КАК ЖИТЬ БУДЕМ, ЛЮДИ?

   Хаты кажутся стожками сена. В окошках - ни огонька. Криничане берегут каждую каплю керосина.
   А вот окна школы светятся. Чувствуя, что они опоздали на собрание, мальчишки побежали.
   Возле школы, где лежит вросший в землю камень-валун, перед ребятами появился человек в длинном кожаном пальто. Наверное, вышел из-за стожка осокового сена, еще с прошлого лета торчавшего на лугу.
   - Где же это вы носитесь? - Из-под козырька военной фуражки смотрели незнакомые глаза, а говорил человек так, как будто отродясь живет в Криницах и знает о мальчишках все.
   Назвав их по имени, он сказал: его только что осаждали две гражданки, требуя пропустить их в школу. Уверяли, будто там их сыновья.
   - А мне лучше знать, кто там есть, а кого нету,- говорил человек в кожаном пальто, поправляя большой пистолет на боку.
   Петрусь смекнул: этот, с пистолетом, дежурит возле школы, чтобы не пускать на собрание посторонних.
   - Побежали домой!- Петрусь потянул за рубаху ничего не понимающего приятеля.
   Оттащив Юзика к тропе, где каждый кустик, каждая канава были ребятам знакомы, Петрусь приказал:
   - Пригнись! Иди за мной!
   Зарослями лопухов оба пробрались к школьному порогу.
   Дверь в школе была открыта. У косяка, опершись на палку, стоял сгорбленный дед Нупрей. Ему, видимо, было душно сидеть в классе: слишком много народу набилось! И почти все курили.
   Горела всего лишь одна керосиновая лампа на столе, в глубине комнаты. За столом, в простенке между окон стоял незнакомый человек.
   За учительским столом сидели еще пять или шесть мужчин. Их ребятам плохо было видно. Только по бараньей папахе, висевшей на гвозде между окон, можно было догадаться: учитель Григорий Яковлевич тоже здесь.
   В темном углу справа сидели на скамье Матей Кучковский и Янош Ладутько. Отец Петруся оперся локтями на колени, низко опустив тяжелые кисти рук.
   Юзиков отец сидел в такой же позе, только в руках держал шапку, машинально комкал ее, вертел, надевал на полено. Волновался, слушая, о чем говорил новый человек.
   - Положение серьезное,- говорил тот,- Кругом обосновался враг. Даже совсем рядом, вокруг Криничанского леса, немцев тьма. Идут, наглые, и ничего не боятся. Знают: здесь битыми не быть.
   - Как это битыми не быть? Что-то я в толк не возьму? - раздался зычный голос дедушки Нупрея. Все обернулись к двери. Старик потряс своей палкой.- Ежели по немецкой каске вот эдакой штукой долбануть, так и голове достанется.
   Мужчины загудели. Выступающий поднял руку, и гул немного утих.
   - Не знаю я, товарищи, этого деда,- громко сказал он,- Хоть он и шутник, а ведь дело подсказывает!
   Кто-то из мужиков, не поднимаясь с места, выкрикнул:
   - С дубинкой против танков?
   Янош Ладутько перестал комкать свою шапку, выразительно посмотрел на Матея. Матей Кучковский встал:
   - Мы все... думаем так...
   Петрусь знал: докладчик из его отца никудышный. И все же мужики слушали, не перебивали. А кузнец говорил о том, что на войне всем есть дело. Оружие, мол, добудем. У самих же немцев и отберем.
   - В лес подаваться надо. В лес!
   Этих немногих слов хватило, чтобы взбудоражить всех, кто был в комнате. Отовсюду неслись знакомые и незнакомые мальчишкам голоса:
   - А чего ж тогда медлим? Кругом леса. Здесь армию лесную можно развернуть.
   - Сколько ты, ловкий такой, воевать собираешься - месяц или год? А зима надвинется?..
   - Погоди ты, Тихон, со своей зимой! Не каркай! Это же все не главное!
   - А что же тогда главное? Молчишь?..
   - Как это что? - раздался молодой голос- Надо подниматься... Красная Армия с фронта, а мы - с тыла!..
   - А что же ты, такой речистый, больно тяжел на подъем? Чего воевать не пошел?
   Медленно поднялся Степан Дунец. Неторопливо пригладил редкие волосы на голове. Петрусь с Юзиком поднялись на носки, чтобы лучше видеть деда Степана..
    Дед говорил спокойным густым басом. Две войны было на его веку. Немцы пробовали захватить нас со своим Вильгельмом. Знает их Дунец еще с той империалистической. И белополяков тоже не забыл. Жизнь, сказал дед Степан, нас многому научила. Мы поумнели да и помолодели как будто. Давно ли Красная Армия помогла нам избавиться от ярма панского. Теперь германец прилез.
   - ...За что кровь прольем, мы хорошо знаем. Знаем и то, что чужеземцу никак не удержаться. Вы на меня, товарищи, не обижайтесь,- продолжал Дунец,- но, право слово, так и хочется кое-кого взять за плечо и показать дорогу, куда идти... Партизанское дело для нас с вами - оно не новое. Поднимемся мы, а за нами пойдут тысячи. Немец давно уже окружил нас. А что мы? Ходим, как по горячим углям. Каждого шороха страшимся. Не ровен час, утонем в бабьих слезах. Пора уже! Пора подниматься. Тогда и страх пройдет.
   Гудело на разные голоса собрание. На какое-то время все забыли о человеке за столом.
   Успокоиться никто не мог. И тогда поднялся учитель, постучал ладонью по столу.
   - Товарищи! На повестке дня один вопрос. Всем ясно, какой?
   - Всем! - вдруг крикнул Юзик,
   Он тут же спохватился, сообразил, что дал маху. Присел, прикрывая ладонью рот. Поздно!
   По рядам прошел смешок, а Григорий Яковлевич, сдерживая улыбку, попросил ребят покинуть собрание: время, дескать, позднее, да и без них как-нибудь разрешат вопрос.
   Дедушка Нупрей, которому неспокойные мальчишки отдавили все ноги, с готовностью отодвинулся от прохода.
   - Давайте, хлопцы. Чешите до хаты! Без вас тут управимся.
   Выйдя в темноту, Петрусь подошел к окну. Юзик подсадил его. Был слышен приглушенный голос учителя:
   - Сейчас я предоставляю слово командиру партизанского отряда и секретарю подпольного райкома...
   Петрусь попросил друга, чтобы тот подсадил его повыше: ничего не видно!
   Но долго ли мог удержать Юзик на своих худеньких плечах товарища?
   Даже за короткое время Петрусь сумел разглядеть человека из подпольного райкома. Черная борода, куртка с нагрудными карманами. И голос, голос знакомый. Это же он, Данила Круглов.
   - Вы еще здесь?! - К ребятам неслышно подошел все тот же, в кожаном пальто.
   Теперь уже не нужно было обманывать. Ребята сказали, что пойдут домой, и в самом деле пошли. По дороге рассуждали: наверно, тот дядька - партизан. Его поставили охранять собрание.
   В эту ночь отцы вернулись домой с третьими петухами. Ни одна, даже самая настырная, бабка не сумела проникнуть на тайный мужской сход.
   А утром всем было известно, о чем говорили и что решили мужчины.
   Таковы порядки в деревне, и никуда ты от них не де- нешься!
   Теперь мальчишкам надо было не мешкать - собираться в партизаны. Туда, ребята поняли, принимают даже таких дряхлых, как дед Нупрей. Всех принимают.
   У Яноша и Матея уже припрятаны ружья, патроны. Юзик снова звал товарища к той реке, где все-таки можно вооружиться и им. Якорь с веревкой помогут. Их легко стянуть у дядьки Матея. Петрусь возразил: пока они будут ходить в Огородники, их отцы возьмут торбы - и в лес. Ищи потом!
   У ребят тоже припасены торбочки. По паре белья положили они в них, сало завернули, хлеб. Припасли также соли, спичек, иголки с моточками ниток. Юзику удалось взять незаметно дома кухонный нож и сковороду с ручкой. Вот только оружия - никакого.
   - У немцев отберем,- утешал себя и товарища Юзик.- Слыхал, что батька твой на собрании говорил? Только не проспать бы нам, Петрусь!
   Ребятам почему-то казалось, что мужчины подадутся в лес ночью.
   Сбил с толку Яська, сын Игната Корча. Юзик встретился с ним у кринички, подумал, что Яська притащился в деревню что-нибудь пронюхать. А тот вдруг сам выкла- дывает новость: мужики, мол, будут сидеть дома и никуда не пойдут. Партизанам, говорил Яська, не обязательно в лесу жить. Они могут и по хатам, как обыкновенные крестьяне. А в условленное время соберутся, взорвут у немцев склад или что еще - и опять по хатам...
   Откуда Яська взял все это?
   Юзик сказал о том, что слышал, Петрусю. Тот промолчал и повел друга на задворки. Там отец копал яму. Когда выкопал, покрыл дно досками, попросил мальчишек, чтобы притащили соломы. Соломой застелил доски. В яму отец Петруся ссыпал рожь.
   Такие же ямы копали и на соседнем дворе, и через дорогу, в другой стороне деревни.
   Разве непонятно? Мужчины надолго собираются из села. Вот и прячут добро. Мало ли что? Придут вдруг немцы, ограбят.
   Отец попросил Петруся оставить соломы для бани. Баня - это уж определенно перед уходом.
   Матей Кучковский не успел еще соорудить настоящую баню. Приходится мыться в печи. Испечет Матеиха хлеб, расстелет на полу соломы, поставит туда чугунок с водой, мочалку положит - мойся.
   Отцу нравится такая баня, и Петрусь с охотой в печи моется. Там хлебом вкусно пахнет и соломка душистая. И вообще на этот раз мыться было необходимо: не отставать же от отца.
   Петрусь бегал к криничке за водой и там встретил Яську. Тот похвастался еще одной новостью:
   - Школы теперь не будет. Немцы не разрешают. После бани Петрусь и Юзик бегали к Григорию Яковлевичу. "Как же так - школы не будет?"
   - Я, ребята, ухожу,- спокойно ответил учитель.- Вернусь, снова занятия начнем.
   - Мы тоже... уходим,- не удержался, сообщил Юзик.- Вместе будем. У нас все приготовлено.
   Худенькое, остроносое лицо Юзика раскраснелось, как от холодного зимнего ветра. Волнуясь, он перечислил учителю все вещи, что припасены у них с Петрусем.
   Григорий Яковлевич слушал, сидя за непокрытым столом. Стол был подарен учителю Матеем Кучковским в тот же самый день, когда он появился в здешней глуши. Петрусь хорошо помнит вот эти черные полумесяцы на досках - от горячей сковороды.
   Отец сколотил стол, когда был еще молодым. Он ведь и плотничает, и стекло может вставить, и валенки свалять, печь сложить, если надо.
   - А кто будет теперь за хозяина в доме? - спросил неожиданно у своих учеников Григорий Яковлевич.
   И он повел серьезный разговор. Вот хлопцам известно, что многие мужчины роют ямы и прячут в них зерно, круто посоленное сало в бочонках. А того не знают они, Петрусь и Юзик, как при лунном свете рубят их отцы сложенные под навесом дрова. Выбирают такие пеньки - колун не берет. Но кто же расколет их? Кто укроет от мороза сливовые деревца в саду дедушки Нупрея? И старик обвязывает молодой сад лапником, точно на дворе глубокая осень. По расчетам старого Нупрея, принявшего бесповоротное решение идти в отряд, воевать придется и зимой. Кто присмотрит за сливами?
   Словом, уйдут мужчины и деды, а жить-то криничаикам, детям все равно надо будет. Вот в чем вопрос. Такие хлопцы, говорил учитель, как Петрусь или Юзик, могли бы стать опорой матерям. Тогда и "лесным солдатам" всяческие невзгоды легче будет переносить.
   Григорий Яковлевич налил себе в кружку холодного молока из кринки. Оглядел стол. На нем - блюдце с белым засахарившимся медом, свежий нарезанный хлеб.
   - Может, вот такую еду мы будем вспоминать, как сон. Тяжело придется. Ой, тяжело! Сражения впереди. Понимаете - сражения? Еще подумаете, хлопцы, будто я вас запугиваю или еще что. Заботитесь, как бы вам дать деру из дома? Воевать хотите? Здесь тоже война!.. Решайте в общем сами. Лес ни для кого не закрыт.
   Григорий Яковлевич не сказал, что мальчишки, дескать, еще не доросли, что рано им. Он просто заставил призадуматься. "Подумайте хотя бы о матерях своих".
   ...Петрусь ужаснулся, когда внимательнее посмотрел на мать: потускнели, увяли ее глаза, глубже стали складки у рта. Каким-то другим стал и отец. Недавно, например, входя в сени, он споткнулся о коромысло. Падая, оно загремело по ведру. Отец внес сделанные своими руками коромысло и ведро в хату и долго сидел над ними. Он прощался с обжитым домом.
   Когда отец насаживал ухват или латал валенки, чувствовалось, с какой болью делает он все это.
   Как-то под вечер Петрусь слазил на чердак и приволок оттуда свою торбу. На глазах у матери с отцом вытащил из нее и положил на лавку кусок сала, большую кружку из тонкой жести, вылинявшие стираные штаны... Достал со дна и деревянную ложку с обгрызанными краями.
   - Это ты ее, сынок, так покусал.- Впервые за много дней мать улыбнулась.- Маленький еще был... Нетерпеливый...
   А утром другого дня она говорила рано проснувшемуся Петрусю:
   - Ну вот, сынок... Теперь отцу нашему домом стал сосновый бор, а подушкой - колючие ветви...
   Примчался заспанный, испуганный Юзик.
   - Петрусь! Проспали мы! Понял? Мужики ушли. Чтоб мне с этого места не сойти! Ушли!..
   За плечами у Юзика висела холщовая торба, из нее торчала железная ручка от сковороды.