24

   Томительно долго занимался рассвет, подневольно, вяло пробуждался порт. Елена сидела у иллюминатора, откуда хорошо виден Карантинный мол.
   Полтора века назад пришли сюда, на пустынное тогда еще побережье, солдаты Суворова. Не ружья - пилы и лопаты сверкали у них на плечах. Еще целы камни, заложенные самим Суворовым. "Буду празден, - мечтал полководец, - явлюсь с заступом в Гад-жибей..."
   Любила Елена любоваться величественной панорамой порта. Могучие "руки" портальных кранов перетас- кивали по воздуху многотонные грузы, сновали под кранами товарные составы. Черными громадами высились плавучие доки, самоходные баржи. Дни и ночи перекликались на рейде гудки кораблей.
   Любила Лена богатырскую музыку порта... И вот она умолкла, эта музыка труда. Повержены гиганты краны, беспорядочными грудами металлолома осели их искалеченные бомбами фермы; затонули изрешеченные осколками доки, маячат кили перевернувшихся катеров. Пустынны причалы. Утро в разгаре, а по ним ходит лишь солдатня. Да и солдаты уже не те, что разгуливали по городу три месяца назад.
   Марширует по пирсу взвод румынских солдат - обтрепанные шинелишки, стоптанные ботинки. В обмотках даже локатинент. Только сбоку чванливо вышагивает щеголеватый немецкий лейтенант. Елена узнала в нем молодчика, похвалявшегося вчера за столом у Гинерару превосходством своей "нордической расы". По обе стороны лейтенанта шли "директорт" порта - горбоносый тощий австриец и маленький толстый румын. Сзади два прихрамывающих солдата тащили скамью, концы пеньковой веревки.
   На пустой площадке пирса локатинент выстроил солдат, отрапортовал лейтенанту.
   Через раскрытый иллюминатор Елена улавливала отдельные слова. Ясно было, что предстоит экзекуция.
   Офицер, поигрывая перчатками, с брезгливо-придирчивой миной оглядел строй. Директор румын, подобо- страстно изогнувшись, прошептал ему что-то на ухо. Конвойные привели трех солдат. Локатинент стал читать приказ.
   Один из арестованных обвинялся в кощунстве: набожный директор вывесил над своей конторой иконы святых - покровителей торговли и мореплавания, украсил их по румынскому обычаю рушниками, а солдат стащил рушник и выменял на водку. Кощунство расценено было в двадцать плетей.
   Солдата уложили на скамью, привязали веревками, оголили ягодицы. Пороли наотмашь пеньковыми жгутами. Тем временем локатинент оповестил о проступке второго солдата, утерявшего винтовочный затвор.
   - Чья винтовка? - строго спросил гитлеровец. - Сделана в Германии?
   - Романиш! - поспешно ответил локатинент и объявил провинившемуся пятьдесят плетей.
   Провинность третьего солдата оказалась серьезнее: при трансляции речи фюрера, когда грянула овация и восторженные возгласы: "Хайль Гитлер!", солдат шепнул соседу: "Хальб литер" (*пол-литра).
   - Кто слышал? - грозно спросил немецкий офицер.
   - Сам господин директор, - кивнул локатинент на австрийца.
   Глаза нациста налились кровью:
   - С этим поговорю сам!
   После порки взвод прошагал мимо лейтенанта "строевым". Солдаты ушли, но собравшиеся тем временем у причала грузчики не расходились, о чем-то переговаривались. Елена прислушалась. В руках одного из них была газета.
   - Каким должен быть ариец? - спрашивал грузчик стоявших рядом. - Не знаете?! Так слушайте. Ученый пишет, профессор! "Ариец должен быть светлый кудреволосый блондин..." - громко читал он и тихо добавлял: - Как Гитлер, например.
   - "Статный, стройный..." (Как Геринг, надо понимать.) "Высокорослый..." (Как Геббельс, конечно.)
   Грузчики смеялись.
   Это насторожило стоявшего с директорами лейтенанта. Он повернулся к грузчику, но тот читал:
   - "Заводами рейха выпущены новые четырехскоростные танки..."
   Гитлеровец отвернулся, грузчик тут же ввернул:
   - Одна скорость передняя, три задних - для выравнивания фронтов!
   "И это после экзекуции, - подумала Елена. - Фашисты стращают, а людям не страшно". Светлее стало от этого на душе.
   Арестованного, с которым лейтенант собирался "поговорить сам", отвели на дальний край пирса. Послышался сухой пистолетный выстрел.
   Конвойные протащили тело своего соотечественника к морю.
   Разошлись грузчики. Опустел пирс. Только за ограждением около вагонов и платформ мелькала фигура паренька в черной морской форменке и кубанке. Откуда-то вдруг появился тот насмешник, что читал газету, подозвал паренька к себе.
   - Что баклуши бьешь?! - кивнул в сторону дальнего причала. - Там вон "игрушки" привезли. Сунешься - нос-то и оторвет!
   - Или я дурной - соваться туда! - живо ответил паренек.
   - Кто вас, шалопаев, знает, - строго нахмурился грузчик. - Толкач вон под парами, - он снова кивнул, теперь уже в сторону маневрового паровоза, - машинист отлучился куда-то... Начнете колесики, ручки вертеть - в "игрушки" те толкач и вгоните. А там их - во! - он поднял руку выше головы.
   По лицу грузчика скользнула лукавая усмешка. Парень зашел за штабель ящиков, негромко свистнул.
   К нему подбежала девчушка - меньше его, такая же смуглолицая, с такими же черными, вразлет бровями. Он что-то сказал ей, и девочка пустилась в город. Вскоре из-за штабелей появился еще подросток - повыше и поплечистее...
   ...Буксир, на котором была Елена, отошел от причала. Издали порт казался еще безлюднее. Грудами руин, беспорядочными свалками выглядели отсюда разрушенные элеваторы, портовые здания. Одиноко покачивались на рейде осиротевшие сейнеры, над ними кружились чайки... И вдруг словно огненная лава обрушилась на причал, заволокло все черным дымом.
   И как будто вновь услышала Елена в страшном грохоте насмешливый голос! "Начнете колесики, ручки вертеть - в "игрушки" те толкач и вгоните". Увидела в мечущихся языках пламени сметливые, настороженные глаза паренька, тоненькую, как былинка, девочку...
салон красоты