В облике мужчины с небольшим дорожным чемоданом в руке, сошедшего в общем потоке пассажиров с трапа прибывшего из Канады рейсового парохода, не было ничего, ровным счетом ничего примечательного. В таможенном зале он, как и все прибывшие, прошел положенный контроль. Проверили и его багаж, доставленный к тому времени с судна. Он представился корреспондентом нескольких известных европейских газет и сообщил о своем намерении на несколько лет поселиться в Токио. Тщательная проверка его багажа также не выявила ничего предосудительного. Даже малоформатная «лейка» последней модели не привлекла внимания таможенников: вполне естественно, что современный фотоаппарат мог понадобиться профессиональному журналисту.

Его германский паспорт, выданный на имя доктора Рихарда Зорге, был в порядке. Ко множеству штемпелей, испещрявших его странички, полицейский чиновник добавил еще один с датой въезда: 6-го сентября 1933 года.

Доктор Зорге поспешил покинуть Иокогаму, этот оживленный портовый город, и выехал поездом в Токио. Там он вначале поселился в респектабельном отеле «Санно» неподалеку от храма Тараномон. «Санно» входил в число самых роскошных люкс-отелей для иностранцев в Токио.

По прошествии нескольких дней, которые он посвятил знакомству с городом, Зорге явился в германское посольство, расположенное поблизости от императорского дворца, с целью обычного в таких случаях представления. Там он предъявил рекомендательное письмо прусского правительства, привезенное им из Берлина, он хорошо знал, какое волшебное действие обычно оказывают официальные документы на немецких чиновников. Предупредив любопытство принимавшего его посольского сотрудника, Зорге сразу же подчеркнул, что прибыл в долгосрочную командировку в Японию по заданию редакций «Франкфуртер цайтунг», берлинских «Теглихе рундшау» и «Берлинер бёрзен-курир», мюнхенского журнала «Цайтшрифт фюр геополитик», «Дойчер фольксвирт» и амстердамской «Алхемеен ханделсблад». Как уже упоминалось, время своего пребывания в Германии с мая по август 1933 года Зорге, использовал для установления контактов с этими органами прессы, предлагая им свои услуги в качестве японского корреспондента.

Всякий, кто представлялся сотрудником «Франкфуртер цайтунг» или имел рекомендации шрифтляйтера Макса Гайзенхайнера, сразу сильно возвышался в глазах чиновников зарубежных представительств «третьего рейха». И не столько из-за тиража «Франкфуртер цайтунг», составлявшего всего около 70 000 экземпляров. Большого значения при этом не имел и круг читателей этой утренней газеты, 40 процентов которых составляли пред-ставители финансовых и промышленных кругов, 30 процентов - чиновники госу-дарственного аппарата Германии и 20 процентов - люди так называемых «свободных» профессий. Такое почтительное отношение вызывалось, в основном, тем, что газета считалась рупором одной могущественной монополии, а именно «ИГ Фарбен» - крупнейшего не только в Германии, но и в Европе химического концерна, в чью собственность «Франкфуртер цайтунг» фактически перешла с начала тридцатых годов. Пользуясь сосредоточенным в ее руках экономическим потенциалом, «ИГ Фарбен» во многом определяла политику германского правительства.

За несколько месяцев, проведенных в Германии, Рихарду Зорге не удалось по-лучить штатное место корреспондента «Франкфуртер цайтунг», относившейся к числу немногих самостоятельных в финансовом отношении органов прессы, которые могли позволить себе иметь штат собственных корреспондентов, независимых от агентств печати. Тем не менее, достигнутое устное соглашение давало доктору Зорге право при сборе материалов для публикаций действовать от имени редакции этого влиятельного органа. Контакты Рихарда Зорге с редакцией «Франкфуртер цайтунг» и рекомендательное письмо главного редактора вызвали доверие к нему не только сотрудников посольства, но и, как впоследствии выяснилось, тогдашнего посла Германии в Токио, доктора юриспруденции Эрнста-Артура Фореча. Шестидесятипятилетний дипломат Фореч, уже порядком уставший от службы, собирался к концу года уйти, на-конец, на пенсию. На протяжении последних недель он занимался, в основном, тем, что лично следил за надежной упаковкой и отправкой коллекций древней японской бронзы и картин в свой родовой замок Кольмберг, расположенный в долине Мозеля, где намеревался мирно доживать век. Лишь мимоходом он интересовался обостряющимися проблемами внутренней и внешней политики Японии.

А когда доктор Зорге справился о том, как попасть на прием к руководителю на-цистской партийной организации в Токио, оформлявший его документы секретарь посольства и вовсе убедился, что видит перед собой особо ценное приобретение для немецкого землячества в Токио в лице его нового члена, преданного идеалам Гитлера.

Успех первого визита в германское посольство, во время которого Зорге скромно попросил при случае оказать ему содействие в корреспондентской работе, ни в коей мере не притупил его бдительность. Зорге знал, что за стенами посольских приемных сидят люди рейхсфюрера СС, которым поручено проверять политическую лояльность к фашистскому правительству всех живущих в Японии и приезжающих туда немцев и устанавливать за ними слежку.

Дебют доктора Зорге в роли японского корреспондента состоялся еще в последнем квартале 1933 года. В газете «Берлинер бёрзен-курир», которую внимательно изучали на биржах всего мира и которую можно было приобрести в восемнадцати европейских странах, появились две его статьи. Одна из них, передовая статья в вечернем выпуске газеты от 18 октября 1933 года, была озаглавлена «Линия жизни» Японии»; в ней анализировались скрытые причины экспансионистской политики, проводившейся Японией в Азии. Япония добилась, наконец, цели, к осуществлению которой настойчиво стремилась на протяжении последних четырех десятилетий; благодаря оккупированным китайским территориям и своей колонии Маньчжоу-Го, она превратилась из островной империи в сильную островную и континентальную державу. Проанализировав внешнюю и внешнеторговую политику Японии, различную по отношению к США, Великобритании, Голландии, Германии, Италии, Китаю, к Монгольской Народной Республике и СССР, доктор Зорге пришел и к тому выводу, что в империалистической борьбе за перераздел мира будет усиливаться сотрудничество Японии с Германией и Италией. В его комментарии из Токио верно отмечалось, что «Руководство японской политикой сегодня почти полностью сосредоточено в руках подчеркнуто милитаристских националистических группировок (чтобы не использовать здесь слишком «западное» понятие «фашизм») ... У Запада имеются все основания с максимальной серьезностью отнестись к подкрепленному императорским воззванием заявлению о том, что Маньчжоу-Го означает для Японии «линию жизни» ... В результате своей континентальной поли-тики Япония взяла на себя опасную роль клина, вбитого между коммунизмом на севере и постоянно расширяющимися коммунистическими районами в Центральном Китае». Одновременно Зорге извещал читателя о массированной милитаризации всей общественной жизни Японии, а также о тенденции «полностью подчинить свою внешнюю политику амбициям командования армии и флота».

Уже 27 ноября 1933 года, как раз во время проведения Японией провокационных вылазок против СССР, в одном из вечерних выпусков упомянутого биржевого вестника появилась еще одна передовая статья Зорге - «Национальный кризис Японии». В ней автор излагал суть внутриполитических проблем, раздиравших

Японию, «которая пребывает в процессе значительной экономической и полити-ческой экспансии могущества». Зорге показал беспомощность важнейших партий Сэйюкай и Минсэйто, стоявших на антинародных позициях и олицетворявших «экономическое господство крупнейших частных компаний», бедственное положение крестьянства, устрашающие темпы роста государственного долга, реализацию обширной программы вооружений и, подводя итог, предсказал дальнейшее «усиление влияния милитаристов с одновременным сохранением некоторых крайне националистически настроенных гражданских государственных деятелей». Разумные доводы Зорге привлекли в Берлине внимание не только представителей сферы экономики, они пригодились, например, и д-ру Герберту фон Дирксену, готовившемуся занять пост германского посла в Японии; с помощью материалов и комментариев, опубликованных Зорге, Дирксен мог в основных чертах составить себе представление о современной ситу-ации в этой стране. Несомненно также и то, что он запомнил имя их автора, ибо по прибытии в конце 1933 года в Токио в качестве вновь аккредитованного посла Германии стал искать встречи с Зорге, ставшим к тому времени уже известным корреспондентом. Чиновники службы безопасности посольства также с удовлетворением восприняли опубликованные Зорге основательные статьи.

Эти самые чиновники, однако, представляли собой далеко не единственное пре-пятствие на пути к выполнению разведывательной миссии доктора Зорге. Он был подготовлен к работе в стране, где боязнь шпионов по крайней мере с середины прошлого века приобрела характер подлинной мании. Каждый иностранец, тем более, если он являлся представителем белой расы, уже изначально рассматривался как потенциальный шпион. Зорге знал, что милитаристы опутали Японию густой сетью секретной агентуры. При этом тайной службе не составляло особого труда организовать тотальную слежку за каждым иностранцем: в этом небольшом по территории островном государстве их насчитывалось не так уж много - всего около восьми тысяч европейцев и американцев, из них примерно по две тысячи англичан, граждан США и немцев, остальные же являлись представителями самых разных национальностей. Все эти люди жили только в нескольких японских городах, где проживали или в комфортабельных отелях, или в специально отведенных для иностранцев кварталах.

Зорге решил прежде всего поставить в известность высшие государственные ин-станции Японии о своем прибытии в качестве корреспондента, имеющего задание от редакций ряда печатных органов, с целью получить официальное разрешение приступить к работе. В министерстве иностранных дел он представился шефу отдела информации Эйдзи Амау и вручил ему рекомендательное письмо с печатью посольства Японии в Вашингтоне. Амау был влиятельным чиновником; он руководил еженедельными пресс-конференциями и, кроме этого, исполнял обязанности пресс-секретаря министерства.

Между тем, система секретных служб Японии - как и во всех империалистических государствах - продолжала активизировать свою деятельность как внутри страны, так и за ее пределами. Система эта складывалась из различных тайных инстанций и органов. Так, шпионаж и прочие операции секретных служб за рубежом находились, главным образом, в ведении командования армии и флота; министерство иностранных дел нередко оказывало военным помощь в этих делах. Слежкой и контрразведкой внутри страны занимались одновременно несколько органов, причем, более или менее независимо друг от друга. Ведущая роль среди них отводилась тайной полиции и контрразведке - кемпейтай, которая подчинялась непосредственно министерству внутренних дел, однако, в ряде вопросов сотрудничала и с министерством юстиции. В армии кемпейтай осуществляла контрразведывательные операции как на Японских островах, так и на всех захваченных Японией территориях. Разумеется, интенсивная деятельность всей системы тайных служб Японии в целом и каждого из ее органов в отдельности была подчинена одной цели - обеспечить генералам и адмиралам все необходимые условия для проведения в жизнь их человеконенавистнической политики, попросту говоря, - скрыть от постороннего взгляда процесс милитаризации всей общественной жизни Японии. В рамках этой задачи кемпейтай вела слежку и за иностранцами, от которых военные тайны оберегались с особой тщательностью. Сфера деятельности и методы кемпейтай стали причиной того, что она - как и гестапо для немцев - являлась организацией, более всего наводившей страх на японцев и более всего ненавидимой ими.

Ни в одной другой империалистической стране «гундзи химицу» - военная тайна - не было таким угрожающе широким понятием, как в тогдашней Японии.

На момент капитуляции императорской Японии в 1945 году кемпейтай насчитывала 140 000 платных агентов, из которых ровно половина составляла ее постоянный штат; 24 000 агентов кемпейтай были армейскими офицерами. Офицеры и агенты кемпейтай находились повсюду: за стойками портье в отелях и за окошками почтовых отделений, ими могли оказаться любой железнодорожник или носильщик на вокзале, они сидели в портовых управлениях, в отделах цензуры прессы, литературы и радиовещания и на станциях радиоперехвата, их можно было встретить в кварталах дело-вой части города, возле касс кинематографа и в школьных учительских. Кем-пейтай контролировала все бюро переводов и магазины фотопринадлежностей, всю торговлю оружием и взрывчаткой, электростанции и публичные дома, вела наблюдение за пользовавшимися большим спросом у иностранцев гейшами и за торговлей медикаментами. Эта военизированная армия агентов имела в качестве командира собственного генерала, подчинявшегося исключительно военному министерству. Командование военно-морского флота сотрудничало с этим генералом во всем, что касалось персонального наблюдения.

Изъявлявший желание стать агентом кемпейтай должен был прежде всего доказать свою безраздельную преданность императору. Все члены семьи кандидата подвергались строжайшей проверке, сам же он в мирное время призывался на шесть лет в армию. Будущий агент должен был превосходить уровень среднего человека хитростью и физической силой, а также владеть несколькими иностранными языками. Лишь при условии соответствия этим требованиям кандидат проходил годовой курс специального обучения, в ходе которого его, словно ищейку, натаскивали на слежку как за своими земляками, так и за иностранцами. Агенты кемпейтай, таким образом, служили под-ручными японской военной касты, являлись самыми надежными из всех верноподданных императора, который лично следил за постоянной боевой готовностью своей тайной гвардии и щедро отпускал из государственной казны средства на ее содержание.

На содержание тайных служб, действовавших как внутри страны, так и за ее пределами, маленькая Япония уже в 1934 году расходовала впятеро больше средств, чем Великобритания, включая ее колонии, и в восемьдесят раз больше, чем США. К 1938 году эти расходы возросли более чем в шесть раз и составили в пересчете на тогдашние германские деньги 62,5 миллиона рейхсмарок.

С первого дня пребывания в Токио доктор Зорге почувствовал внимание кем-пейтай к своей персоне. Репортер «Дзидзи симбун» Аритоми Мицукадо стал назойливо добиваться его расположения: этот говоривший по-немецки японец предложил ему номер в отеле «Мэгуро», выглядевший вполне прилично. После того, как Зорге пригласил вла-дельца отеля отметить свое вселение, он уже знал, что последний ранее состоял на шпионской службе в японской армий. Противник был раскрыт, и поэтому больше не представлял опасности. Как-то раз Аритоми Мицукадо подослал к Зорге провокатора, говорившего по-русски; выбрав момент, этот тип неожиданно обратился к Рихарду на языке его матери. Однако, попытка закончилась неудачей; Зорге отреагировал так, словно русский был для него совершенно чужим языком.

Чтобы создать себе относительно спокойные условия для работы, Рихард Зорге - в противоположность большинству других европейцев - подыскал себе маленькую квартиру в квартале, где жили исключительно японцы. Однако, вскоре он выяснил, что квартирная хозяйка была осведомительницей кемпейтай. Вернувшись как-то из длительной поездки, он обнаружил, что кто-то рылся в его бумагах, препарированная заранее соответствующим образом папка для писем также побывала в чужих руках. Одного из переводчиков-японцев при германском посольстве, с которым Зорге часто беседовал, несколько раз вызывали в полицию и расспрашивали о немецком журналисте. Он сам сказал об этом доктору Зорге, несмотря на приказ молчать. Агенты кемпейтай на время вмонтировали в одну из тонких стен квартиры Зорге очень дорогостоящее, по тем временам, подслушивающее устройство. Но их ждало разочарование: встречи с нужными людьми Зорге назначал в ресторанах и постоянно переполненных кафе. Преследовавшие его на каждом шагу японские пшики заходили и туда. И все же, если в этом возникала необходимость, разведчик всегда умел «оторваться» от «хвоста»: в свое время он по-тратил несколько недель на то, чтобы изучить методы соглядатаев и распознать их слабости.

Когда несколько лет спустя Зорге близко познакомился с одной молодой японкой, ее также вызвали в кемпейтай и потребовали, чтобы она шпионила за ним. Исии Ханако вспоминала: «В июле (1941 года - Ю. М.) меня вызвали на допрос в полицию и пытались заставить следить за Рихардом, уносить оставшуюся после работы копировальную бумагу, докладывать о всех его выездах». Но японские контрразведчики недооценили эту молодую женщину: ее любовь, верность и преклонение перед человеком, которого она окружила заботой, делали все попытки склонить ее к предательству бесплодными.

Доктор Зорге пользовался, в основном, двумя методами защиты от «опекавших» его японских тайных агентов, крайняя подозрительность которых не являлась для него чем-то неожиданным.

Во-первых, он отвлекал внимание и усыплял бдительность шпиков тем, что месяцами просиживал над книгами в публичных библиотеках или за своим рабочим столом, изучая историю Японии и ее современность. Его можно было встретить в библиотеке германского посольства и в токийской библиотеке Германо-Восточноазиатского общества, он перебирал книги на полках книжных магазинов и букинистических лавок. Его скромная квартира - летний домик посреди парка в токийском районе Адзабуку на улице Нагадзака-мати, 30 - постепенно наполнялась книгами и переводами, географическими картами и картотеками. Рабочая библиотека Зорге насчитывала уже свыше тысячи прочитанных им книг. Профессор консерватории Эта Харих-Шнайдер, снискавшая себе мировую славу виртуозной игрой на клавесине, ле-том 1941 года часто бывала в доме Зорге; ей принадлежит следующее интересное Описание его жилища: «В квартире (Зорге) было жарко, как в духовке. Очертания пыльных улиц расплывались в нестерпимом блеске солнечных лучей; на террасе, расположенной на крыше его дома, даже по ночам царила невыносимая духота ... Воздух был наполнен запахом горячего дерева; садик возле дома, несмотря на крошечные размеры, утопал в зелени ... Из соседних домов доносились звуки радио и детский смех ... Дом Зорге затерялся среди жилищ бедных японцев, построенный в небрежном, европейско-японском стиле, он выглядел неряшливо. Две комнаты внизу, вся их убогая обстановка ограничивалась несколькими шаткими столиками, на одном из которых лежал клочок потертого красного бархата ... За стенкой находилась кухня. Наверху - его рабочая комната с большим диваном, письменным столом и граммофоном, во всю стену, от пола до потолка - книжные полки. За дверью - спальня, которую почти целиком занимала широкая двуспальная кровать. К спальне вел узкий коридорчик. Двери обеих комнат верхнего этажа выходили на террасу».

Зорге регулярно слушал радио и читал японские газеты, изучал историю и куль-туру страны, углублялся в труды государственных деятелей и ученых и в полемику всемирно известных японоведов. Его жажда знаний поистине не знала границ. Что касается японской охранки, то она не могла запретить ни приобретение книг, ни их чтение. Напряженные занятия Зорге, его не только энциклопедические, но и прикладные знания должны были вскоре превратиться в грозное оружие. Помимо кабинетной работы он часто совершал и ознакомительные поездки по различным-префектурам Японии.

Во-вторых, Зорге отдавал себе отчет в том, что внимание японских агентов к его персоне будет ослабевать в той степени, в какой будет возрастать его реноме в гер-манском посольстве, ибо фашисты имели своих собственных специалистов по ведению слежки, работавших в тесном контакте с японской охранкой. Но для того, чтобы приобрести вес в посольстве, надо было стать незаменимым экспертом по Японии. Именно это и было целью интенсивных занятий Зорге.

В поездках по Японии Зорге несколько раз сопровождал немецкий публицист Фридрих Зибург. Из них обоих лишь он находил достойным упоминания то, с чем приходилось сталкиваться двум немецким журналистам во время этих путешествий. Зибург писал: «В двух или трех поездках, предпринятых мною вместе с Зорге, нам пришлось иметь дело с прямо-таки несметным числом полицейских в форме и в штатском, ходивших за нами по пятам, проверявших наши документы и заводивших с нами разговоры. В этом не было ничего необычного, ибо боязнь шпионов в этой стране приобрела уже характер подлинной мании. Хотя я имел самые надежные рекомендации японских властей и мог считаться личностью вне всяких подозрений, все же японские по-лицейские беспрестанно досаждали мне своим интересом к моей персоне.

Нередко во время утреннего бритья в моем гостиничном номере появлялся до-вольно нечистоплотный молодой человек со множеством авторучек в нагрудном кармане; беспрерывно кланяясь и с почтительным шипением втягивая воздух он представлялся полицейским агентом и выражал надежду, что я чувствую себя в Японии в полной безопасности. То же самое происходило со мной и во время экскурсий, в общественных парках и даже в храмах.

Эти молодые люди с их буквально кричащей «неприметностью» большей частью бывали совершенно удовлетворены, как только я вручал им свою визитную карточку с надписью на японском языке; их я заказал сразу по прибытии в Токио -кстати, по настоятельному совету Зорге. Агент кемпейтай, как правило, долго изучал визитку, словно какой-то особо важный документ, отвешивал очередной поклон и просил разрешения оставить ее у себя. Впоследствии я узнал, что собирание визитных карточек является излюбленным занятием японцев, многие из которых заполняют ими страницы объемистых альбомов; при этом особое внимание уделяется, конечно же, визитным карточкам иностранцев.

Публике без конца читают наставления об опасности шпионажа. Постоянно про-водятся специальные курсы обучения и публикуются соответствующие инструкции. Мне самому довелось как-то побывать на одной из лекций: японский полицейский офицер выступал перед гейшами, призывая их также включиться в борьбу со шпионами. К сожалению, я ни слова не понимал по-японски. Тем не менее, зрелище было презабавное; японский полицейский офицер, щуплый человечек с серьезным выражением лица, с ежиком седых волос и в огромных очках, стоял перед залом, наполненным этими прекрасными, словно цветы, созданиями в пестрых кимоно и с напудренными до меловой белизны лицами.

Впоследствии мне разъяснили, к чему сводились эти инструкции. Ну, во-первых, шпиона - разумеется, являющегося представителем белой расы, - следовало сразу же распознавать по внешнему виду. Согласно представлениям японской контрразведки, этот внешний вид в точности соответствовал облику шпионов из старых приключенческих фильмов. Со всей серьезностью этим девушкам втолковывают, что если в чайный домик заходит мужчина в пальто с поднятым воротником и в дорожной шляпе, с короткой трубкой в зубах, а то и с моноклем в глазу, значит, это непременно шпион. Я привожу все это в качестве примера того наивного схематизма, который японские власти перенесли на комплекс шпиономании.

Вместе с Зорге я побывал также в городах Киото, Нара и Ямада, где мы осма-тривали священные храмы. В поездах к нам то и дело обращались какие-то люди, пользуясь несколькими фразами на ломаном английском или немецком языках, и просили у нас визитные карточки. На вокзале в Ямада нас обступила целая группа полицейских в форме; беспрерывно кланяясь и с почтительным шипением втягивая воздух, они записали наши биографические данные. Даже когда мы задержались перед священным храмом, вдруг появился какой-то юноша, одетый в необыкновенно грязную короткую куртку европейского покроя, долго таращил на нас глаза из-за стекол огромных очков и, в конце концов, предложил обменяться визитными карточками.

Как-то раз один из полицейских даже попросил разрешения осмотреть наши ав-торучки. Позже я узнал, что японцы испытывают особый страх перед авторучками, ибо считают, что с их помощью шпионы производят фотосъемку или разного рода измерения. Постоянно велись также разговоры об инфракрасных лучах, с помощью которых, якобы, шпионы проделывали свои темные дела; я не знаю, какая навязчивая идея заставляла японских контрразведчиков думать, что белого шпиона всегда можно распознать по тому, что он постоянно «фотографирует сверху вниз».

Как бы там ни было, назойливый интерес полицейских ко мне и Зорге во время наших поездок можно было считать нормой поведения по отношению к двум известным европейским журналистам. Не исключено однако, что Зорге уже в то время в чем-то подозревали».

Существуют высказывания на эту тему также и известного американского жур-налиста Гарольда О. Томпсона, неоднократно имевшего возможность лично наблюдать методы работы японской охранки.

«С 1936-го по лето 1941 годов, - писал он, - я находился в Токио в качестве кор-респондента Юнайтед Пресс. Мой корпункт находился на седьмом этаже здания агентства Дэнцу. В том же коридоре располагались рабочие помещения Немецкого телеграфного агенства (ДНБ), агенств Гавас и Ассошиэйтед Пресс. Зорге часто заходил к своим коллегам из ДНБ. Я встречал его и на японских пресс-конференциях ... Несмотря на наше поверхностное знакомство, Зорге мне нравился. Он был дружелюбным, отзывчи-вым парнем ... Мне особо запомнился один случай. Японская полиция приставила к Зорге агента для постоянной слежки, как это она проделывала со многими из нас. Однажды этот агент пришел в корпункт, чтобы поболтать с моим помощником-японцем. Последний сказал мне, что полицейский агент пребывает в радостном настроении, так как Зорге попал в мотоциклетную катастрофу и в настоящее время находится в больнице Сен-Люк, отчего у полицейского высвободилось время для личных дел. Я отправился в больницу, где узнал, что Зорге получил лишь незначительные травмы и уже выписан. Когда я сказал об этом полицейскому, он пулей вылетел из комнаты, спеша вновь занять свой «наблюдательный пост». Мне кажется, что за Зорге следили гораздо интенсивнее, чем за большинством из нас».

Все эти описания событий и ситуаций дают возможность представить себе, в ка-ких сложнейших условиях доктор Зорге выполнял разведывательное задание, от успеха которого так много зависело, каким нагрузкам он подвергался в течение почти трех тысяч дней и ночей своей работы в Японии.

В начале тридцатых годов Япония переживала экономический кризис. Резко воз-росло число безработных: в конце 1931 года в империи «небесного» их насчитывалось три миллиона. Многие трудящиеся жили в невообразимой нищете. Внутренним потрясениям в Японии, казалось, не будет конца. Правящие круги пытались вывести страну из кризиса с помощью внешнеполитических авантюр. Пра-воэкстремистские политические группировки и многие тайные общества все громче требовали установления фашистской диктатуры. Полиция и военщина вели наступление на авангард японского рабочего класса, преследовали Коммунистическую партию Японии, основанную 15 июля 1922 года. Ее популярные в народе лозунги «Землю - трудовому крестьянству!», «Работы и хлеба для рабочих!» и «Свободу всему народу!» стали поводом для бешеной травли Компартии Японии, которую развернули реакционные силы. Японский император, его кабинет министров и генералитет правили народом с помощью террора. Еще в 1928 году ими были распущены Рабоче-крестьянская партия, в которой в 1926 году объединились левые и реформисты, профсоюзы левой ориентации, Союз про-летарской молодежи, а также некоторые студенческие организации. В том же году был убит Масаносуке Ватанабе, вожак коммунистов, пользовавшийся любовью народных масс. В марте 1929 года кинжалы наемных убийц оборвали жизнь депутата парламента Сендзи Ямамото, выступавшего против японской интервенции в Китае, за миролюбивую политику Японии в отношении СССР. В мае 1932 года, за год до приезда доктора Зорге в Японию, фашиствующие японские офицеры организовали путч. Они заняли в Токио правительственные здания, редакции газет, убили премьер-министра Цу-ёси Инукаи и попытались установить в стране диктаторский режим. Хотя им и не удалось добиться своей цели, их стремление к ее осуществлению ни в коей мере не ослабло.

Доктор Зорге, располагавший большим опытом классовой борьбы, умел верно ис-толковать эти явления. В них ясно прослеживалось определенное сходство с германским фашизмом. Террор империалистической реакции внутри страны, против собственного народа, всегда предшествует террору внешнему - агрессии против других государств.