Убедительно прошу напечатать мое письмо и помочь мне найти самого дорогого друга и товарища, с которым воевали в Волгограде. Мне известно, что после ранения он остался в живых, если его не постигло несчастье при эвакуации, раненного, в тыл. Встретился я с ним в г. Киржач летом 1942 г., где комплектовалась авиадесантная бригада. Туда я был направлен с большой группой курсантов из Ковровских лагерей Владимирского пехотного училища, где учился после ранения и излечения. Он был моложе меня на 6—7 лет, фамилия Романов Иван (отчество неизвестно), по его рассказам, родные его погибли при бомбежке, а сам он отступил с войсками. По молодости его в подразделения не приняли, после чего он неоднократно ходил в военкомат, чтобы призвали добровольно. В начале 1942 г. его призвали и направили в школу десантников, где он встретил меня. Узнав о том, что я уже был дважды ранен и в Кержаче, получив назначение старшим группы связи, он неотступно ходил [за мной] по пятам и просил, чтобы его зачислили к нам, чтобы отомстить за родных и мучения народа. Наружно он выглядел как ребенок, и звали его Ванюшка. В июле наша бригада вошла в состав 6-й гвардейской дивизии и была переброшена на оборону Волгограда, где наши подразделения находились в р-не Бекетовка, а позже держали оборону тракторного завода. Я был замполитом роты, а он связным роты. Никакие атаки при обороне не страшили его. Не боялся он и разведки. В октябре м-це было получено задание от командования разведать огневые точки противника с боем в р-не тракторного завода. Группа из 16 отважных смельчаков нашей роты вышла на выполнение. Старшим был я, а связным — Ванюша.

Против нас немцами были пущены не только пулеметы, минометы, огнеметы, но и танкетки, которые душили пулеметные точки. Но наши расчеты ПТР (противотанковые ружья) уничтожали их, также уничтожали гранатами и жидкостью «КС». Ванюша выполнял обязанности не связного, а подносчика, доставляя диски и гранаты от убитых разведчиков. Но преимущество вражеской техники сделало свое коварство. Уже убиты [многие], и раненых расстреливали прямой наводкой и давили гусеницами. То же самое постигло Романова и меня. После ранения мы укрылись в противотанковом окопе, истекая кровью, ждали смерти. И не знаем, то ли после артогня наших войск или бомбежки с воздуха танк, который нас хотел зарыть заживо раненых в землю, но успел только дважды обкрутиться гусеницами над [нашим] окопом и уехал восвояси, присыпал нас землей, и мы остались ранеными, в живых. Когда все утихло, мне удалось на плащ-палатке вытащить Ванюшу в безопасное место и сообщить санитарам, которые снесли его в полевой госпиталь. В госпитале я с ним встречался после операции. Нас и многих других бойцов направили к берегу Волги для эвакуации в тыл. Он просил не оставлять его и ехать в один госпиталь. Через Волгу нас переправляли на барже, которую буксировал небольшой пароходик. Попали под бомбежку, пароходик стал приближаться к берегу, но бомба попала в него и повредила баржу, стали тонуть. Санитары спасали раненых, многие спасались сами, но тонули. Ванюшку спасли, я встретился с ним мокрый на берегу. В Ленинск он выехал первой машиной как тяжело раненный. Я — второй, и встретились снова. Но задержка моей операции и налет немецкой авиации нас разлучили. Но мне стало известно, что первым санпоездом он выехал в тыл, я выехал вторым на Новосибирск. У меня было его фото, я не сохранил его после «купания» в Волге. Думаю, что он жив, и если он прочитает это письмо, то отзовется. Ибо этот бой, о котором я написал, он памятен не только мне, но и ему. Ведь нас осталось двое, и оба были ранены. После того ранения он не мог возвратиться на фронт, т.к. он был лишен ноги. После этого на фронт не возвратился и я, поскольку получил инвалидность.