5

       Когда-то на месте Одессы стояла турецкая крепость Хаджибей. Темной сентябрьской ночью один из генералов Суворова - Дерибас отдал своему отряду странный приказ: "Собрать рогожи и тряпки, обмотать оными ноги коней". Бесшумно, в туманной предрассветной мгле головной конный отряд подошел по Кривой балке к крепости. Внезапным штурмом Хаджибей был взят. Но у Дерибаса насчитывалось несколько сот конников, а в ночь на 16 октября 1941 года - последнюю ночь эвакуации - должны были бесшумно сняться с боевых позиций и погрузиться на корабли войска численностью до сорока тысяч человек с танками, пушками, бронемашинами.
   Тем не менее они снялись незаметно для врага. Операцию провели по четкому графику за несколько часов.
   Два "совершенно секретных" приказа советского командования удалось перехватить и расшифровать румынскому разведывательному управлению "Вултур" (что значит "орел").
   Одним из приказов защитникам Одессы предписывалось готовиться к обороне в зимних условиях. Другим - на 15 октября в 19.00 назначалось наступление всеми наземными частями при поддержке флота и авиации по всей оборонительной линии. Рекомендовалось применять тактику заманивания противника в контратаки и уничтожения его огнем с флангов.
   "Плацдарм расширить до Днестра, - гласил приказ. - Лишь при этом условии Одесса сможет выйти из кризиса с питьевой водой и выдержать зимнюю осаду".
   Рекомендовавшаяся в "секретном приказе" тактика заманивания вынудила командование немецко-румынских войск принять контрмеры. По частям были разосланы инструкции: "Выдержать натиск русских с минимальными потерями. Окопы, блиндажи, капониры углубить, перекрыть накатами. Контратак не предпринимать".
   Рвавшиеся к Одессе восемнадцать дивизий противника стали зарываться в землю, готовясь к длительной осаде города.
   В точном соответствии с перехваченным приказом в 19.00 начался массированный обстрел позиций осаждающих. Заговорили орудия всех стоявших у Одессы советских кораблей и артиллерийских батарей, закружились самолеты.
   Защитники Одессы снимались с передовых, отходили к порту, а по окопам неприятеля передавались приказы: "В бреши не вклиниваться! Маневры провокационные!"
   К полуночи "бреши" простирались уже по всей первой линии. Стреляли лишь кочевавшие по опустевшим окопам мелкие группы прикрытия. Снявшиеся с боевых рубежей наши войска стекались в порт. Погрузка производилась одновременно на семнадцать транспортов, два крейсера, четыре эсминца, четыре тральщика, десятки моторных шхун и барж.
   К трем часам утра эвакуация была завершена.
   Солдаты противника, с тревогой вслушиваясь в наступившую вдруг тишину, все еще лежали в своих окопах. От командования поступали запросы: "Не обошли ли русские с флангов?", "Не прорвались ли в тыл?"
   Лишь на исходе дня решили осаждающие направить к городу разведывательные группы. Они обнаружили, что окопы защитников города пусты. Но дальше, на холмах у Нерубайского, начались злоключения. Никто из пробиравшихся по обочинам дороги разведчиков не слышал выстрелов, а офицер свалился вдруг как подкошенный. Подбежал к офицеру капрал - та же участь. Бил, несомненно, снайпер. Но откуда?
   Когда на бугре скопилось много солдат, послышалась глухая пулеметная очередь. Пулеметчик бил с поразительной меткостью, а звука почти не слышно. Видимо, у русских появилось оружие дальнего прицельного боя? Ударили захватчики из пушек и минометов по Усатову, но снайпер и пулеметчик не унимались. Десятки трупов оставили завоеватели на Нерубайских холмах, прежде чем поняли, что бьют по ним чуть ли не в упор из поглощавших звук подземных каменоломен.
   Таким было первое слово бадаевцев, их "хлеб-соль" врагу.
   Страшило завоевателей в опустевших пригородах Одессы безмолвие. Вызывали ужас оставленные на стенах надписи: "Идешь на гибель, фашист!", "Мы вернемся!"
   Гитлер вызвал по прямому проводу Антонеску: "Мне не нужны "орлы", которые ловят мух!" Имелись в виду перехваченные "Вултуром" "приказы". Вслед за фюрером Гиммлер назвал разведчиков "Вултура" "мухоловами" уже во всеуслышание. И направил в Одессу инспекцию СС.
   Взбешенный Антонеску собрал в Бухаресте генералов ставки. Отчитывая их, рубил воздух рукой, словно отсекал повинные головы. Требовал жесточайших мер подавления, цитировал Гитлера, утверждавшего, что человек грешен от рождения и управлять им можно только с помощью силы. В этом духе был составлен приказ войскам: "Никакой милости побежденным, карать без жалости и сострадания..." Среди рядового и унтер-офицерского состава распространили листовку-памятку: "Не останавливайся, если перед тобой женщина, старик или ребенок, - убивай! Лишь этим спасешь от гибели себя, обеспечишь будущее своей семье, прославишься навеки".
   Солдат и офицеров дразнили кровью, и оккупанты ворвались в город палачами: в первые же дни согнали в старые пакгаузы двадцать тысяч одесситов - детей, стариков, старух, - облили стены нефтью и подожгли. Живыми факелами вырывались люди из гигантского костра - тогда их пристреливали автоматчики. Для устрашения населения колонну полураздетых, разутых людей прогнали на расстрел холодным осенним утром чуть ли не через весь город. Обреченные несли на руках детей. Обессилевшие падали, конвоиры добивали их прикла- дами.
   Грабежи, насилия, расстрелы... Расстрелянных вывозили, как дрова, на грузовиках.
   В 1812 году пятая часть одесситов вымерла от чумы. Могильщики - мартусы - сваливали мертвецов за городом. Один из могильников тех времен так и назван "Чумкой". Словно воскрешая тот жуткий разгул чумы, оккупанты вновь завалили трупами окраины города...