16

   И вновь поля засыпало снегом, как уже бывало много раз в прошлом. Всего в нескольких десятках метров отсюда свирепствовал людацкий террор. А ведь еще совсем недавно Словакия с улыбкой раскрывала гостеприимные объятия.
   Марушка теперь больше, чем когда-либо, просиживала над страницами своего дневника. В ней зрело сознание того, что мир, по сути говоря, создают люди и что он будет именно такой, каким его создаст современный человек. Она понимала, что и ей предстоит стать одной из тех, кто будет творить мир, что в ближайшее время она вступит в их ряды.
   "Скоро мне восемнадцать лет. Задумываясь над прожитой жизнью, я вижу свои ошибки, понимаю, что уйма времени потеряна в бездействии, ощущаю свое незнание, неумение, и это меня огорчает. Я хочу оставить что-нибудь людям, хотя бы плоды своего будущего честного труда. Для этого мне нужны силы, труд, любовь, нужна надежная программа, которая поддерживала бы мою нравственность, направляла мою работу, мои действия. Через год я проверю, справилась ли я с этим".
   Она привыкла проводить дни с Юлой, привыкла думать его мыслями. Без него ей становилось тоскливо, она теряла веру в себя, чувствовала себя неполноценной.
   Теперь, когда рухнули все идеалы и откуда-то из темных, затхлых уголков выползала расчетливость, Марушка особенно нуждалась в поддержке близкого человека, который не перестал верить, не перестал надеяться.
   - Словаки готовят переворот, хотят самостоятельности, - все чаще и чаще повторяли люди.
   А нацистская Германия трубила на весь мир, что Чехословакия стала теперь источником тревоги и беспокойства. Старый, проверенный лозунг "Разделяй и властвуй!" годился для данного случая. Словацкий парламент, окруженный эсэсовцами, по указанию Гитлера принял решение о самостоятельности Словакии.
   В тот же день президент Гаха и министр иностранных дел Хвалковский выехали в Берлин. В это время первые воинские части вермахта уже захватывали Остравский угольный бассейн.
   Был вторник, 14 марта...
   Из радиоприемника доносилась серьезная музыка. Вновь ждали чрезвычайных сообщений.
   В среду рано утром в комнату вбежал отец. Был полумрак, и дети еще спали.
   - Немецкие войска маршируют по нашей территории, - произнес он хриплым голосом, - мы будем окку- пированы!
   - Так вот почему Гаха вчера поехал в Берлин, - дрожащим голосом сказала бабушка, и по щекам у нее потекли крупные тяжелые слезы. Сложив руки, она подняла их перед собой. - Господи боже мой, за что ты нас так наказываешь?! Разве недостаточно уже было позора и унижения?
   Йожинек громко заплакал. Марушка с Бетушкой вскочили с постели. За окнами занималось хмурое мартовское утро. Падал снег, подгоняемый порывами холодного ветра.
   Сестры молча умылись и оделись. О еде сегодня никто и не думал. Было всего шесть часов утра, когда девушки с портфелями стояли на перроне. Ветер бросал им в лицо снежную крупу, но они этого не замечали, словно кожа их стала нечувствительной.
   В половине седьмого, как обычно, они сели в "школьный" поезд. На этот раз они не пошли каждая в свое купе, чтобы занять места одноклассникам. Они сели ря- дом, не говоря ни слова, опустив головы.
   Все было, как всегда. Поезд тянулся из Врбовцов в Весели. Низкие вокзальные здания выплывали из тумана, словно заколдованные сказочные замки.
   Яворник.
   Велька-над- Величкой.
   Позже села Фанинка из Луки, необычно серьезная и задумчивая. В Лииове к ним подсела Богунка, едва сдерживавшая слезы. Даже Стазка с Карелом не хотели сегодня шутить.
   В Весели поезд ожидала толпа гимназистов. Однако они не стучали в окна, не махали руками и не покрикивали, как обычно. Они вошли в вагон, склонив головы, словно на похоронах.
   - Уже передавали по радио, - выдавил Данек из восьмого "А", - что германская армия перешла границу и оккупирует нашу территорию.
   "Во сколько они могут быть здесь?" - прикинула Марушка, когда в Стражнице они вышли из поезда.
   Вокруг пока было спокойно. На дороге перед вокзалом сплошная грязь. Шел дождь со снегом.
   У городских ворот стояла группа людей. Немного поодаль - другая.
   Марушка пробилась через толпу. На стене висело объявление, напечатанное на машинке:
   "Всем гражданам!
   Сегодня войска германского рейха займут территорию нашей страны. Наша армия будет разоружена.
   Если не возникнет никаких самых незначительных инцидентов и если армия германского рейха никоим образом не будет затронута населением, то нам позволят жить в автономии при одновременных гарантиях немецкому меньшинству и оккупация будет временной.
   Поэтому войскам германского рейха ни в коем случае нельзя оказывать ни малейшего сопротивления и чинить препятствий. Все приказы военного командования должны выполняться беспрекословно и в полном объеме.
   Если войска германского рейха потребуют сдать оружие, это требование должно быть выполнено. Гражданские учреждения остаются на своих местах и будут про- должать выполнение своих обязанностей, если командующий оккупационными войсками не даст иных указаний".
   Марушка выбралась из толпы читающих и, глядя на носки забрызганных туфель, побрела по Весельской улице к гимназии. В репродукторе на улице радио затрещало, а потом послышалось:
   - "Сохраняйте спокойствие и благоразумие! Если войска германского рейха встретят хоть малейшее сопро- тивление, это будет иметь самые серьезные последствия".
   "Так вот он, фашизм, - подумала Марушка. - Беспрекословное повиновение... Самые серьезные последствия... Словно речь идет о капитуляции наголову разбитого врага".
   По лицу ее стекали капли от таявшего снега. Люди, которых она встречала, были подобны теням.
   В коридорах школы сутолока.
   - Говорят, Гаха попросил Гитлера взять нас под защиту!
   - А от кого он нас должен защищать?
   - Да от России... Чтобы у нас не развился большевизм.
   - Говорят, будто у нас голод и нищета и мы угрожаем миру во всем мире.
   - Этому всерьез верят?
   - Наверное. Иначе Гитлеру не позволили бы так бесчинствовать.
   - Сначала Австрия, теперь мы... Чья очередь после нас?
   - Польша, это ясно. А потом Балканы.
   Они спорили, препирались, ругались и даже не услышали звонка.
   Только голос учителя чешского языка, приглашавшего всех в класс, вернул их к действительности.
   С учебой ничего не выйдет. В другое время они, конечно, радовались бы этому, но сейчас было бы гораздо лучше, если бы сегодняшний день прошел обычно, как и все остальные.
   Учитель чешского языка, сгорбившись и заложив руки за спину, ходил по классу. Время от времени он останавливался, качал головой и, скорее для себя, чем для класса, повторял:
   - Как наш бедный народ из всего этого выберется?
   На улице была слякоть. Снежинки, не долетая до земли, превращались в капли. Небо по-прежнему было затянуто тучами, в классе стоял полумрак. Время тянулось невыносимо медленно.
   После чешского была физика, потом немецкий, который вел классный руководитель Шмеллинг.
   Он сел к столу и весь урок неподвижно просидел с отвисшей нижней челюстью, уставившись взглядом в стену над головами учеников. Теперь он больше, чем когда-либо, походил на популярного немецкого боксера, в честь которого ему и дали прозвище. Сильные сухие пальцы его левой руки выстукивали по крышке стола все время один и тот же ритм.
   Звонок...
   Но классный руководитель словно не слышал его, продолжая безучастно сидеть и барабанить пальцами.
   Вдруг с улицы донесся шум моторов, сначала слабый, потом все более усиливающийся.
   - Едут!
   Моментально все бросились к окнам. Им было приказано не открывать их, но в ту минуту об этом никто не вспомнил. В несколько секунд все окна были распахнуты настежь.
   По улице внизу сначала проехало несколько грузовиков с солдатами, потом группа мотоциклистов... А затем земля задрожала под броневиками. Солдаты в касках заметили в окнах ребят и направили на них пулеметы.
   По чешской земле шли орды варваров, как бывало уже неоднократно в истории чешского народа. По обеим сторонам дороги двигались мотоциклы. Сидящие на них солдаты размахивали желтыми табличками, на которых черными буквами было написано: "Rechts fahren". ("Держитесь правой стороны" (нем.).
   И на стоящий напротив столб они прибили желтую табличку с такой же черной надписью.
   - Теперь они введут у нас правостороннее движение, - глухим голосом произнес Юла.
   В шуме моторов и грохоте броневиков городское радио повторяло призывы к порядку и дисциплине. Затем из репродуктора послышался марш и вскоре после него- немецкое сообщение:
   - "Hier 1st Volksdeutscher Sender Prag II..." ("Говорит немецкая радиостанция "Прага-2" (нем.)
   На фоне музыки и приглушенного пения зазвучал немецкий репортаж о вступлении вермахта в Прагу.
   - "Наступил исторический момент. Пятнадцатого марта тысяча девятьсот тридцать девятого года в десять часов сорок минут отряды Адольфа Гитлера дошли до сердца города - Вацлавской площади. И святой Вацлав смотрит со своего постамента на марширующих немецких солдат в серо-стальной форме, на немецкие автомобили, выкрашенные маскировочной краской..." - надрывался диктор.
   Классный руководитель, до сих пор неподвижно сидевший за кафедрой и словно отсутствовавший, вдруг встал и быстрым шагом вышел из класса.
   - Ребята, надо бы спросить Шмеллинга, можно ли нам идти домой, - предложила Марушка и побежала за классным руководителем.
   Его высокая, могучая фигура только что скрылась за поворотом коридора.
   - Господин преподаватель! - крикнула Марушка. - Господин преподаватель!
   Шмеллинг, не оглядываясь, прибавил шагу. Марушка, запыхавшаяся, обогнала его и преградила дорогу.
   - Господин... - Она взглянула ему в лицо и сразу замолчала.
   Шмеллипг плакал.