Весна 1942 года, немцы блокировали брянские леса в районе Почепа, стали плотным кольцом, заняв близлежащие деревни вокруг леса, наскоро построив блиндажи и доты из колхозных построек, амбаров и конюшен. Здесь оказались и власовцы, предавшие свою Родину и ставшие на службу Гитлеру за кусок эрзац-хлеба и похлебку. Гитлеровцы, расставив свои огневые позиции в селе и за селом, стали приводить себя в порядок, брились, чистились, варили, жарили отобранное у односельчан. Тут оказались куры, отобранные у бабки Романихи, и где-то захватили яйца, десятка три.

Ребятишки лет по 12 от роду глазели на грабителей с ненавистью и тут же завидовали, как те уплетали куски мяса и запивали шнапсом. Один из фрицев, кивая пальцем, позвал к себе Ваню, тот выделялся выше ростом и был старше своих дружков. Ваня не решался идти к позвавшему его фрицу и в недоумении смотрел то на ребят, то в сторону немцев. Подумав, что будет хуже, подошел и стал ожидать, что ему скажут, увидев того, который его звал, одет был в черную форму, на левой стороне петлицы виднелись два кубика, сделанные из какого-то белого металла, на ремне пряжка тоже такого цвета, начищенного до блеска, и ярко выделялся череп с двумя костями. Это удивило Ваню, когда увидел кольцо на руке с таким же орнаментом как на пряжке. Фриц произвел на Ваню страшное впечатление. И не успел он подумать, что таких еще не видел, как неожиданно получил пощечину и крик: «Свинья, кастрюля есть дома» (окрик на ломаном русском языке), и крепко дернул за ухо, повел Ваню, чтобы взять кастрюлю. Дружки, топчась друг за другом, следом пошли за своим командиром. Ваня был старшим, и часто [когда] играли в войну, делились на две группы и принимали бой где-нибудь в балке за огородом. Дед Вани, Николай Карпович, сидел и точил пилу большим старым напильником, который еле помещался между зубьями поперечной пилы. Когда незваная компания появилась у порога хаты, дед Николай невольно поднял голову и услышал визгливую и резкую речь: «Русс партизан, швайн райн», поднявшись с места со старческой легкостью бывалого солдата, воевавшего в Первую мировую войну и [побывавшего] в Австрии, ответил вперемежку с немецкими словами: «Никак-с нет-с, комрад». Бандит карательных войск СС по борьбе с партизанами, был явно в плохом расположении духа, ударил деда в живот сапогом и со стола взял обе последние кастрюли, в которых была студеная вода, только что принесенная с колодца дедом, и с брезгливостью вылил ему в лицо. Дружки Вани, видя такое зрелище, быстро исчезли и со страхом бежали в разные стороны, но Ваня не оробел, выхватывая из рук бандита обе кастрюли, кричал: «Отдай, подлюка, это наши с дедом!» Каратель СС крепко вцепился в горло, у Вани пошли круги, потемнело в глазах, собрал всю свою силу, сделал рывок, но не хватало дыхания. Смотрел на деда, как бы просил глазами о помощи, которые вот-вот вылезут из орбит, и, задыхаясь, висел на громадной ручище эсэсовца. Дед смотрел на серп, который висел на стене, и, как бы обдумывая, как поступить, резко снял со стены и с легкостью своих пожилых лет занес на горло врагу — врагу, который вот также легко хотел бы задушить многие миллионы наших людей. Падая, враг смотрел своими большими белыми глазами, что-то похожее как у акулы, которые готовы в предсмертной судороге все сожрать. Очнувшиеся от происшедшего, оба героя поспешно скрылись на другом конце деревни у тетки Маньчихи, как ее звали по деревне. «Ну, невестушка, принимай партизан», — шутя, ну и серьезно сказал Карпович. — «Да когда же вы успели в партизаны попасть, один — стар, а другой — мал!» — «Сегодня, дорогая Мария Филипповна, убили какого-то офицера, так и оставили, как упал у нас в хате». У Марии Филипповны муж был на фронте, подвал у нее был сделан с перегородкой, где не раз попавшие в беду находили свое убежище. Немцы всполошились, решили сжечь село, но, видимо, из чисто военных соображений оставили временно. Вот уже 7 дней два героя сидят в подвале, дед, заложив руки назад, почти вслух говорит: «Одним сукиным сыном стало меньше, Ваня, а вот как деревню сожгут — будет хуже». Ваня, как бы успокоить деда, сказал: «Разреши мне выйти, я посмотрю, как наша хата и как Жучок наш живет». Дед, раздумывая, сказал: «А если попадешься — знаешь, что будет?» — «Знаю, деда, нас всех убьют». Через щели и дверь подвала слышно было, как ребятишки играли в свою войну, и кто-то громко кричал: «Ура!... Бей их, немчуру, заходи во фланг, давай, Петька, гони...» Любопытство перешло через край, Ваня просил деда: «Хоть посмотрю издали», на что получил разрешение от долго сопротивлявшегося старика. Итак, Ваня пошел по задворкам к себе в хату убедиться своими глазами, все ли в порядке, по дороге по огородам пробираясь все ближе. Проходя усадьбу тетки Матрены, Ваня увидел стоящего офицера, он курил сигарету и любовался голубым небом — оно было чистое, ни одного облачка, в полутора километрах стоял брянский лес. Ваня и сам посмотрел вокруг и оценил природу в первый раз, и действительно увидел луга, залитые желто-белыми цветами, зеленым, слегка синеватым издали стоял дремучий брянский лес. За околицей в кустарнике Ваня заметил несколько орудий, около них бегали немцы, и уже было слышно, как они что-то кричали между собой. Через несколько минут орудия стали бить поочередно одно за другим в направлении леса, спустя одну-две минуты снаряды где-то далеко рвались в глубине леса, над лесом назойливо все время крутилась «рама», это был немецкий разведчик, он еще до появления немцев в селе летал каждый день высоко над лесом. Добравшись до хаты, Ваня осторожно прислушался к окружающему, но признаков жизни никаких не было, невольно вспомнив о своем Жучке, который ни на шаг не отставал от Вани при всех его походах по кустарниками вместе с ребятами. Густые кусты черной смородины, посаженные дедом несколько лет тому назад, разрослись так часто, что между ними трудно было пройти, но Ваня оставался сидеть в смородине и в нетерпении срывал зеленые ягоды и пробовал жевать, они были кислые, и во рту становилось дыбом. Из соседней улицы было слышно, как кто-то ехал на телеге, она громко стучала колесами по неровной дороге, засохшей после обильного дождя.

Когда Ваня увидел, что во двор к ним въезжал человек, одетый в желтое коричневую форму, лицо было красное и пышные рыжие усы, Ваня знал, что это мадьяр (венгерские войска, служившие у Гитлера). Он развернул повозку, запряженную в пару сытых лошадей, и остановился у аккуратно сложенной поленницы, которую с дедом месяц назад сложили на зимний период.. Уже было видно по дровам, что этот рыжий солдат не раз увозил дрова на полевую кухню, которая стояла на околице и горела целый день. Дрова быстро уменьшались в поленнице, и Ваня видел, как труд его с дедом становился на пользу врагов. Месть увеличивалась с каждой минутой, и еще когда его друг — собака, шустрый Жучок, лежал простреленный около стены сарая. Невольно смотрел Ваня то на происходящее, то по сторонам и заметил мотыгу, стоявшую около стены, которой дед выкорчевывал остатки корней засохшей яблони. Рыжий солдат нагнулся за очередной ношей дров, чтобы взять их, Ваня высоко поднял над собой мотыгу и ударил мадьяра по спине, солдат глухо вскричал и сперва опустился на колени, держась руками за поленницу дров, а потом свалился на спину и тихо застонал, Ваня смекнул, что с него хватит, и проворно скрылся за огородами.

Это происходило в Брянщине, во время немецкой оккупации в 1942 г. Я — очевидец этих событий в Трубчевском районе. Мне было в то время 14 лет, и я знаю много таких эпизодов из жизни партизан, а партизан с нашей деревни было очень много...