В то время как гитлеровский генерал-майор Отт становился все более зависимым от своего мнимого друга доктора Зорге, последний завел обширные знакомства как среди японцев из самых разных социальных слоев, так и среди живших в Японии иностранцев. Он использовал все источники информации и как находчивый репортер, и как разведчик. Личные качества Зорге во многом способствовали достижению поставленных целей, ибо он умел «увлекательно рассказывать ... Он был крайне внимателен по отношению к окружающим его людям и владел большим искусством слушать ... А еще он был очень предупредителен», -так вспоминала о Зорге Зелла Габелин.

Всемирно известный специалист по культуре и языкам Восточной Азии профессор Эрих Хениш, вместе с которым Зорге предпринимал длительные поездки с исследовательскими целями, пришел к заключению: «Зорге был необыкновенно приятным и образованным человеком. Мы вели очень содержательные беседы». Исии Ханако, с которой Зорге связывала тесная дружба, в этой связи писала: «Иногда он пропадал вдруг на несколько месяцев, выезжая в Маньчжурию, в Шанхай или в другие места ... Возвращался Рихард еще более загоревшим, похудевшим, но с неизменно веселыми искорками в глазах. С утра делал ставшую издавна привычной для него физическую зарядку, садился за руль автомобиля и отправлялся в разъезды по Токио. Знакомых у него было поразительно много».

Знакомыми Зорге были, в основном, японцы или же проживавшие в Токио немцы, однако не только они. Как впоследствии, после 1945 года, установили американские спецслужбы, он поддерживал контакты с приблизительно ста двадцатью гражданами Соединенных Штатов. В общении с буржуа Зорге всегда был сдержан и критичен, поскольку не мог позволить себе - как в силу своих жизненных позиций, так и в связи с необходимостью выполнения задания - тратить время на пустую болтовню со снобами и светскими кокотками. цайтунг» на Дальнем Востоке, вспоминала: «Собственно говоря, как человек, Зорге был очень приятен и даже мил -если хотел этого ... Он не терпел глупцов и людей, казавшихся ему неинтересными ... В таких случаях он не скрывал своего презрительного отношения, а его сарказм мог переходить все границы ... Все мы, кто общался с ним, многому у него научились, этого нельзя отрицать. Его интерес к политике, как мне кажется, был почти фанатическим».

Зорге не переносил высокомерных паразитов, пустозвонов с унизанными бриллиантовыми перстнями пальцами, полуголых дам из высшего общества. Это отвращение соседствовало в его душе с глубоким, классово обусловленным сочувствием к страданиям пролетариата и крестьянства. Фридрих Зибург - первый, кто непосредственно познакомил Зорге с реальной ситуацией в Японии, по этому поводу отмечал, к примеру, следующее: «Зорге буквально не давала покоя участь всех этих на свой страх и риск посылаемых в большие города девушек, зачастую, практически, еще девочек; его манера болтать с ними на ломаном японском языке, дразнить их и в то же время оказывать им, как бы невзначай, знаки внимания, была просто восхитительна. В этой среде он пользовался необычайной любовью. Я никогда не забуду одну из прогулок с Зорге по Таманои - району Токио, где обитали самые дешевые и самые бедные проститутки. Надо сказать, что проституция в Японии имеет огромное значение и представляет собой одну из необходимейших сфер жизненных интересов японских мужчин. Ее можно здесь наблюдать во всех разновидностях: ... от состоятельной танцовщицы, имеющей красивый собственный дом, в котором она за большие деньги принимает клиентов, и до грошовых проституток, бывших крестьянских девушек из бедняцких семей, которых в голодные годы отчаявшиеся отцы буквально продавали в города. Таманои - дно этой проституции. Тысячи крестьянских девушек в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет сидят в крошечных деревянных хижинах в ожидании клиентов. Эта невообразимая, потрясающая нищета - прямое следствие постоянного кризиса в японском сельском хозяйстве. Я никогда не забуду той серьезности и подлинного сострадания Зорге, с которыми он посвящал меня во все эти дела».

Сострадание к бесправным также являлось естественной составной частью коммунистического мировоззрения доктора Зорге. В этом ему не могли помешать ни слежка, ни классовые предрассудки дипломатических кругов, ни стиль и методы работы в полном смысле слова жадных до салонных сенсаций знаменитых репортеров империалистических государств.

Общаясь со множеством людей в повседневной общественной жизни, Зорге не обращал никакого внимания на ищеек; напротив, встречи со своими со ратниками он организовывал с максимальными предосторожностями по отно-шению ко всякого рода шпикам. С помощью генерала Берзина, а большей частью и благодаря собственной инициативе ему удалось сформировать в Японии небольшую разведгруппу, боевое сообщество сознательных борцов за мир. До 1941 года в ее состав входили тридцать два японца, четыре немца, два югослава и один британский подданный. Таким образом, восемьдесят процентов членов этой разведгруппы составляли граждане Японии, правители которой более или менее открыто натравливали их против соседних народов. В разведгруппе Зорге, получившей кодовое название «Рамзай» собрались представители четырех государств, владевшие, в общей сложности, девятью языками: японским, китайским, русским, немецким, норвежским, английским, сербским, французским и датским - еще одно доказательство того, что последовательная борьба против империалистических поджигателей войны не знает государственных границ.

Состав разведгруппы «Рамзай» был показателен и еще в одном отношении: в нее входили представители всех классов и слоев населения, люди восемнадцати различных профессий. Девять десятых из них представляли трудящиеся классы и творческую интеллигенцию, каждый пятый был коммунистом. Так, например, помимо рабочих, людей умственного труда, деятеля крестьянского движения, в группу входили два торговца, один земле-владелец и депутат парламента и даже сын японского князя, а также сын пав-шего от рук реакционеров японского премьер-министра. Каждым восьмым по-мощником Рихарда Зорге являлась женщина. Большинство его самоотвержен-ных соратников находились в расцвете жизненных сил: в возрасте от 20 до 45 лет. Как видно, эти отважные люди в их героической борьбе были далеки от узколобых предубеждений, а Рихард Зорге, в свою очередь, ни в коей мере не ограничивал всестороннюю готовность к сотрудничеству в общем благородном деле. Поэтому ни состав разведгруппы, ни поставленные перед ней задачи не допускали самоизоляции.

Доктор Зорге, разумеется, строго соблюдал определенные заповеди: никаких контактов с ячейками находившейся на нелегальном положении Коммунистической партии Японии или с советским посольством в Токио. В случае раскрытия это давало бы врагу повод для новых выпадов против Коммунистической партии Японии или для компрометирования советских дипломатов.

По соображениям безопасности и конспирации, Зорге, лично решавший вопрос о приеме в группу нового члена или оставлении его в качестве добровольного информатора, представлялся не всем своим помощникам. Таким образом, среди них были и такие, кто никогда не знал его лично. Рихард Зорге всеми средствами искал контакты с соратниками по борьбе, разделявшими его убеждения. Он прекрасно понимал, что решение поставленных перед ним сложных задач невозможно без создания определенной базы. При этом он постоянно ощущал личную ответственность за безопасность своих сотрудников. Несмотря на то, что он годами водил за нос японские, германские, китайские и британские тайные службы, бдительность его не ослабевала ни на секунду. Зорге действовал в соответствии с принципом, согласно которому каждая цепь прочна лишь настолько, насколько прочно ее слабейшее звено. В своей же цепи он не мог допустить наличия слабых звеньев. Как показали дальнейшие собы-тия, таковых в ней и не существовало.

Не недоверие, а высокая степень осознания своей ответственности, бескомпромиссность также и по отношению и самому себе служили причиной постоянного строжайшего соблюдения Зорге законов конспирации. Из аналогичных соображений каждый сотрудник группы знал о других товарищах лишь необходимый для выполнения своих функций минимум. Доктор Зорге имел непосредственный контакт - разумеется, с соблюдением всех мыслимых мер предосторожности - как правило, только с девятью членами своей разведгруппы. Ими являлись: японцы д-р Ходзуми Одзаки и Потоку Мияги, югослав Бранко Вукелич, британский подданный немецкого происхождения Гюнтер Штайн, немцы (радисты) Бернхардт (в Иокогаме) и, позднее, Макс Кристиансен-Клаузен (в Токио) и, наконец, Эмма Бернхардт, Анна Кристи-ансен-Клаузен и Эдит Вукелич. Все члены этого небольшого сплоченного коллектива давно получили закалку в интернациональной классовой борьбе; те-перь они объединились в разведгруппе «Рамзай». Из этих разведчиков главным образом двое имели контакт с большим числом остальных сотрудников и посто-янных информаторов.

Следует подчеркнуть, что около сорока процентов членов группы «Рамзай» уже благодаря своей профессии имели особенно полное представление о внешней и внутренней, военной и экономической политике Японии, поскольку восемнадцать процентов из них были журналистами или военными корреспондентами, двенадцать занимали должности различного ранга в бюрократическом государственном аппарате Японии, а десять процентов работали в главном управлении, в научно-исследовательских бюро или в зарубежных представительствах «Южно-Маньчжурской железнодорожной компании».

Главным помощником Зорге из числа японцев стал д-р Ходзуми Одзаки, которого он знал и высоко ценил еще со времени своей работы в Шанхае. Помимо многих отдельных важных сведений он раздобыл для Зорге 53 строжайше засекреченных документа, содержавших анализ специальных политических, экономических и военных проблем Японии, а также ее политическую концепцию в отношении Китая. В интересах разведгруппы «Рамзай» Одзаки на время глубоко внедрился и в аппарат японской секретной службы. Все полученные благодаря этому разведданные также стали его вкладом в общее благородное дело.

Кем был Одзаки, каким был жизненный путь этого борца за мир, где он черпал силы для выполнения своей тайной миссии, несомненно, стоившей ему огромного нервного напряжения? Он окончил Токийский университет и был принят в штат редакции крупнейшей японской газеты с двухмиллионным тира-жом «Асахи симбун». Он специализировался на проблемах Китая, в качестве ре-портера изъездил всю эту огромную страну и, наконец, в Токио стал советником японского князя Коноэ, трижды занимавшего пост премьер-министра. Эта ответственная должность позволяла Одзаки иметь хорошее представление о большой политике Японии. Позднее он перешел в научно-исследовательское бюро акционерного общества Южно-Маньчжурской железной дороги, в кото-ром кемпейтай держала множество своих агентов; с августа 1939 года он редактировал производственный «Ежемесячный отчет» этого акционерного общества. Одзаки имел как служебные, так и личные контакты с чиновниками различных инстанций государственного аппарата Японии, с государственными деятелями, депутатами парламента страны, с тайными советниками и партийными функционерами, с японской буржуазной прессой. В своих записках он пояснял: «По натуре я общительный человек. Я люблю народ, нахожу общий язык с большинством людей, более того - я стараюсь выказывать дружелюбие по отношению к людям. Поэтому круг моих знакомых не только широк: с большинством из них меня связывают узы самой тесной дружбы. Мои друзья служили источниками получаемой мной информации».

Не приходится сомневаться в том, что этот пролетарский интернационалист, чьи прощальные письма жене и младшей дочери, написанные в застенках и впоследствии опубликованные, навсегда запечатлели образ человека безграничной отзывчивости, с самого начала ясно осознавал масштабы своей политической деятельности. Он видел свой долг в том, чтобы уберечь Советский Союз от нападения извне и удержать Японию, свою родину, от вовлечения в опустошительную войну. В его тюремных записках содержится одно признание: «В процессе моего долголетнего сотрудничества с Зорге в Японии от меня часто требовалось предоставление информации, имеющей непосредственное отношение к оборонным планам Советского Союза. Я знал, что собираемые мной данные необходимы Советскому Союзу. Но это ни в коей мере не отягчало мою совесть, ибо защита Союза Советских Социалистических Республик относится к числу обязанностей членов коммунистических партий».73

Большинство сведений Одзаки получал от своих людей в «Южно-Маньчжурской железнодорожной компании» (ЮМЖД), занимавших в ней ключевые посты. В филиале ЮМЖД в городе Мукдене на севере Китая такими доверенными людьми Одзаки были Нориаки Гото и Хисатака Кайеда. В токийском научно-исследовательском бюро ЮМЖД работал Иосио Мияниси, а его друг Иу Такахаси служил в главном управлении этого акционерного общества.

ЮМЖД представляла собой подлинную государственно-монополистическую экономическую империю, подчинившую себе экономику обширных районов на северо-востоке Китая. Она готовила для японского императорского генштаба в этом регионе стратегический плацдарм для нападения на Советский Союз. 77 процентов всех своих капиталовложений в Китае Япония сконцентрировала в Маньчжурии; большая часть из них - не менее 40 процентов уже в 1931 году -приходилась на долю ЮМЖД и 33 ее дочерних компании. ЮМЖД и японская Квантунская армия, дислоцированная в Китае, напоминали сиамских близнецов: вряд ли кто-либо Мог с уверенностью сказать, кто больше стремился к расширению своего господства и к нападению на дальневосточные районы Советского Союза - монополисты ЮМЖД или генералы Квантунской армии. В итоге, естественно, многократно возрастала опасность, исходившая из этих кругов, которые - и этого нельзя отрицать - в существенной мере воздействовали на политику правительства Японии. В конце концов, ЮМЖД и Квантунская армия в то время установили господство над северокитайскими территориями вдоль границы с СССР общей площадью в 1,3 миллиона квадратных километров - почти в три раза большей, чем территория островной Японии. Ситуация обострялась еще и. тем, что японское правительство, владевшее более 50 процентами капитала соз-данной йа основании специального указа императора в 1906 году ЮМЖД, явля-лось ее главным акционером, Это означало, что интересы экономической экспансии правящих кругов тесно переплетались с целями политической агрес-сии. ^Государственно-монополистическая ЮМЖД «делала» министров, а японские министры почитали за большую честь стать президентом или вице-президентом ЮМЖД. Именно Иосуке Мацуока, в течение многих лет занимавший кресло президента ЮМЖД, а впоследствии ставший министром иностранных дел, добился выхода Японии из Лиги наций в 1933 г., после того как она осудила японскую агрессию в Маньчжурии как противоречащую нормам международного права.

Этот краткий обзор показывает, насколько важно для группы «Рамзай» было держать этого экономического колосса под неусыпным наблюдением. Тот, кому удавалось внедриться в аппарат ЮМЖД, как это сделал высококвалифи-цированный специалист Одзаки, обеспечивал себе доступ к неиссякаемому ис-точнику наиважнейшей стратегической информации. Ему становилось известно о любой передислокации войск в Северо-Восточном Китае, осуществимой лишь с помощью контролируемых ЮМЖД железных дорог, автомобильного воздуш-ного и морского транспорта. Он мог наблюдать за лихорадочным наращиванием потенциала японской военной промышленности, за результатами экономиче-ской помощи, оказываемой Германией этой базе антисоветской агрессии в Се-веро-Восточном Китае и в то же время читать меморандумы ЮМЖД, которые японские министры с готовностью воспринимали как перспективные рекомен-дации. Таким образом группе «Рамзай» удалось отправить в Москву точные данные о расширении производства продукции военного назначения на сталелитейных заводах компании «ЮМЖД-Сёва», о производстве мазута из горючих сланцев, которое ЮМЖД разворачивала в Маньчжурии и о финансируемой японской армией добыче жидкого топлива из угля, основы которой закладывались при участии германского концерна «ИГ Фар-бен». Японской армии, генеральный штаб которой вынашивал планы захвата си-бирских территорий, для осуществления этих целей необходимо было иметь моторизованные части. Поэтому с начала тридцатых годов японцы увеличили в Маньчжурии производство бензина, расширили стратегические запасы горючего, увеличили выпуск автомобилей, а с ростом производства алюминия - также и самолетов. Практически группа «Рамзай» знала о передвижении каждого крупного эшелона с войсками или военным снаряжением по Южно-Маньчжурской железной дороге из Чанчуня в Дайрен или Аньдун.

В числе друзей Ходзуми Одзаки были и другие люди, предоставлявшие ему ценную информацию: японский князь, внешнеполитический советник кабинета министров, представитель правых кругов Кинкадзу Сайондзи, секретарь канцелярии премьер-министра Томохико Усиба, ученый Сумио Фунакоси, работавший в пекинском филиале японского Института исследования Китая, издатель Сиге Мидзуно, который, в интересах группы «Рамзай», даже вступил в японское тайное общество «Черный дракон». Кроме того, Одзаки получал информацию от репортера, сотрудника Института исследования Китая Тэйкити Каваи, от руководителя отдела экономики редакции газеты «Токио асахи симбун» Синъиро Танака, от военного корреспондента министерства обороны Киёси Исоно и от шанхайского редактора «Маньчжу нити-нити симбун» Иосио Кавамура. Связи Одзаки, систематически им расширяемые, распространялись до самого императорского дворца. Он без труда мог бы стать ведущим государственным деятелем своей страны - но лишь ценой предательства интересов ее народа. Поэтому в самое тяжелое, самое мрачное для Японии время он стал на сторону угнетаемых рабочих и крестьян, в ряды антифашистов и выполнил свой долг до конца.

Таким же человеком был и талантливый художник Иотоку Мияги. Он учился в Лос-Анджелесе, там же вступил в ряды Компартии США. Когда его попросили вернуться в Японию, с тем чтобы в составе разведгруппы «Рамзай» выполнять ответственное задание во имя блага трудящихся своей страны, он не колебался ни минуты. В неразрывной связи с народом черпал он силы в борьбе. С 1934 года Мияги систематически анализировал для группы «Рамзай» специальный японский журнал «Гундзи то джиутсу» («Военное дело и военная техника»).

Мияги поддерживал непосредственную связь со своим другом Одзаки, правда, по соображениям конспирации, несколько необычным способом: по воскресным утрам он обучал дочь Одзаки рисованию. И даже супруга Одзаки ничего не подозревала о причастности их обоих к разведывательной работе.

Знаменитый японский антрополог и этнограф, доктор медицины Токутаро Ясуда, автор пятитомной «Истории человечества», сотрудничал в разведгруппе «Рамзай», будучи надежным информатором коммуниста Мияги. Он передавал ему сведения, полученные из разговоров со своими высокопоставленными пациентами. Впоследствии ученый вспоминал о первом посещении его Мияги: «Друзья сказали мне, - заявил гость, - что с вами можно советоваться не только о болезнях.» В тот вечер они просидели до поздней ночи. Мияги долго рассказывал о замыслах Гитлера и японского правительства. «Нам надо попытаться сорвать планы уничтожения СССР, предотвратить японскую войну. Нам нужна ваша помощь», - сказал он прощаясь. С тех пор Мияги стал приходить раз в неделю, затем ежедневно. Поступавшая информа-ция была весьма ценной ... В подарок за эти сведения Мияги передал Ясуда свою картину «Ирис». Погруженный столовой в политическую работу, больной туберкулезом, он все же находил время для творчества».

Такое же тесное единство политических взглядов сдружило Мияги еще с двенадцатью японскими борцами за мир. «Мики» - так он называл унтер-офицера Иосинобу Косиро - передавал, ему важные сообщения о военных действиях в Маньчжурии, в Северном и Южном Китае, в которых сам принимал участие, о кампании антисоветской истерии, о подготовке провокаций на границе с СССР, о местах дислокации, о вооружении японских дивизий и их тыловых службах. Представитель прогрессивной национальной буржуазии, фабрикант Торао Синодзука, вращавшийся в кругах офицеров япон-ского генштаба, передавал услышанное от них Мияги. Коммунист Масадзане Ямана не только наблюдал за расширением военных объектов в различных пре-фектурах Японии, но и, как специалист по сельскому хозяйству и функционер прогрессивного «Объединения японских арендаторов», передавал информацию, содержавшую точную оценку положения трудящихся деревни и настроений среди сельского населения. Сведения о так называемой Социальной партии масс Японии Мияги постоянно получал от своей знакомой Фусако Кудзуми, разделявшей его политические взгляды. В отделе информации совета министров работал Мийе Акемине, предоставлявший Фусако Кудзуми важную информацию. Переводческая деятельность и правительственные задания давали возможность Кодзи Аки-яма предоставлять Мияги ценные сведения общего характера. Маклеры Камено-суке Судзуки и Угенда Тагути имели контакты со многими офицерами японской армии, фронтовыми отпускниками, с про-изводителями военного снаряжения, они передавали Мияги сведения о настро-ениях в японской армии, в частности, в ее интервенционистских частях в Китае. Дамская портниха Томо Китабаяси, которую Мияги знал еще в Лос-Анджелесе, могла от своих придирчивых заказчиц -большей частью офицерских жен - кое-что разузнать о служебных делах их мужей; кроме этого, она информировала об отношении секты адвентистов к японской военной политике. Личный секретарь японского генерала Угаки - того самого, который, начиная с 1925 года, четырежды назначался на пост военного министра, в течение многих лет был японским губернатором в Корее, а с 1938 года занимал пост министра иностранных дел, - давал Мияги возможность заглянуть в самые секретные документы. О том, как сам Мияги постоянно стремился использовать любую возможность раскрытия новых агрессивных планов военщины, свидетельствует и следующий пример: от одного японского полковника, чей портрет он писал, художник узнал о том, какие из областей Китая были смоделированы в японском генштабе в виде рельефных макетов - масштабных копий местности. С помощью таких макетов предполагалось обеспечивать максимальную точность планирования нападений.

Среди верных помощников доктора Зорге был и профессиональный революционер югослав Бранко Вукелич. Этот человек, сердцем и рассудком беспредельно преданный идеалам коммунизма, использовал свой дворянский титул, имевший «вес» в салонах, где он представлялся на французский манер: «де Вукелич». В Токио он приехал вместе с женой Эдит из Парижа в качестве корреспондента французского агентства печати Гавас, французского журнала «Ля вю» и югославского журнала «Политика». Никому в Токио не могло и прийти в голову, что дворянин Вукелич, державшийся подобающим его титулу образом (за что друзья в шутку прозвали его «Жиголо») на самом деле - коммунист с боевым революционным опытом. Дворянство роду Вукеличей пожаловал австрийский император, которому верой и правдой служил дед Бранко, полковник императорской и королевской армии дунайской монархии. Сам Бранко Вукелич в течение длительного времени пренебрегал дворянским титулом, теперь же, в ходе выполнения задания в Японии, последний стал для него отличным средством маскировки.

Еще будучи студентом Бранко Вукелич стал в ряды югославских коммунистов, он вел в подполье ответственную партийную работу в области пропаганды и агитации. После завершения учебы в загребском Высшем техническом училище он, по заданию партии, отправился в Чехословакию. Официально он прибыл туда в качестве студента Академии искусств, на деле же он выполнял ряд специальных заданий, в том числе и курьерских. Затем он уехал в Париж, где поступил в Сор-боннский университет; основным же его занятием была работа в типографии, печатавшей для находившейся на нелегаль-ном положении Компартии Югославии массовую партийно-пропагандистскую литературу. В течение всех этих лет борьбы ему помогал в работе брат Славко. Через партийную агитационно-пропагандистскую работу Бранко пришел в журналистику.

Коммунисты братья Вукеличи считали своим долгом оказывать всемерную помощь Советскому Союзу, вокруг которого все теснее смыкалось кольцо агрессивных империалистических держав. Славко уехал в Советский Союз, прошел курс специальной подготовки в отделе генерала Берзина и позднее был направлен в качестве разведчика-радиста в Испанию, над которой нависли тучи фашистской угрозы. Бранко принял предложение от-правиться для выполнения чрезвычайно рискованного задания в Японию. Уже в начале февраля 1933 года он прибыл в Токио вместе со своей женой-датчанкой, преподавательницей гимнастики, имея директиву вступить в контакт с доктором Зорге и оказывать ему помощь в работе. Вукелич специализировался на сборе информации в журналистских и дипломатических кругах. Для него как официального представителя французского агентства печати были открыты двери не только посольства Франции: он располагал обширными контактами также и с дипломатами Великобритании и США.

В Токио он вскоре познакомился со многими представителями буржуазной прессы, такими, например, как мистер Мелвилл Кокс из английского агентства Рейтер, мистер Джозеф Ньюмен из «Нью-Йорк геральд трибюн», Гарольд О. Томпсон из американского агентства Юнайтед Пресс и французский публицист Робер Гиллэн, принадлежавший к числу самых авторитетных журналистов, имевших постоянную колонку в парижской «Ле монд» еще и после второй мировой войны. Бранко Вукелич часто проводил время в беседах за стаканчиком виски с содовой с британским военным атташе в Токио, генерал-майором Френсисом Пиготтом; сведения, почерпнутые им из этих бесед представляли для группы «Рамзай» немаловажный интерес.

Начиная с 1939 года, когда Франция и Англия объявили войну Германии, эти контакты приобрели еще большую ценность. Все связи германского посольства с дипломатическими представительствами Англии и Франции были прерваны. Однако, доктор Зорге в ходе выполнения задания и в дальнейшем не мог обходиться без точных сведений о реакции французских и британских государственных деятелей на те или иные события. Отныне такую информацию мог предоставлять только Бранко Вукелич.

В первое время Вукелич общался непосредственно с Зорге. Позднее, в целях соблюдения максимальной осторожности, посредником в их контактах стал Мияги. Вукелич был превосходным фотографом. Сотни секретных документов переснял он для разведгруппы «Рамзай» на микропленку, которую, кстати, сам и проявлял в собственной, специально оборудованной для этих целей фотолаборатории.

Радистами в группе Зорге работали двое немецких коммунистов. До 1935 года радиограммы в эфир посылал товарищ Бернхардт; Зорге лично занимался их шифровкой. Затем в конце того же года товарищ Кристиансен-Клаузен оборудовал несколько новых тайников, откуда посылал по радио срочные донесения в московский Центр.

Различную вспомогательную работу и, главным образом, функции курьера в разведгруппе выполнял еще один выходец из Германии, еврейского происхождения, по имени Гюнтер Штайн; преследования, которым он подвергался на родине, вынудили его принять британское подданство. Именно из его токийской квартиры Макс Кристиансен-Клаузен установил первый радиоконтакт с Центром. Штайн, бывший корреспондент «Берлинер тагеблатт», а впоследствии репортер лондонских «Нью кроникл» и «Бритиш файнэншл ньюс», особенно хорошо разбирался в международных финансовых и банковских делах. В кругах промышленников и бизнесменов он приобрел известность как автор книги «Сделано в Японии». После начала второй мировой войны он покинул Японию и отправился в Китай для выполнения но-вого разведывательного задания.

Ручейки самой разнообразной информации: донесения, факты, сообщения, копии документов, наброски топографических карт, переводы стекались к разведчикам группы Зорге и, в конечном итоге, к нему лично, отовсюду - из кварталов токийской бедноты, от деревенских батраков и сельскохозяйственных рабочих, из казарм и портовых кабаков, из ателье мод и приемных, из овощных лавок и правительственных учреждений, из штабов и даже с самого дна общества, от тех, кого эксплуататорская система унизила до проституции. Весь этот огромный материал приходилось сортировать, упоря-дочивать, проверять, сравнивать и анализировать; лучше доктора Зорге эту работу в разведгруппе не смог бы сделать никто.

Благодаря помощи своих хорошо информированных соратников, собственным фундаментальным знаниям и интенсивному изучению литературы, благодаря доскональной осведомленности о самых секретных делах германского посольства, доктор Рихард Зорге вскоре стал самым авторитетным из всех европейских журналистов на Дальнем Востоке, блестящим специалистом по проблемам Японии и Китая. Эта слава шла за ним начиная с середины тридцатых годов вплоть до самой его гибели; в конечном счете она тоже способствовала успешному выполнению разведывательного задания.

Для японских патриотов и борцов за мир Рихард Зорге служил маяком в кромешной ночи. Вокруг него сплотились те из японцев, кого ему удалось убедить в правоте своего дела, кто готов был подняться на борьбу с фашизмом. Эти люди видели дальше других, они не поддались опьянению шовинистического дурмана, ибо знали, что великодержавная политика японского милитаристского правительства принесет народу лишь новые жертвы и опустошения.