски похлопал Михайлова по плечу и, посмеиваясь, заговорил:
   - Нидлихес медель? Годен ин верк абер лютче... нун, подсказывайт! Оффентлихер хата!1 (* - Хорошенькая девушка... Оффентлихер - публичный (ломаный немецкий).
   Федор Михайлович согласно кивнул и принялся тщательно выслушивать девушку, задавая быстрые короткие вопросы: чем болела в детстве, на что жалуется. И правда - настоящий ребенок! Отвечает как на духу, даже не пытается что-нибудь придумать для своего спасения. При- подняв ей подбородок, посмотрел в налитые слезами серые глаза, одобряюще улыбнулся:
   - Чего дрожишь? Не съем,- и, повернувшись к немцу, стер улыбку с лица.- Вы правы - девушка хороша, вполне годилась бы для того заведения, куда вы предлагаете, но...- И Михайлов сокрушенно развел руками.
   - Вас ист лос? - Немец нахмурился, недоуменно и подозрительно глядя на Михайлова.
   - Туберкулез. Ферштейн? - и дружески улыбаясь, Федор Михайлович протянул унтеру стетоскоп, приглашая убедиться в своей правоте. Захаров едва не подавился от смеха, увидев своего "приятеля" в полной растерянности. Отведя в сторону руку доктора, унтер зло указал девушке на дверь.
   - Айн момент! - Михайлов придержал ее за руку и, выписывая справку, добродушно проворчал:- Куда выскакиваешь голяком, шальная! Замерзнешь и хлопцев насмерть перепугаешь. Ты хоть поняла, о чем разговор шел? Ну чего разревелась-то?
   - Все равно смерть, доктор.
   - Не болтай глупостей! Приходи ко мне на прием через два-три дня. Договорились? Ну, а теперь одевайся и проваливай побыстрей!
   Придя на обед, Михайлов застал дома Валю Панышко, мирно беседующую с Машей.
   - Кстати ты, Валя. Работа нашлась. Вчера в Славуту прибыл сельскохозяйственный комендант, с ним шесть помощников. Коменданту требуется уборщица и кухарка. Там нужен свой человек.
   - Что я должна делать?
   - Пока ничего. Пойдешь завтра в комендатуру, там тебя будет ждать агроном Хмара. Он пойдет с тобой к коменданту и определит на работу. Присмотришься к начальнику, будешь докладывать, кто у него бывает, если что удастся услышать - запоминай.
   Через неделю Панышко снова пришла к Михайлову. Она рассказала, что является в комендатуру к пяти утра, чистит костюмы немцам, подметает полы, топит печки, затем готовит завтрак. В восемь немцы встают, завтракают и уходят по делам, в два обедают, а ужинают обычно вместе с офицерами в ресторане.
   - А комендант и его помощники крепко спят?
   Панышко настороженно посмотрела на Михайлова.
   - Слушай внимательно: в столе у коменданта находятся вот такие бланки. Видишь? По ним можно получить продукты. Там же хранится печать - вот оттиск: "Шепетовка Крейслянд Вирт № 113" и орел. Это печать нашего коменданта, точно такие же у других комендантов округа, разница в номере. Надо будет взять таких бланков, заверить их печатью, но когда будешь делать оттиск, постарайся, чтобы номер комендатуры отпечатался плохо.
   Ключ возьмешь из кармана у шефа, когда будешь чистить костюм. Понятно?
   - Понятно... Боязно, но сделаю.
   - Бланков много не бери. Когда думаешь сделать?
   - Завтра утром. Чем дольше тянуть, тем больше страха наберешься.
   - Правильно. Только не горячись, будь осторожна.
   Валя сделала все точно.